Последний отзыв
Книга дельная. Без воды, приводятся реальные кейсы и способы их разрешения. Много практичных полезных советов и методик. Кое-что уже испробовала в дел...
Далее
По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2025.
✖
Собрание сочинений в 15 томах. Том первый
Год написания книги
2019
Теги
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Многие славяне уходили добровольцами на фронт.
Воевали по ту сторону океана.
А он жил, жил как укор самому себе.
Добровольцем не брали.
Года два назад шахтным обвалом его изрядно помяло, покорёжило. В больнице вставили в кость на ноге пластмассовый клинышек, и не пускал его тот клинышек на войну. Заклинило.
"Выше врачебной комиссии не прыгнешь. Зато тут, где всё-то зависит от тебя самого, тут-то чего не помочь Любице? Её муж полёг ведь за свою и за мою – за нашу Родину?"
И не поймёт теперь старик, любил ли он тогда свою Любицу, любил ли он, выпавший из жизни и подобранный ею, больше своё благодарное ответное стремление быть хоть чем-то ей полезным?
Бесспорно одно: он тогда понял, что необходимо жить дальше. Жить ради Любицы, жить ради Марушки – жить ради своих спасителей.
От Петра с Иваном старик узнал, что его отец, американский безработный, так и не принявший американского подданства, погиб в бою.
Так бы отец никогда и не согнал в кучку денег на обратную дорогу. А военным добровольцем случай разом докинул под бок родовым Белкам. Где-то на подходах к Белкам и упал, взятый пулей.
Щемяще позавидовал старик отцовой смерти, высокой, праведной, и расплакался ребёнком, когда сыновья к случаю поведали про гибель двадцатиоднолетней Маргариты, дочки Бабинца. С ним отец старика уходил в Штаты на заработки.
31
Где же наш дом, мама?
(Воспоминания у могильной ограды)
Соловьи в Америке не живут.
Факт.
Разве ревут волы, коли ясли полны?
Лучше упасть, как скала,
чем осыпаться, как песчаный берег.
Сам Бабинец уже подносился, выпал из годных годов.
Плохой здоровьем, он кручинно убивался, что не может вот так, как дед Головань, взять оружие и уйти воевать за свою Русинию, за свое Доробратово на ней, не такое уж и далёкое от Белок село; и то, что хотел, но не мог уже совершить отец, совершила Маргарита, дочка. Первая военная американская летчица, она сорганизовала в женский авиаполк всё больше выходцев из Европы, славянок молодых: не у каждой ли в роду кто-нибудь да и томился под немцем…
Славная девочка, ты взошла на самолёт, как на пьедестал.
В пилотке, в ремнях. За плечами парашют. Прощально вскинула ладную обнаженную по локоть руку – рукав гимнастёрки закатан.
Последний взгляд.
Последняя в грусти улыбка.
Прощай, вскормившая меня земля! Прощай я говорю. Не до свиданья…
Славная девочка, что же подняло тебя на чужом крыле в чужое небо?
Отправляясь на задание, ты с чужого неба судорожно впивалась взглядом в пристёгнутые к земле чужие деревнюшки, мысленно спрашивала: "Где же наш дом, мама?" Ловила себя на том, что слышала свой голос задавленный, звавший маму, братишку:
– Ма-а-мо-о… Иваночко… Совсем скоро свидимся у Вас… Дуже скоро… Иначе на что я здесь? Иначе к чему всё это?
Небегло, тревожно оглядывалась.
Взор спотыкался о тела бомб, рвался; зажмурившись, осторожно, будто боясь потревожить их взглядом, отворачивалась от них.
Ты везла бомбы, летела бить врага и до слёз боялась этих бомб.
Ты старалась не смотреть на них и с больным жаром, исступлённо уцеливалась глазами в ту сторону, где было Доробратово.
Ты не выговаривала это село. У тебя выкручивалось своё. Дорогобратово, Добробратово. Дорогие Братья. Дорогое Братство. Добрые Братья, Доброе Братство.
Там, в Добробратове, – до него какие сотни километров! – были мама, Анна Петровна, Иваночко, самая старшая из сестёр Мария, которую ты так ни разу и не видела, а по тот бок воды остались ты, отец, сестры Анна, София.
Полсемьи там, в Штатах, полсемьи здесь, в карпатском Добробратове.
Нужда, нужда крутила людьми, как бес дорогою…
Ты не знала, какое оно, Добробратово. Не знала, какая она, земля отцов…
Ты родилась в Штатах. А Родиной своей считала Добробратово, откуда выбежали все ваши корни.
Все ваши жили возле школы, где живут и сейчас. Однако отец твой не ходил в школу. Бедность не пускала.
Твоя бабушка имела на квартире учителя, кормила, а плату не брала. Одного хотела, чтоб учил он отца грамоте.
Реденькими вечерами учился уставший от дневных забот отец у засыпающего учителя. Учился разным грамотам. А толком не кончил ни одной. Однако его грамоты хватило – пел потом в православной церкви, саморучко написал две церковные книги, так и не изданные, правда.
Женившись, отец поехал заработать на землю. Было это перед первой мировой войной. Что-то раза два приезжал, прикупил землицы.
– Теперь бы ещё заработать на добрый дом…
Дом был тогда у ваших не то что сейчас – низенький, навалился на один бок, и твоя мама пожаловалась мне:
– Такой низенький, что я не могла вытянуться на полный рост. Оттого я теперечки кривая…
На мой вопрос о возрасте она резво вымахнула мне навстречу руку с просторно растопыренными четырьмя пальцами:
– О, я богачка! Ещё четыре – и все сто будут мои!
Видишь, почти в пять раз мама пережила тебя…
… Вот уже выдали в жёны Марию. Старшую.
