Рассказы про геолога Векшина

Он начинал нравиться Наде и она подумала:

– Кажется, я действительно попала в хорошую партию.

Из лагеря вышли все вместе. Первые пол километра вел Викентий Петрович. Машенька шла рядом, иногда опережая его. Илья замыкал шествие.

Он колотил все камни, которые попадались ему по пути. Надя тоже иногда стучала своим молотком, но делала это без всякой необходимости, просто потому, что так поступали другие. Да и молоток у нее был легковесный, больше пригодный для прогулок, а не для настоящей геологической работы. Илья повертел ее молотком и сказал:

– Игрушка…

Молоток Ильи был в противовес Надиному увесистый, похожий скорее на кувалду. Он одним ударом разбивал любой камень.

Не молоток – настоящая кувалдочка

У Викентия Петровича был настоящий геологический молоток, закаленный, с выгнутым носиком. В нем, как и в каждой вещи, которой пользовался Инокентьев, чувствовался культ геологической профессии. Стучал он им не спеша и не часто, демонстрируя опытность в определении места взятия образца и его обработки.

Надя воспринимала свой первый маршрут как прогулку. Все ее интересовало. Она рассматривала каждый расколотый Ильей камень, прислушивалась к спорам между Викентием Петровичем и Машенькой. По мнению Нади, они спорили из-за каждого пустяка, например, как назвать тот или иной образец породы. Иногда они пускались в пространные и непонятные Наде рассуждения, но все равно ей было интересно.

Тропинка вывела их на гребень невысокого водораздела двух речек. Дальше маршрут пролегал по самому гребню. Викентий Петрович шел не спеша и Наде казалось, что они прошли совсем немного, но, когда они подошли к скалам, оказалось, что они достигли уже значительной высоты. Долина, где стояла деревня, из которой они вышли, осталась где-то внизу и в стороне, и сверху не видно было даже реки.

– Ну, вот. Отсюда мы и начнем наш маршрут, – сказал Иноземцев. Он достал записную книжку в жестком переплете и «простой» карандаш и на минуту задумался. – Надя, Как Вы определите адрес?..

Надя даже вздрогнула от неожиданности. Она напрягла всю память, вспоминая все, что ей когда-нибудь приходилось слышать – в институте, на практике, от знакомых.

– Надо определить азимут, – сказала она прерывающимся голосом, – и по нему расстояние от деревни.

– А что такое азимут?

Вопрос был простейший, но Наде чудился в нем подвох.

– Азимут – это угол между направлением на север и заданным направлением, – не очень уверенно ответила она. И действительно. Викентий Петрович тотчас же спросил:

– Стрелка компаса показывает на запад. Какой будет азимут?

– Двести семьдесят градусов, – Надя все еще ожидала подвоха.

– Правильно, – сказал Викентий Петрович. – Значит, к вашему определению надо еще добавить, что это угол «взятый по направлению часовой стрелки». Так?

– Так, – смущенно подтвердила Надя. Добавление, сделанное Викентием Петровичем, подразумевалось само собой, но формально ответ ее был не точен.

– Если я запинаюсь на мелочах, – подумала она, – то как же будет, если он спросит что-нибудь серьезное?

Викентий Петрович, не замечая ее смущения, подводил итог.

– Значит, мы пишем следующее: «0.8 км юго-восточней окраины д. Алакта. Азимут…»

Он посмотрел на Надю и она подсказала:

– Сто двадцать градусов.

– Сто двадцать градусов, – делая пометку в книжке, повторил за ней Викентий Петрович. – А в общем, азимут можно и не записывать, достаточно поставить номер квадрата километровой сетки… Он записал и номер квадрата и продолжал:

– Значит, пишем дальше: «на водоразделе рек Алакта и Башталы, у отметки 1774,5 обнажаются скальные выходы…» Чего?

На этот раз его вопрос был обращен к Машеньке. Она назвала породу, Викентий Петрович ее поправил. Они снова заспорили.

Надя плохо слушала, о чем они говорили. Ей казалось, что Маша спорила из чисто женского упрямства, не хотела уступить первенства мужчине.

Викентий Петрович кончил свои записи и пошел дальше. Теперь он почти не отвлекался.

Чем дальше они продвигались по маршруту, тем меньше у Нади оставалось убеждения, что это прогулка.

Викентий Петрович шел все так же впереди, но почти не останавливался. Его молоток стучал чаще, записи он делал молча, а если советовался, то только с Машей.

Они продвигались теперь по крутому склону подковообразного лога, покрытому сплошными глыбовыми развалами и осыпями. Викентий Петрович останавливался только для осмотра пород. Машенька старалась держаться с ним вровень, но это удавалось ей не всегда. Надя отставала. Иноземцев останавливался, ждал ее. В одном месте Надя решила сократить спуск. Она хотела показать, что может спускаться не хуже других. Но, как только она заспешила, каменистая осыпь поехала у нее под ногами и она покачнулась. Илья был уже тут как тут и протянул ей руку, но Надя удержалась сама.

