Я проводил её глазами, дёрнулся встать и завалился снова на куст.
– Не ломай нам спектакл! – подкрикнул директор. – Как кататься на велсипет, он можэт. Как пройти двадцат шаг до машини – нэ можэт!
– Оу!.. Не встать на ногу… Из-за вас… Сломали…
Наверное, моё оханье высекло какую-то ответную боль.
Арро глянул на меня смирней.
– Вот видишь, – снял он в голосе несколько этажей. – Болит же, а ти убежал от болниц. Развэ нэ глупо? Вооружайся определённой любовью, вооружайся определённым энтузиазизмом к дэлу лечэния… Надо долечитса… Надо… Скорэй соглашайся.
– Это он и сам понимает, – подсуетился Чочиа. – Сознательный товарищ, пишет по разным газетам.
Упоминание о газетах произвело на папашу впечатление красной тряпицы, что дразняще шваркнули испанскому быку в лицо.
– Да! Да! – хлопнул себя по загривку директорий. – Пишэт! Пишэт! Пишэт левой ногой через правое плэчо! Знаэт, лэви рука неподсудна! А лэви нога и подавно! Вот он, лэвша, и пишэт всё лэвой ногой! Лэвой! Лэвой! Лэвой! Тожэ мне бесплатни Маяковски… «Лэви марш», марш на машин!.. Про мой школ тож писал!.. Эсчо ка-ак писа-ал!.. Зима. Каникули. Всё в школе эст. Шашки-машки. Шахматы-бахматы. Домино-мамино. Кружок шитья-митья и полосканья… Чаво хочешь – всё полно! Всё эст! А он писал – ничаво нэту!!!
– Я вообще ту заметку не писал.
– А я и на смэртном одрэ скажю – писал! – принципиально поджал дирик губы и угнулся, диким, злым быком уставился на меня поверх очков. – Писал! Пи-исал!! И доволно дэбатов!
Он подхватил меня под одну руку, Чочиа под другую и потащили к машине. Ух ты… Не сам гвоздь скачет в бревно. По шляпке молотят!
Я пробовал наступать на больную ногу и не мог.
– Вы сломали мне ногу! – тукнул я локтями врача и директора. – Машиной загнали в кусты! Как какого шкодливого цуцыка…
– Не клэвэщи на старших! – крикнул Арро. – Мы ехали сюда развэ что ломать?
– Когда просил сломать в больнице, – повернулся я к Чоче, – вы отказались… А тут…
– Кончай свои глупи лэкци про поломка! Бэгом марш на машин!.. – И дир с силой толкнул меня в затхлую глубь «Победы».
– А вел? – закричал я. – А мешки?
– Эчто, – хмыкнул Арро, – и велсипет твои надо на болницу?
– И велосипеду, и мне надо домой.
– Чёрт с вами! Доэдем и до дома.
Шофёр составил мешки в багажник. Багажник не закрывался и его оставили с закрытым забралом.
Мне было отдано всё заднее сиденье.
Прилип я к краешку, во всё сиденье расклячил свою инвалидку.
Арро сел за руль, Чочиа рядом.
– А ти, – приказал папик шофёру, – едешь за нами на велсипет.
– Я не умею на этом ве…
– Не смэши! – покровительственно ответил падре. – Ас первого класса не умеет управлять велсипет? Следуй за нами. Иначе ти останешься бэз работ у мне. Вибирай бистро!
Мы стронулись.
Шофёр побежал с велосипедом за нами. Не успел бедняга сделать и пяти шагов, как что-то уже не поделил с велосипедом. Велосипед круто вильнул, забежал поперёк пути, и задоватый шофёр на полном скаку лёпнулся на выставленные велосипедом мослы.
– Илларион Иосифович, – сказал я директору, – а пускай товарищ садится возле меня. Места хватит. Я ужмусь.
– И велсипет хватит?
– Веселопед можно в окошке держать.
– Пожалуй…
И дальше мы погнали всей артелью. И кабаки, и соя, и велосипед. Шофёр держал его за раму в открытом оконце.
Впервые в жизни ехал я в легковушке. Не наскочи такой случай, когда б я ещё прокатился?
Гордость распинала, ширила меня.
Кто сказал, что папашка Арро кощейский злюка? Добруша! Добрейский дядечка. Знай себе рубит по первому разряду. С ветерком-с! Жмёт же на весь костыль!
Илларион Иосифович летуче глянул в зеркальце, насуровил брови:
– На какои тэма сияешь, молодои дарование? Нэ думай, я к тебе в таксисты не нанимался. У мне свой строги интерэс… Посмотрю, как ти, Шалтай Болтаевич, живёшь. Встрэчу твой мат… Эсли гора нэ идёт к Магомету, то негордый Магомет едет сам к горе. Узнаю, пачаму она так и не пришла по моему визову в школу. Глеба ми с грехом наполовинку випустили… простили… Ужэ воин… в школу благодарност прислали. Они там и не знают, что он тут цэлую дэкаду не бил на урок!.. А ти сколко прогулял по неуважителной причинке? Я это так не отпущу…
И чем ближе подъезжали мы к дому, всё муторней кружило мне голову. Вот сгрузят мешки и силою повезут меня в больницу? Силою?
Я ж не мешок! У меня руки есть? У меня глотка есть? Голос я в лесу не потерял… Хватайся за что недвижимое, за те же перила на крыльце и ори: убивают! Помоги кто живой!
Стыдно станет, отзынут.
А там хоть на Колыму с дудками вези, пока ходят поезда с пароходами.
Но звать в помощь ни живых, ни мёртвых не пришлось.
Честь честью внесли все моё приданое, не забыли и меня в «Победе». Под руки довели до койки.
Осматривает Чочиа мою инвалидку и между прочим раздумчиво роняет:
– Ехать на гружёном велосипеде с негнущейся больной ногой … Это не сродни ли подвигу?
– Никакой родни, доктор, – поморщился я. – Раз ехать надо, я и поехал. Сама огородина разве домой побежит?
Чочиа вздохнул и ничего не ответил.