– Дедулио! Голубчик! – Джи облапил старика и даже, кажется, без фальши чмокнул в дряблую, вислую щёку. – Ещё минуту назад я молил Бога послать мне… Боженька не фраер, он всё слышит! Дошла до его уха моя молитва. Снарядил тебя передать мне тысчонку?
Пухнул Джи с радости.
Победно выставил руку с предельно разжатыми пальцами.
– Не тяни, дедулио! Спеши облегчить свои карманы, а заодно и участь мою.
Размыто улыбаясь, не зная, серьёзно ли, в шутку ли отнестись к словам Джимки, старик, слабо высвобождаясь из сатанинских объятий, выдавил с чужеватинкой:
– А ты сукин сын…
– Ему щенка, да чтоб не сукин сын! – захохотал Джимка. – Тыщу на кон!
– А с чего ты взял, что я тебе купилки принёс?
– Ну не пришёл же ты пожелать мне спокойной ночи!
– Откуда ты, идоляка, взял, что я тысяченачальник? И почему именно тысячку?
– Тыщу и сорок центов, – уточнил Джимка.
– А это что ещё за набавка?
– В сорок центов я ценю твоё дело и в тысячу джорджиков – своё умение, как провернуть его интеллиго. Без помарок.
– Тыщу! – отшатнулся старик. До него только сейчас стало доходить: целую тыщу ломит Джимка! – Откуда? Вымогателец! Откуда? Откуда мне взять столько? Сцелело с гостеванья у меня капиталишку, как от пожару травы…
– Вот видишь! – в голосе у Джи дрогнули просительные нотки. – На слове ловлю. Что-то у тебя да осталось. У меня ж кругом ноль! А мне, – подолбил ногтем часы у себя на запястье, – а мне через час к шефу. Какой чёрт даёт шефам жён?! Иди волоки тысячный презент!.. Пунктуальная стервь… За месяц наперёд припёрлась к маман в лавку, облюбовала серьги, похвалила, что значит: это мне по вкусу, пускай несёт на день рождения. Да по карману ли мне серьги те проклятые? А ей это до зонтика. Большое дело сделала, похвалила! Теперь вот она ждёт… Из года в год, из года в год… Вот идти. Что нести? Одно перепуганное плевало?[412 - Плевало – лицо.] Навар невелик. Зато убыток явный. Завтра же шеф замочит и высушит на солнышке. Ну выжмет же с работёхи! Выручай, голубчик! Уж дай тыщу…
Обмяк старик.
– Набралась бы только… Отдам дотла… С матерью не обкашливал это дельце?
– А, – упало вздохнул Джи. – С матуней номер дохлый… А сам я гол, как полицейская дубинка. Ка-ак умасливал мамуню… Дай, говорю, серьги под проценты, в барыш въедешь. Не-ет, отвечает, раздолбаев ищи за Полярным кружочком. А мне гони наличными. Сама куда-то умоталась, серьги кинула мне на условии: если серьги исчезнут, а взамен не прибудут проклятые барсики хоть с тыщу, стукнет хвостом она полиции на меня… Совсем у паханки чердак потёк. Выведи, деду, из беды! Не то пропаду, совсем пропаду… как Гэс… как Гэс…
Был Джи из того сорта людей, которые, подворачивая возможное в уже свершившееся, принимали всё единственно как свершившееся, и оттого Джи так жалобно забирал, что у самого блеснули слёзы.
– От ты грех… От ты какой грех… – растерянно запричитал старик. – Совсема умаяли, совсема решили малого… Я ж что… Я…
Выгреб старик из потайного кармана на стол всё, что у него жило в наличности и, вовсе забыв, зачем сюда пришёл, принялся считать.
Набежала тысяча с мелочью.
Тысячную горку мятых долларов пододвинул Джи, а всё остальное, что было поверх тысячи, снова спрятал в потайной карман. Застегнул карман на пуговку.
– Нешь я супостатий какой… Ежли могу… Не подмогти как? Бери, Джимка, да помни деда…
Не ожидал Джи, что вот так глупо вывалится эта тысячная удача.
Он даже опешил. Хотел было уже вякнуть что-то такое вроде да зачем, да не надо, но удержал себя, прикусил язык и вымолчал счастье.
Горестное, просительное стало спадать с его лица; сквозь минутную беду пробилось привычное: наглое, хваткое, язвительно-насмешливое.
– Ты, дедудио, – смешинки катались в его голосе, – очень уж не убивайся. Я не спаная девка[413 - Спаная девка – любовница.]. Может, я тебе что и верну. С полицейскими всякое бывает.
– Я не под возврат даю… Я так… Жалеючи…
– Верну, обязательно верну-у, – ядовито наворачивал Джи. – Верну, – стишил голос до шёпота, так что недовольный, но ещё крепкий на ухо старик не мог уже слышать, – верну, когда леший ослепнет. Дедулио, серёжики-то наши! Йахоу-у!
Чужая напасть так придавила, что старик не замечал насмешки ни в голосе, ни в лице парня, решительно ничего предосудительного не видел в его поведении, а только окаменело стоял, выжидательно уставясь на Джимку.
"Что думает это вторсырье? Может, подсчитывает, сколько тонн песка уже рассыпало? А может, подсчитывает, сколько пенсии за него получено на том свете?.. Интересно, не из той ли небесной пенсии эти… – Джимка ястребино скосил липкие глаза на деньги. – Не сгрёб бы он эту валюту назад. Ну везетень!"
С обременительной, уступчивой улыбкой – ох уж "дипломатия улыбок"! – Джимка, притворно зевая, подровнял стопку, лениво прибрал в пистолетную кобуру.
Увидав усмешеньку на молодом лице, старик услужливо, как-то опасливо просиял.
– Вот и хорошо, до смерточки хорошо, что всё слилось в лад, – почему-то смято миротворил старик, нетвёрдо правясь к двери.
– Не шевели слишком коньками, дедулик… Не спеши… Тише едешь – дальше будешь…
– …от того места, куда едешь! – горячечно отстегнул старик.
– Ну я отрубился! – застонал в сухом, смазанном смехе Джимка. – Да прежде чем двигать поршнями, хоть ради хохмы скажи, зачем приходил-то? Ну? Чего молчишь? Чего жмуришься, как майский сифилис?
– А! Да!.. Я ж…
Старик покаянно проплюхал назад от двери к столу. Угрюмо вслушиваясь, долго смотрел на дверь, на окна чёрные. Всё молчало.
Дед сломился в поясе, чуже нагнулся к Джимке – сидел за столом и очумело пялился на стареника, – запальчиво вдохнул в самое ухо:
– Я ж… каторжанец… надумал бечь…
Джимка саркастически хмыкнул.
– Что за мираж-фиксаж на тебя наехал? Вижу, не все у тебя дома. Ушли к соседу на чай? К ним тебе надо?
– Ей-бо! – припиная ладони к груди, одними губами прошамкал старик. – На Родину…
– Шарахнула фантазия, ну и чеши! – злобно бухнул Джимка. – Чего крякать?.. А может, ты хлопочешь, собираешься выплакать, чтоб полицейский из миссии милосердия, – негнуще, коротко поклонился, – экскортировал тебя? Глубоко извиняюсь! – Джимка почтительно-ехидно ещё раз поклонился. – Но компании составить не могу-с!
– Ну да что слова квасить? В разных мы компаниях… Одной компании нам с тобой не водить…
Размывчиво старику подумалось, что денег при нём разве что на стакан кофе, так и на то безразлично махнул рукой. Что из горшка выбежало, не соберёшь!
Попросил:
– Ты билетом подсоби… Выручи!