Рассказы геолога

– Обнажение хорошо бы зафотографировать.

– У нас есть зарисовка. – сказал Нюкжин. – Светлана! Покажите, пожалуйста!

Светлана принесла журнал горных выработок. Она уже успела переодеться и теперь сама выглядела как картинка – синие джинсы в обтяжку, цветные кеды, красная клетчатая рубашка-ковбойка с открытым воротом и подвернутыми рукавами. Но Луговой на нее не прореагировал, он внимательно рассматривал рисунок.

– Недурственно… Недурственно… Однако слишком художественно. Надо смотреть профессионально. – Он достал из нагрудного кармана толстый карандаш. – Вы не возражаете?.. Вот здесь мы подчеркнем границы слоев… Здесь усилим формы размыва, чтобы отличались от остальных границ… Гальку надо нарисовать чуть крупнее, неважно, что немасштабно. Главное, чтобы выделялась…

Он закончил корректуру и стал перелистывать страницы. На последней обложке разглядел свой портрет.

– О-о!.. Я вижу тут не только неживая природа!

Светлана скромно опустила глаза.

– Неужели я так выгляжу со стороны?.. А, впрочем, похоже. Очень даже! А что у Вас еще есть?

Светлана смутилась. Она не знала, как держать себя с таким человеком, как Андрей Федорович. Не получилось бы конфуза. Но Нюкжин подбодрил ее.

– Она у нас художница. Целый альбом зарисовала.

Светлана принесла тетрадь для рисования. Луговой перелистывал, пилоты заглядывали через его плечо.

Дольше других Луговой рассматривал портрет Нюкжина. Открытый лоб с залысинами. Лицо строгое, губы сжаты, взгляд куда-то мимо. А щеки и подбородок притемнены, видно, что не брился день или два. Сочетание задумчивости и небритости придавали лицу поразительную конкретность – Нюкжин в первую очередь думал о работе и только потом о себе.

Остальные рисунки Луговой перелистнул почти не задерживаясь: Полешкин у костра… у лодок… у рации… – маленький, собранный, хозяйственный и самодовольный; Андрей – с рюкзаком… с ружьем… на обнажении… фрагменты портрета. Главное – глаза. Они выражали два чувства: любопытство и влюбленность.

На последнем рисунке был изображен Второй пилот. Он явно позировал, но в его взгляде читалось нечто схожее со взглядом Андрея.

– Отменно! Просто отменно! Вы не ту профессию избрали! – похвалил Луговой.

Нюнжин знал его способность – смотреть мельком, но схватывать самую суть. И был доволен. А Андрей сердился. Светлана обнажала перед посторонними сокровенное, не только свое, но и его тоже.И уводя от альбома с рисунками, сказал:

– Я принес рюкзак. Тяжелый он у Вас.

Андрей не знал, что Главный возил с собой все дневники, используя каждую свободную минуту, чтобы перечитать их, сделать выписки, подготовить к публикации очередную статью.

Андрей Федорович покопался в рюкзаке и достал металлическую банку с импортной этикеткой и старинную ковшик-кофеварку на длинной ручке.

– Я сам сварю, – сказал он и пошел к костру. – Ася! Пожалуйста, приготовьте кружки.

Варить пришлось несколько порций, хотя кофе он разливал, словно украл, по чуть-чуть.

– Черный кофе пьют понемногу и маленькими глотками, – пояснял он. – Тогда чувствуется и вкус и аромат.

Его совету последовали лишь Нюкжин и Андрей. Остальные выпили черную ароматную жидкость если и не в один глоток, то в два.

– На один зуб, – пренебрежительно сказал Герасим.

– Ослиному уху и золотые серьги в тягость, – не замедлил отреагировать Луговой.

Герасим обиженно умолк. Главный, можно сказать, угощался его трудами, и вот – благодарность!

Обед заканчивался. Второй пилот и борт-механик поднялись и пошли готовить машину к вылету. Луговой укладывал в рюкзак кофеварку, которую Ася уже успела вымыть.

– Все в порядке? – спросил Нюкжин Герасима. За все время прилета гостей у них не выпало минутки, чтобы поговорить.

– Сахару прислали целый мешок, – буркнул Полешкин, словно Нюкжин обидел его своим вопросом, кровно.

– Мы же просили половину? – сказал Нюкжин вопросительно.

– Развесить не успели. Вот записка: "В связи с поздней заявкой посылаем продукты, приготовленные для другого отряда".

– Каждый лишний килограмм для нас в тягость, – подосадовал Нюкжин.

– Ничего! Мяса поубавилось! – утешил его Герасим. – Я часть отправил на базу. И пилотам дал.

"Раньше, когда поселков на Севере было по пальцам пересчитать, – подумал Нюкжин, – люди кормились охотой. Но теперь нет места, где бы не ступила нога человека. А источники снабжения прежние. Вот и редеет животный мир. Скудеют рыбой воды…"

И словно в подтверждение его мысли Первый пилот подошел к реке и вытянул из воды веревочку с гирляндой крупных серебристых рыбин.

– Девять штук! – не без удовлетворения показал он.

Провожали гостей гурьбой. Долго пожимали руки, словно улетали близкие, родные люди. Но ведь так оно и было, по сути.

Лопасти закружили, ветер взметнул песок, заставил отвернулся. А когда воздушный вихрь утих, оказалось, что вертолет уже далеко. Он летел вверх по долине, набирая высоту и уменьшаясь в размерах. С косы люди смотрели ему вслед, словно осиротели. Ведь он уносил с собой частицу той шумной жизни, которая обычно олицетворяла столь необходимое людям общение.

Первой подала голос Светлана.

– Хорошо все-таки, когда людей много, – сказала она. – Веселее.

– А я бы в отшельники пошел, – возразил Полешкин. – По мне чем меньше людей, тем лучше.

– Что же мешает? – спросил Андрей.

– Удобства не те.

– Нет, – покачала головой Светлана. – В отшельники? Даже с удобствами…

– По моему нас вполне достаточно, – сказал Нюкжин. – Да и некогда скучать.

Вернулись к столу. Герасим отбросил лишние ящики, как ненужное напоминание.

– Кофе хорошо, а чай лучше, – сказал он, снимая чайник с огня. И, припомнив обиду, добавил: – Велика фигура, да дура!

Нюкжин спросил:

– А пословица к чему?

– Так… – уклончиво ответил Герасим. – Пословица на пословицу.