– Малое и шьёт на себя малое. Нету у нас великанцев. Нету в жизни, нету на них и в магазине. Ты такой один, не находится на тебя.
– А если хорошенечко посмотреть и за городом, где по округе? – разведывательно пустил Иван внатравку наводящий вопросец.
– Иване! – изумился старый. – Да ты читаешь мои мысли! Об чём речи терять? Раз надо, значит надо, ядрён марш!
А утром Мария везла Голованей из Калгари.
Везла из города в город.
Из местечка в местечко.
Старик не мог нарадоваться, не мог нагордиться на миру своими сынами; старику мало было того, что уже видели его с сынами в своём городе, в своей провинции; он вёз в соседние города, спешил в соседние провинции. Пускай вся эта земля, где пролегла его скомканная жизнь, где в дороги, в шахты, в дома твёрдым камнем легла его сила, его здоровье, пускай всё вокруг видит, что за богатыри его сыны!
Упругая маятная тревога закипала в стариковских глазах, когда навстречу неслись нарядные домки русских ли, украинских ли переселенцев.
Сколько их было на пути…
И ни одно славянское местечко Головани не промигнули с лёта.
Как же… Не вороги ж… Что ж хоть не поздоровкаться без переводчика?
А поздоровался – пропал.
Слёзы навпополам со смехом, расспросы, как там:
– Чи так в вас, як у нас, – беда беду водит?
Пока идут расспросы, во дворе, на воздухе, накрываются столы. Что было в дому – всё на столы!
– Угощайся, гостюшка милый! Угощайся, товаришок хороший!
– Угощайся, чем Божечко послал. Угощайся да не гневайся.
Через короткие минуты во дворе тесно, негде пятку поставить. Но народ всё течёт, течёт – всё селение пока не сольётся.
Находится смельчак, после первой угрюмо жалуется припевкой, показывая за плетень, в поле:
– Там на горi, за двором,
Ходить бiда за плугом,
Без iстика,[381 - Iстик – чистик; палочка с наконечником для очистки земли с плуга.] без ярма
Ходить бiда, гi дурна.
Поперёд жалобщика выскакивает другой мужичонка, тонкий, неробкий, и, как бы нехотя покручивая в разминке плечами, наступает на слезокапа, загоняет того в толпу. Лениво остукивая себя по бокам, посмешливо глядит на теряющегося в народе жалобщика. Ты б ещё это отнюнил:
– Добривечiр або що!
Вечеряти нема що,
Засвiтити нема чим,
Говорити нема з ким.
Толпа протестующе гудит:
– Ну-у!.. Завёл молитву этот Не Минай Корчма![382 - Не Минай Корчма – прозвище пьяницы.] А шоб тебе мухи объели чуб… Давай-но кидай шо почудней!
И мужичонка, согласно кивнув, живей покатил себе шлепки на грудь:
– В головонькi не шумить,
В животику не болить,
Аж у нiжки пiде —
На здоровья буде.
– Ой ходив я до Параски лиш чотири разки,
Вона менi показала усi перелазки:
– Оцим будешь заходити, оцим виходити,
А тим будешь утiкати, як тя будуть бити.
Утiкав я од Параски через перелазки,
Якась бiда ударила по штанах три разки.
А я кричу: – Гвалту, люди, чого бiда хоче?
А по менi четвертий раз: – Не ходи поночi!!
– Де ти був, де ти був, та як роздавали?
А всiм дали по дiвчинi, тобi бабу впхали.
– А я був на печi, у самiм куточку, —
Лiпшу менi бабу дали, як тобi дiвочку.
– З лисим добре любитися, з лисим добре жити,
Бо як сяде до вечерi – не треба свiтити.
– Та й я хтiв би женитися, хтiв би жiнку мати,
Прийде зима – сiна нема, нiчим годувати.
– Як не пiдешь ти, Марусю, то пiде Ганнуся.
Як не пiде i Ганнуся, то я обiйдуся.
– Та я свою любу жону нiколи не лаю,
Як вона спить до полудня, я iй помогаю.
Влетела в круг озорная молодица со своей жалобой:
– Ой мала я миленького, ой мала я, мала,
Поставила на ворота, та й ворона вкрала…
Грянули скрипки, сопилки.
Танцуй, Ликерия, шелести, материя!
Закачался в хмельном топоте двор. Всяк толокся, плясал как мог. Плясал на измор, угарно охлёстывая себя по груди, по бедрам, по ногам, сыпал, вжаривал картинные санжарки.[383 - Санжаровка, санжарка – шуточный танцевальный куплет. Название – от деревни Санжары близ Полтавы, где в старину любили под танец напевать разные куплеты вроде частушек.]