– Родная партия в твоём умище не нуждается!
И Сяглов брезгливо чиркнул ладошкой по ладошке.
Стряхнул остатки моего праха на пол.
Где мы живём? Мы что, какая-то Шурунди-Бурунди или Муркина Фасоль, где засиделись разомлевшие от счастья гЫспода партайгеноссе на пальмах? Лень спуститься на землю… Всем прислуживай…
Оказывается, надо как ванька-встанька вскакивать при виде бугра в овраге.[221 - Бугор в овраге – начальник в кабинете.] А мы к такому не обучены. Ха! Сяглик-Зяблик – верхушка-макушка! Пупкарь! Квакозябр! Тоже мне начальство. Мы сами начальство! Эх, шпын голова, поезжай по дрова! Всё летит в щепы да в дрова. Не тужи, голова! Мы и там служить будем на бар. Они будут в котле кипеть, а мы станем дрова подкладывать!
Вот такой сегодня был концертик в нижнедевицком рейхстаге…
9 августа 1981
По грибы
Трудно входит мама с полной сумкой.
– Ну, хлопцы! Прибежала я снизу с раздобытком. – Крюковатым пальцем спихнула зернистый пот со лба. – Насилу уморилась… Пешеходного[222 - Пешеходный (здесь) – пошехонский.] сыру взяла, ситра взяла. И к ситру…
– И что ж Вы пристегнули к ситру? – интересуюсь я.
– Да двадцать семь пачек хлебной соды! Она бывает… Раз в сто лет выкинут… И ходить туда радости скупо. Продавцы до того вознаглели… Шо ни спроси, як рявкнут рявком! Всю взяла, шо приудобилась в магайзине на прилавочке. Вот так я!
– И зачем Вам столько?
– Чтобушки потом не бегать. Я буду или нет, а сода в доме будет!
– А мы, ма, – хвалюсь я, – уцелились с Галей по грибы.
– Детки! И я с вами! Я давно рисовала себя на это дело. Для памяти. Это сейчас так… Ничего… Черты потом останутся.
– Ну, разве что для памяти…
Мама кидается мыть яблоки.
Уже через минуту докладывает:
– Я накупала яблок цилу шайку! Пирожков щэ визьмэм, яець…
И навертелось снеди с половину соломенной кошёлки.
По обычаю, мы идём к Чуракову рву за шампиньонами-чемпионами. Вспоминаем, как много их было в прошлом году. Набрали тогда две корзины. Хотели оставить на ночь под навесом во дворе.
А мама:
– У нас двор прохожалый. Унесуть. Одно место останется.
Мама идёт, улыбкою цветёт.
– Иду с вами по грибы. Есть такая путёвка…
– Есть! Есть! – подтверждаю я.
– Галя! – улыбается мама. – А ты по курам тосковать не будешь, как уедешь? Ты их любишь. Заглядываешь к ним частенько в кабинет…
– На приём к ним прошусь. Хочу погладить. А они разбегаются от меня по всему сараю с насестами… Выпирают меня из своего кабинета ласково. С шёлком…
Побродили мы по рву, побродили…
Ни один грибок нам не усмехнулся.
Мама:
– В прошло лето Чураков ров був всплошной чемпион! А в этом году грибов… Нэма и знаку!
Мы сели на бугре и как-то нечаянно духом опорожнили кошёлку.
– Вот так мы! Вот так мы, стахановцы! – восклицает мама. – Это надо! Грибов нэма и званья! Ни одного чемпиона не отыскали. А кошёлку харчей ляпнули! Мы ж какого заквасу? Нам абы елось да пилось, да работа на ум не шла. На воздухе хороше всё идёт. Мы с Гришей часто и густо тоже вот так ходим по грибы. Найдём не найдём… Зато на бугру в охотку поедим. На воздухе!
Помолчала и продолжала уже с грустинкой:
– Грозами слился июль. Говорили, в августе зальют дожди. А засыпала жара. Сушь хватила. Всё поспекло… Лето, считай, уже пробежало… Опять формируемся к зиме. Вы уедете… Следы застынут… Все раскочились, разлетелись… Как дробью разбило… Зачнут купать дожди. Холодюга… Ночь-год… Я буду сидеть под окном и споминать, как мы ходили по грибы. Добро добром воспоминается…
13 августа 1981
Ни конь ни собака
– Хлопцы! Я паспорт не меняла. Шо мне будэ? Нэма у мэнэ пути… Не знаю, в какую жилетку и поплакаться… Гриша говорит, могут забрать. Только ты, Пелагия Михална, говорит, сильно не горюй. Я тебе, говорит, передачи буду вёдрами носить… Это ж надо фотографироваться… В чью сторону будешь похожа? Ни конь ни собака… Приходила из сельсовета Шурка. Я ей и говорю, Шурушка, я уже стара, скоро отойду в Божьи покои… Что мне менять? Ну что? Посадять?.. Шурушка поулыбалась и ушла. Гриша говорит, с пензии спихнут. Вчистую отхапають. Пускай… Останусь без копейки… Гриша говорит, если ты останешься без копейки и на кусок хлеба при нас, при трёх сынах-бугаях, нас надо сжечь живьяком! Ну, сжигать никого не треба…Житуха вас и так вчерняк попекла… Вы и так… Вас трое. Кажный по десятке кинет, и весёлая тридцаточка уже у меня в гостях улыбается.
– Зачем Вам гостевая тридцатка, когда уже бегают к Вам постоянные пятьдесят шесть? – недоумеваю я.
– Не хочу фотографироваться. На кого похожа? Если б ну пятьдесят… А то ну восьмой десяток! Молоди года промелькнули, як молонья. Убежали. Спокинули на старые… Крива… Такая жись кого хочешь нагнёт. Лицо страшнэ! Тилько волосы гарни. У мене смолоду волосу меньче було. Зараз в две косы плету. Прожито много… Восьмой десяток… Это уже путём.
– С нового года, – подливаю я страху, – старые паспорта теряют силу. По ним даже нельзя будет получить пенсию.
– Не дадуть пензию… Значит, мы того заслужили.
– Вам только сняться. А я б отнёс в сельсовет. Читал, две тыщи Вас таких в районе.
– Слава Богу! А я думала, я одна. Если таким дуракам пензию не дадуть, государство будет бога-ацкое. Шо будет, то будет… Два разы не помирать. А раз не миновать. От смерти не убежишь… Как ни мудруй, помирать всё одно ж когда-то надо. Тоже боевая задача… Перекинусь… Отнесут под Три Тополя… Ото и отыгралась бабка.
– Ну при чём тут Тополя!?
– Всю жизнь с паспортом прожила? Прожила. Чего им щэ надо? Если им дуже трэба моих денег, хай не дають…
Дед и баба
– Вспомнила, сынок… Одна баба кажэ свому деду: