Рассказы геолога

– И напрасно. Андрей Федорович не имел ввиду тебя обидеть.

– И я не имел… – упрямо ответил Герасим.

Нюкжин подумал, что заступаться за Лугового сложно. Тот, действительно, высказался с бездумной легкостью человека, которому многое дозволено.

И тут, как нельзя кстати, Андрей спросил:

– А пирожков не осталось?

– Неужели не наелся? – удивилась Светлана.

– Говорят: "Что мое, то мое. Но не мешает добавить к нему еще немного".

Ася хозяйственно прохромала к костру и принесла оттуда ведро до половины наполненное пирожками.

– Когда Вы все успели? – удивился Нюкжин.

– Полдня разве мало? – сказала Ася.

Андрей принялся за пирожки, словно и не обедал. Можно было позавидовать его аппетиту.

– А пилотам понравилось у нас, – сказала Светлана.

– Всем понравилось, – согласился Нюкжин.

– В поле самое главное – еда! – самоуверенно заявил Герасим. – А здесь мясо парное, и от пуза.

Он бы еще долго рассуждал о преимуществах полевой кухни, особенно, когда она обеспечена свежим мясом. Но Андрей вспомнил о Луговом.

– А здорово, все-таки, Андрей Федорович! Едва подошел к обрыву, все ему уже ясно.

– Без пяти минут академик! – отозвался Нюкжин.

– Все мы без "пяти минут"… – съязвил Герасим.

– Нет! Знаете, в чем разница между академиком и нами?

– В чем?

– Академик помнит, чему его учили в школе. А нам каждый раз приходится вспоминать старое.

– Тогда и я буду академиком, – сказал Андрей.

– Вот так! – засмеялся Герасим. – Простенько и со вкусом.

– А что? Я тоже помню все, чему учили в школе.

– Иван Васильевич! – напомнила о себе Светлана.

– А Вы не хотите стать академиком?

Нюкжин усмехнулся.

– Я же сказал – у меня память заурядная.

Вторжение людей из внешнего мира настроило на "мирские" воспоминания. Но мало-помалу возвращалось ощущение, что они снова одни, что работа продолжается, что завтра надо снимать лагерь с приветливой Сердоликовой косы и плыть дальше, в неизведанное. И они притихли. Каждый думал о своем.

И следующий день настал.

Легли на землю палатки, лишенные подпор. Убрались в чехлы спальные мешки. Лишь над костром еще висел чайник и суповая кастрюля, их освободят перед самым отъездом.

Полешкин и Андрей готовили лодки к отплытию. Не так просто загрузить резиновую лодку, особенно если поклажа изменила вес и объем. Герасим укладывал каждую вещь отдельно, выбирая для нее свое место и примеряя по несколько раз.

– Нет, не годится, – он отстранил поданный ему ящик. – Дай-ка, вон тот куль. Что там?

– Мясо.

Полешкин посмотрел на ополовиненный мешок, на Нюкжина, потом сказал: – Ну вот! Пора еще одного заваливать.

Сказано было слишком категорично. Того, что оставалось могло хватить надолго. Но что верно, то верно: присутствие гостей для запасов мяса оказалось чувствительным. Да! Все ели мясо, принимали его в дар, везли в поселок, – и никто /!/ не спрашивал: как его добыли?

Наконец лодки осели под грузом. Пообедали. Суп, вареное мясо с макаронами, чай. Андрей еще намазал толстый ломоть хлеба печеночным паштетом.

– Последнее. Что каплю оставлять? – сказал он, как бы оправдываясь.

– Ешь, ешь… – подбодрил его Герасим. – Все меньше груза.

– Так он же сам становится тяжелей, – сказала Светлана.

– Ничего, зато лишнего места не занимает.

Они шутили. Обычное дело, когда все ладно.

– Готовы? – Спросил Нюкжин.

– Порядок!

– Тогда – по местам!

Полешкин, Ася и Светлана сели в лодки, Нюкжин и Андрей задерживались. Андрей ждал, когда первые лодки отплывут, полагалось держать определенную дистанцию. А Нюкжина задержало красное пятно под ногой. Сначала он подумал, что Ася мыла мясо и испачкала камень. Потом вспомнил, что кухня от лодок далековато, да и прибрежная полоса обсохла только ночью.

Он нагнулся. То был сердолик-кровавик, прекрасный экземпляр с полуладонь. Нюкжин ополоснул его и поверхность высветилась сложным кольцевым узором.

"Вот так, – подумал Нюкжин. – Красоту ногами топчем".Но красота камня тревожила. Сердолик кровоточил в руке, как открытая рана. И Нюкжин вспомнил, как Полешкин вскрывал брюхо сохатого.

"Суть проблемы не в том, что человек добывает пропитание, а в том К А К  он его добывает?!" – подумал он.

А Герасим, словно почувствовал, что о нем, спросил: