– Ну!.. Люба уходила. Радовалась?
– Да как сказать… Торчи здесь, решала б свои задачки, как сидела год, когда в институт готовилась. Там девочки не то, что у нас салажата. Тут она была самая старая, под сорок. Там Зотова начальница. Там посторонкой не займёшься. Сколько проходили мимо их открытой двери, сидит пишет. Под праздники мы скидывались по рубляшке. А она – мимо. Заявляла нам: «В ваших мероприятиях я не участвую!» А там отдала рубль на праздник.
– Тебе тоже рубль давать?
– Можешь и два. Куда ж я от коллектива? Как это ни странно, я всегда помню, что у меня дома есть муж… Я озорная была в детстве. Весело так было. В деревне недалеко от деда с бабкой жил мальчишка, на год старше меня. Мы с этим Саней озорничали… Не могу! С ним у его же деда горох зелёный воровали! Хата крайняя. За забором по траве прокрадёмся и нырь в огород. А нет войти через калитку да нарвать?
– Вот почему ты любишь горох!
– Мы играли под деревом на перевернутой лодке. За домом запчасти разные, сеялки-веялки… А один раз мы пошли с ним после сильного дождя с огромными чашками за грибами в траве. Не отходя от дома, представляешь, набрали!
Режет пирог:
– Яблоки сладкие-сладкие! – Нюхает. – Напоминает запах клубники, собранной в Гае у мамани в саду. Интересно, как запахи у нас долго живут в памяти… Как ты ешь сырое тесто?
– Отвечаю: зубками.
Выела она из отрезанного куска пирога яблоки, а остальное не ест:
– Яблоки растут в пирогах!
На кухне устоялый дух пирогов.
– То полгода был медовый месяц. А теперь, может, кликнем для разнообразности будни в гости?
– Я тебе, краснозобик, кликну! – погрозила Галинка кокетливым пальчиком.
– Ну давай ближайшие тридцать лет объявим медовым месяцем!
– Это лучше.
1 ноября 1976. Понедельник.
Любящая и любимая
Я спал плохо.
Проснулся часа в три и лежал думал.
Уже перед тем как встать задремал.
И приснилось…
С Галинкой едем куда-то. Вышли в Воронеже. Растерялись. Бегу на вокзал. К поезду. Нет нашего поезда. Идёт товарняк, пустые вагоны из-под глины. Носильщик: «Это на Ростов. Там мои специалисты». Поезд шёл медленно. Я не сел, остался…
– Мне тоже наснилось не знай и что.
– Ну, отстань ты одна в Воронеже, поехала б к моим? Ты помнишь адрес?
– Нижнедевицк, улица Воронежская, номер дома… Знаешь, не помню.
– Ути-ути, двадцать два! – даю подсказку. – Столько тебе будет, когда отстанешь.
– Откуда ты взял?
– Повезу я тебя к своим только будущим летом. Посчитай свои годы. Двадцать два!
– Точно… О! Упала вилка – придёт тётка.
– Уже вторая вилка упала, только ни одна тётка за утро не пожаловала. Скажи ещё приметы, чтоб я знал, к чему готовиться.
– Упала вилка – придёт тётка, упала ложка – тоже тётка, нож – дядька, маленькая ложка – ребятёночек… А у нас молоко есть?
– Нет. Вчера всё выпили.
– Вот молокоглоты!
Галинка бьёт яйца и оплёскивает ими вчерашнюю жареную картошку. Ударит по яйцу, толком ещё не разобьёт, понюхает.
– Ну что, – смеюсь, – слышно?
– Всё слышно.
Она ест.
Я веду эти записи на кухне. Сидим на одном стуле спинами друг к дружке.
Я поворачиваюсь. Глажу её локоть. Она:
– Что это?
– Это между перерывами…
Целую в обнажённое плечо.
– Это тоже между перерывами?
– Да. Ты ж там на работе не балуйся. У тебя дома штатный муж.
– Не буду.
Она опаздывает. Торопливо надевает шапочку, я ползаю у её ног и кремом чищу на ней пыльные чёрные сапоги.
– Ты тут ешь, – наказывает она. – Сделай, как я. В картошку набей яиц и поджарь. Ешь, котик…
– Мяу!
Есть в ней душа и есть чувство ко мне, и всё есть, что надо для любящей и любимой жены.