Колокола весны

Мы обмениваемся "верительными грамотами". Я ему квитанцию, он мне штрафную пятёрку.

И не было дня, чтоб мы не обменялись.

Конвейер этот до того у нас отладился, что "син", выше глаз занятый шашлыком и вековыми многостаночницами, загодя накалывал на ветку штрафную пятёрку. Я не досаждал весёлому гульбарию. Тишком снимал с ветки тугрики, вешал на то место квитанцию и утягивался в город подкрепиться.

В Сухуме я выбился в вегетарианцы. По нужде.

У меня был тонкий карман. Своих капиталов водилось невдохват. Оттого, правясь в столовку, я ловчил наесться, не доходя до неё. И это мне удавалось.

Сухумские райские улицы тонули в инжирах. Это что-то из сказки. Честно идёшь по улице, а спелые, репнутые инжиры как праздничные фонарики у тебя над головой горят на солнце тёмно-вишнёвым жаром. Будто молят истомлённо: ну возьми, ну возьми же нас, мил человек!

Как не уважить?

И потом, всё равно ж то там, то там падают с укором. В лепёшки бьются об асфальт.

Остановишься, горькая душа, вытаращишь глаза, как прирезанный баран, на эту диковинную красоту и на всякий случай для возможно затаившихся за оградой хозяев долго держишь на лице восторг перед инжиром, а сам тихонько озираешься. Убедился, что опасности нет, живо рвёшь в простор рукавов. Накидаешь полные рукава, в сторонке понадёжней перепрячешь в себя – вот и сыт я до горла, хоть блох на пузе дави.

Но вот пошли инжиры на убыль.

Последний люд радостно повёз во все концы света счастливый сухумский загар.

Приугас и мой гладун.

Прихожу раз… А уже осень, заходил дождь. На берегу он совсем один. Как Христос в пустыне.

В своей огромной, как аэродром, кепке сидит у хиловатого костерка. В печали крутит ус.

Завидел меня, через силу состроил улыбку.

– Что такой грустный? – вхожу я в любопытство.

– А, дорогои, – вздыхает, – бэдному толко и остаётся, эчто уси подкручивать…

– Что так? Ёшкин кот! Какая беда тебя придавила?

Глаза в песок. Скорбно молчит. Будто в рот набрал воды. Конечно, молчать он может долго. Под боком же полное море! Воды хватит ого-го на сколько.

– Чего молчишь? Какое горе тебя подломило?

– А, генацвале… Мой умни зэмляк Джангули Гвилава хорошё сказал: «Отдих на морэ укрэпляэт здоровье и расшативаэт морал»… И эщо дорогои Джангули сказал прямо про мэня: «Любовник – это мужчина со знаком качэства»! Вот… Знак мой стёрся… Сижю вэсь расшатанни… Эст у мнэ почти три одеял…[52 - В старину на Кавказе возраст человека определяли одеялами. Одно одеяло – двадцать лет.] Не малчик… Плёхо… Дэффочке надо каменни стояк, а не моя юмористическая восьмёрка… А я могу толко хорошё погладить по руке, по спинке… Это лубофа? Мои дэффочка смэётся и називаэт мэня: мой гладиатор…[53 - Гладиатор (здесь) – импотент, половой демократ.] Всэ мой дэффочка, всэ мой птичк уэхал на сэвэp… Всэ бросил мнэ. Маленки я козёл, зато рог болшие. – Он грустно поднял руки, трудно пошатал воображаемыми рогами над головой. – Наставили… Где плэтень ниже, там и перелезают… Дыалэктыка, дорогои… Да-а… Джигита, чито упал с осла, нэ сажяй на скакуна. Из этого ничего хорошего, – скорбно потыкал себя в сальные грудки, – нэ будэт… Ти понимашь это, мой генацвалико?

Я не спешил оставить его одного в такую минуту безрадостную.

Посидели молча, значительно поглядели в землю.

Ну чего тут размуздыки разводить?

Я засобирался вставать.

– Нэ покидаи и ти мне, – тоскливо взмолился он. – Одиноки чалавэк чувствуэт свой одиночество и во врэмя еды. Вмэстэ будэм кушить мои последни шашлик…

– Нет, дорогой, каждый ест с в о й шашлык, – зафилософствовал я, глядя на ветку, где на привычном месте не было штрафной пятёрки. – Не всякой я дыре гвоздь…

Он сокрушенно протянул мне полный кулак мелочи.

Я пересчитал. Подаю назад пять лишних копеюшек:

– Взяток не беру.

– О кацо! – всплыл он в обиде. – Возми сэбэ!

Сказано это было на весь упор, на высочайших тонах и с таким широким, царским жестом, точно он навяливал мне миллион.

Я таки добросовестно вернул ему его пятак.

Сам дьявол качнулся в его глазах. Со смертельным оскорблением вломился мой син в амбицию:

– Ти не уважашь мне! – докладывает во весь рот. – За цели месяц ти ни один раз не хочэшь кушать мои шашлик! – загнул мизинец. – За цели месяц ти не хочешь взять сэбе ни один мой капек! – загнул безымянный. – За это, дорогои, я зар-рэжу тибе ровно два раз! Приходи завтра, дорогои, посмотри, дорогои, как из тибе я шашлик жарить буду. Приди толко… Нэ забуд… Денги у мне нету на барашка. Из тибе тэпэр буду дэлать шашлик!.. Сначала выпьем за моего лучшего соседа Вано! И не за то, что Вано имеет два машин и одну служэбную. Ми тожа не пэшком ходим! И не за то, что Вано имеет два квартир и два дач на бэрэгу Чёрни мор. Ми тожа нэ в хижинах живём! И нэ за то, что Вано имээт жэну и три любовниц – ми тожа нэ с ишаками спим! Выпьем за то, что Вано – чесни и принципиальни чалавэк. Он дажэ со взятки платит-да налоги! И ти за такого чалавэка не выпьешь? Только попробуй! Сначал выпьем, а потом я буду из тебе шашлик-машлик жарить. Толко приди Не забуд… Вот тэбэ напоминаю… Толко приди, дорогои…

Ну его! Ещё ни с чего умолотит в гроб. Только свяжись с этим джигитом… Видал, на завтра сулит полный расчётишко. Значит, даёт миром уйти. Надо уходить.

Его эта угроза явилась тем лишним пёрышком, от которого и судно тонет.

Я ушёл из лесников.

И не жалею. Всё время я чувствовал себя в лесной тарелке неуютно, скользко: не при своём деле кормился.

Может, на третий так сухумский день увидал я на столбе объявление. Звали специалистов на Амур, в совхоз "Надеждинский". Я написал. Мне живой рукой ответили, агроном им нужен, но нету жилья. Из-за жилья я и не поехал.

Наконец брошен вот и лес.

Куда деваться? В Синие возвращаться? Так скоро не рука было показываться Гордею на глаза. Неловко…

Тогда где искать приюта бедной головушке?

Шапочный знакомец, сосед по пляжному топчану, шутя помани, я и кинься за ним, как собачонка-голошмяк.[54 - Голошмяк – бездомный.]

Задуло меня сухумским ветром аж на Камаз.

В отдел кадров толкнулись мы уже к закрытию.

Трудовую мою с почтением возложили в сейф под ключ. Сказали, оформим с утрушка завтра, а сейчас идите отдыхайте с дороги.

Выписали мне бумажку в общежитие.

Общежитие мне глянулось.

На новом месте спалось легко. Как в детстве.