Рассказы геолога

Но лом не выскочил, а вездеход вздыбился, заскользил по льду юзом, будто его волокла нечистая сила. Лед, тот самый лед, за который не могли зацепиться траки, теперь играл добрую роль – он уменьшал трение! И вот, вездеход перевалил через бровку берегового уступа, клюнул носом, зацепился траками за кочкарник и одержимо рванулся вперед.

– Пошел! Пошел!

Нюкжин не слышал: он ли кричит? Или Кеша? Или Донилин?

Кричали все трое. А вездеход уже мчался на полной скорости и прямо на лом.

"Что делает? – мелькнуло у Нюкжина. – Пропорет лодку!"

Лом рвануло. Он вылетел из под кочки, отлетел в сторону. Конец троса хлестал по звездочке, по борту вездехода. Нюкжин и Кочемасов бежали за машиной.  Донилин оказался впереди. Он пятился, падал, вскакивал, снова пятился, показывая руками – на себя, на себя, – и кричал:

– Вперед, славяне! Вперед!

Виталий рвал машину рывками и она совершала невероятные скачки, словно подпрыгивала.  А болото ходило ходуном:  вверх-вниз,..  вверх-вниз… Если вездеход остановится, не миновать ему провалиться снова.

– Вперед, славяне!

Вездеход выкатил на бугор и остановился. Подбежали и Нюкжин с Кешей. Все трое тяжело дышали. От Донилина валил пар. Виталий распахнул дверцу, соскочил на твердую землю. Он был бледен.

– Живы, славяне! Живы! – ликовал Донилин. – Порядок в танковых частях!

На нем не было сухого места.

– Переоденься, – посоветовал ему Нюкжин, яростно растирая указательным пальцем подбородок.

– Ничо! – ответил Степан. Дальше следовала запутанная фраза, из которой, если опустить непереводимые слова, явствовало, что переодеться он успеет, а вот "стопарик" сейчас бы "самое хорошо!"  Если бы у Нюкжина имелось, а по технике безопасности полагалось иметь "НЗ", он поставил бы не то, что "стопарик", целую бутыль. Но разве с такими как Донилин запас мог быть "неприкосновенным"?

– Переоденься, – повторил он. – А бутылка  за мной.

Приподнятое настроение Донилина просилось наружу.

– Кеша! – распорядился он. – Посмотри, начальник говорит за ним поллитра стоит!

Кеша осклабился.

– Она не стоит. Она закопана. До приезда.

Эти люди еще имели силы шутить.

К лицу Виталия возвращался прежний цвет.

– Поедем? Или здесь встанем?

Солнце уже держало путь от горизонта. Они провозились за полночь. Ребята осунулись. У Кеши четче обозначились скулы. Донилин казался стройнее, его пивной живот убрался куда-то под рубаху.

"А как я выгляжу? – подумал Нюкжин. – Наверное, тоже хорош!"

Если бы он мог посмотреть на себя со стороны,  то в первую очередь увидел бы грязную робу, тяжелый подбородок, глубоко запавшие глаза и слипшиеся волосы, уже не скрывавшие обозначившиеся залысины. А на взгляд своих товарищей, он выглядел просто постаревшим.

– Поехали, – сказал Донилин. – Не место здесь.

– Далеко еще? – спросил Кеша.

– Километра три.

– Тогда лучше ехать.

– Мокрые же…

– Обсохнем.

– Ну, хорошо. – согласился Нюкжин. – Поехали.

Удивительно, но он испытывал прилив сил. Собственно, что произошло? Ну, провалились! Ну, выбрались!.. Издержки производства.

И когда вездеход взял с места, встряхивая и подбрасывая на кочках, с удовлетворением подумал: "До чего легко с ними, когда они вместе, и до чего трудно, когда каждый из них сам по себе".

На ночлег встали, когда стрелки показывали около четырех часов утра. Автоматически поставили палатку, одну на троих – Виталий, по– прежнему, ночевал в вездеходе. Сварили макароны и заварили чай. Нюкжин ел без аппетита. Спать! Все остальное казалось малозначительным.

Палатка 6-местная

Встали около часу. Умылись в озере, вода взбадривала. Без суеты приготовили обед, коллективно. Сидели у костра, словно спешить уже некуда. Пили крепкий, кирпичного цвета чай. Ими еще владели и усталость и возбуждение. Донилин материл Виталия, но вяло, не по-долинински. Кеша держал его сторону.

Тем бы и кончилось, если бы Виталий не вздумал оправдываться.

– Ехать не надо было, – сказал он. – Солнце к порогу, а мы в дорогу.

– Паром на середине реки не останавливают, – задумчиво ответил Кеша.

– В Конституции записано: восьмичасовой рабочий день!

– Ну, ты-то, не очень вспотел за этот день, – поднял голову Донилин.

– А хоть и не вспотел. Не на сдельщине, чтобы надрываться.

– А если на сдельщине? Тогда как с Конституцией? – зло спросил Кеша.

Мерипов промолчал. То ли не нашел, что сказать, то ли не посчитал нужным.

А Нюкжин подумал, что Виталий не так уж неправ. Если бы они работали как положено, по восемь часов в день, не было бы такого напряжения, такой усталости. Возможно, тогда бы Виталий и не просмотрел злополучную яму.

Но и согласиться с Мериповым было трудно. Закон определяет норму рабочего дня, но не запрещает превышать ее. Разумеется, когда это необходимо и с согласия исполнителя. А сейчас как раз такой  случай, когда абсолютное требование букве закона абсурдно. К тому же, не могли же они трое остановиться из-за одного человека.  Нет,  не могли! Этот один должен был подчиниться. Должен! Несмотря на его права.

И поскольку Нюкжин не мог сейчас вынести окончательного суждения, он сказал примирительно:

– Не стоит ругаться. Ту лужу и я не видел.

– Ему же сигналили, – сказал Кеша. – Куда ехал?