Воевали по ту сторону океана.
А он жил, жил как укор самому себе.
Добровольцем не брали.
Года два назад шахтным обвалом его изрядно помяло, покорёжило. В больнице вставили в кость на ноге пластмассовый клинышек, и не пускал его тот клинышек на войну. Заклинило.
"Выше врачебной комиссии не прыгнешь. Зато тут, где всё-то зависит от тебя самого, тут-то чего не помочь Любице? Её муж полёг ведь за свою и за мою – за нашу Родину?"
И не поймёт теперь старик, любил ли он тогда свою Любицу, любил ли он, выпавший из жизни и подобранный ею, больше своё благодарное ответное стремление быть хоть чем-то ей полезным?
Бесспорно одно: он тогда понял, что необходимо жить дальше. Жить ради Любицы, жить ради Марушки – жить ради своих спасителей.
От Петра с Иваном старик узнал, что его отец, американский безработный, так и не принявший американского подданства, погиб в бою.
Так бы отец никогда и не согнал в кучку денег на обратную дорогу. А военным добровольцем случай разом докинул под бок родовым Белкам. Где-то на подходах к Белкам и упал, взятый пулей.
Щемяще позавидовал старик отцовой смерти, высокой, праведной, и расплакался ребёнком, когда сыновья к случаю поведали про гибель двадцатиоднолетней Маргариты, дочки Бабинца. С ним отец старика уходил в Штаты на заработки.
31
Где же наш дом, мама?
(Воспоминания у могильной ограды)
Соловьи в Америке не живут.
Факт.
Разве ревут волы, коли ясли полны?
Лучше упасть, как скала,
чем осыпаться, как песчаный берег.
Сам Бабинец уже подносился, выпал из годных годов.
Плохой здоровьем, он кручинно убивался, что не может вот так, как дед Головань, взять оружие и уйти воевать за свою Русинию, за свое Доробратово на ней, не такое уж и далёкое от Белок село; и то, что хотел, но не мог уже совершить отец, совершила Маргарита, дочка. Первая военная американская летчица, она сорганизовала в женский авиаполк всё больше выходцев из Европы, славянок молодых: не у каждой ли в роду кто-нибудь да и томился под немцем…
Славная девочка, ты взошла на самолёт, как на пьедестал.
В пилотке, в ремнях. За плечами парашют. Прощально вскинула ладную обнаженную по локоть руку – рукав гимнастёрки закатан.
Последний взгляд.
Последняя в грусти улыбка.
Прощай, вскормившая меня земля! Прощай я говорю. Не до свиданья…
Славная девочка, что же подняло тебя на чужом крыле в чужое небо?
Отправляясь на задание, ты с чужого неба судорожно впивалась взглядом в пристёгнутые к земле чужие деревнюшки, мысленно спрашивала: "Где же наш дом, мама?" Ловила себя на том, что слышала свой голос задавленный, звавший маму, братишку:
– Ма-а-мо-о… Иваночко… Совсем скоро свидимся у Вас… Дуже скоро… Иначе на что я здесь? Иначе к чему всё это?
Небегло, тревожно оглядывалась.
Взор спотыкался о тела бомб, рвался; зажмурившись, осторожно, будто боясь потревожить их взглядом, отворачивалась от них.
Ты везла бомбы, летела бить врага и до слёз боялась этих бомб.
Ты старалась не смотреть на них и с больным жаром, исступлённо уцеливалась глазами в ту сторону, где было Доробратово.
Ты не выговаривала это село. У тебя выкручивалось своё. Дорогобратово, Добробратово. Дорогие Братья. Дорогое Братство. Добрые Братья, Доброе Братство.
Там, в Добробратове, – до него какие сотни километров! – были мама, Анна Петровна, Иваночко, самая старшая из сестёр Мария, которую ты так ни разу и не видела, а по тот бок воды остались ты, отец, сестры Анна, София.
Полсемьи там, в Штатах, полсемьи здесь, в карпатском Добробратове.
Нужда, нужда крутила людьми, как бес дорогою…
Ты не знала, какое оно, Добробратово. Не знала, какая она, земля отцов…
Ты родилась в Штатах. А Родиной своей считала Добробратово, откуда выбежали все ваши корни.
Все ваши жили возле школы, где живут и сейчас. Однако отец твой не ходил в школу. Бедность не пускала.
Твоя бабушка имела на квартире учителя, кормила, а плату не брала. Одного хотела, чтоб учил он отца грамоте.
Реденькими вечерами учился уставший от дневных забот отец у засыпающего учителя. Учился разным грамотам. А толком не кончил ни одной. Однако его грамоты хватило – пел потом в православной церкви, саморучко написал две церковные книги, так и не изданные, правда.
Женившись, отец поехал заработать на землю. Было это перед первой мировой войной. Что-то раза два приезжал, прикупил землицы.
– Теперь бы ещё заработать на добрый дом…
Дом был тогда у ваших не то что сейчас – низенький, навалился на один бок, и твоя мама пожаловалась мне:
– Такой низенький, что я не могла вытянуться на полный рост. Оттого я теперечки кривая…
На мой вопрос о возрасте она резво вымахнула мне навстречу руку с просторно растопыренными четырьмя пальцами:
– О, я богачка! Ещё четыре – и все сто будут мои!
Видишь, почти в пять раз мама пережила тебя…
… Вот уже выдали в жёны Марию. Старшую.
Другие электронные книги автора Анатолий Никифорович Санжаровский
Последний отзыв
Книга дельная. Без воды, приводятся реальные кейсы и способы их разрешения. Много практичных полезных советов и методик. Кое-что уже испробовала в дел...
Далее