Все же камни из под ее ног докатились до Иноземцева и тот снова назидательно заметил:

– Закон гор: прежде чем поднять ногу убедись, что другая стоит прочно. И еще закон: никогда не ходите по склону выше или ниже человека…

Он пошел дальше, как будто ничего не случилось, но Наде стало очень стыдно и она была очень благодарна Илье за то, что тот не оставил ее одну. Надя начала отставать. Ноги на спуске гудели. Вдруг оказалось, что спускаться с горы совсем не легче, чем подниматься на нее, особенно по каменистым осыпям. Она с тревогой поглядывала на удаляющегося Инокентьева и оглядывалась: здесь ли Илья? Тот неизменно следовал за ней, колотя по пути камни. Даже когда Надя не могла оглянуться, она слышала позади себя или сбоку гулкие удары его молотка.

Наконец спуск окончился. По дну речной долины, куда вывел их каменный поток, шла тропа. Викентий Петрович сверился с картой и сказал Илье:

– Отсюда вам налево.

– Да, – сказал Илья. – Ну, не будем задерживаться.

В выкидной маршрут…

Он поправил ружье и лямки рюкзака, прочно сидевшего на его широкой спине, взглядом предложил Наде следовать за ним и шагнул с тропы в сторону. Надя шагнула за ним и тропа, и Викентий Петрович, и Машенька сразу исчезли, как не были. Впереди был только зеленый рюкзак на спине Ильи. Он мелькал среди деревьев, словно хотел убежать от нее. А вокруг была чаща, такая темная, непролазная и неприветливая, что Надя уже ни о чем не спрашивала. Она только стара-лась не отставать от Ильи. Иногда ей казалось, что они заблудились и тогда ей становилось немного жутко – а вдруг они не найдут дорогу обратно?

А Илья уверенно продирался вперед и вперед. Он любил пешие маршруты, любил тайгу, такую, по которой, казалось бы, не пролезет и медведь, любил отдыхать у костра, прикидывать по карте расстояние, пройденное «собственными ногами». Надя больше ни о чем не спрашивала его и он мог целиком отдаваться своим мыслям.

Но теперь знакомого удовлетворения не было. Надя отвлекала его. Время от времени он возвращался к ней в своих мыслях. Всем своим обликом она напоминала ему его Иринку.

Это было почти так же. Он приехал тогда на практику и навстречу ему вышла черноволосая, черноглазая девушка в испачканной мазутом и землей спецовке. Она повела его за буровые вышки к кернохранилищу, в руке у нее звякала связка ключей, а от каждого шага на спине вздрагивали две толстые черные косы. Она шла впереди него, гордая и перепачканной спецовкой, и ролью осведомленного человека, специалиста. А он шел за ней, позабыв и то, зачем сюда приехал, и вообще обо всем на свете.

Девушку звали Ириной. И за ней ухаживал инженер, франт в сером костюме, совсем не подходящем к буровым вышкам и измазанным соляркой комбинезонам. В Илье он вызывал неодолимое чувство бешенства. Однажды он встретил Иринку на той же дорожке за вышкой. Он не знал – она вышла навстречу нарочно или все произошло случайно. Но он взял ее за плечи, крепко, так что ей даже стало больно, и сказал: – Пойдешь за меня?

Он не спросил, а просто предложил ей, почти приказал, и она вдруг склонила голову, прижалась к его груди и они стояли так посреди белого дня, полные друг другом, никого и ничего вокруг не замечая.

А теперь позади идет Надя. И она похожа на его Иринку. И, быть может, тоже ждет, чтобы он взял ее за плечи и сказал: – Пойдем со мной.

Но если бы даже это была вторая Ирина, мог он принадлежать обоим Иринкам сразу?

А Надя шла за ним доверчиво и неотступно. В лагере все казалось просто. Он мог и поухаживать за ней, и пошутить, и даже позволить себе некоторую бесцеремонность в обращении, но, то было при всех, а по-тому не было чем-то обязательным, носило характер шутки, а здесь, наедине, каждое слово, каждый его жест приобретали совершенно иное, личное, только к ней обращенное значение. Илья чувствовал, что держится по отношению к ней неестественно. Его отно-шение как бы раздвоилось. С одной стороны, Надя была «маршрутант» и только «маршрутант» и формально он и должен был относиться к ней только как к «маршрутанту», с другой стороны, она была просто девушка, за которой он вроде ухаживал, нет, «ухаживал» не то слово, он просто заботился о ней и сейчас чувствовал себя обязанным продолжать заботиться о ней. А тут еще эти медведи…

Продвигаться им приходилось густой черной тайгой с завалами, болотцами, густыми зарослями молодой пихты и кустарников. Здесь было трудно идти и труд-но ориентироваться и неудивительно, что шли они в полном молчании.