Люба, Яночка… и другие

Люба не могла отвечать. Ей хотелось встать и убежать. Она чувствовала, как краснеют щеки, сердце сжимается, не хватает воздуха.

– Знала… Да ты не вини себя, Любаша. В чем ты виновата? Это я виноват, что не смог сразу рассмотреть и распознать «прекрасное создание» под кодовым названием «Вика». Все, с этой минуты ни слова о длинных ногах, выросших из коварства и пустой головы.

Саша много пил, шутил, рассказывал анекдоты. Весь вечер ухаживал за Любой, не давая никому с ней танцевать. А она и не хотела. Непонятное чувство преследовало Любу: то ли вины, то ли облегчения. Она больше не хотела думать о Вике, а на Сашу смотрела с искренним сочувствием и жалостью. «С жалостью, – отметила в голове. – И только?» На этот вопрос у неё не было ответа.

В одиннадцать вечера она собралась домой, сославшись на то, что Яночка может не спать, пока не придет мама. Саша собрался ее провожать, но Люба отказалась.

– Я возьму такси и быстро доберусь домой, – сказала она Саше.

Он проводил ее к стоянке, посадил в машину, незаметно для Любы вручил водителю пятьдесят шекелей и, попрощавшись, вернулся в ресторан.

Люба удивилась, что водитель такси не хочет брать у неё деньги. «Все оплачено», – улыбаясь, произнес он. Только тогда она поняла, в чем дело.

Яночка крепко спала в их комнате, а Ривка сидела в салоне и читала книгу.

– Почему так рано? – удивилась она. – Было неинтересно?

– Да нет. Все нормально. Я устала от шума и людей. Дома спокойней.

Ривка посмотрела на Любу и с удовольствием отметила про себя: «Дома лучше… Дома!».

– Иди спать, девочка, – нежно произнесла женщина и опустила глаза, делая вид, что продолжает читать.

Люба лежала и думала об удивительном сплетении человеческих судеб, которые смешиваются в этом жизненном коктейле, теряя и обретая, слабея и в стократ становясь сильнее. «Чего добилась Вика? Счастья? Так это еще бабка надвое сказала, – задавала себе вопросы Люба. – Принесла радость сыну? Вот это уж точно нет. О Саше и говорить не приходится. Она его никогда не любила. Учились вместе. Ей льстило, что за ней ухаживает самый умный парень на курсе. Вика привыкла обладать всем «самым-самым». Чувство собственницы привело ее к замужеству с Сашей. И после университета, он занял место ведущего специалиста на предприятии. Это устраивало Вику. А вот когда Украина стала «самостийной» и предприятие перестало почти существовать, Саша не смог удержаться на высоте своего положения. Тогда-то он и перестал быть интересен супруге. Но разводиться она не спешила. Искала подходящий вариант замены. Был один бизнесмен, да весь вышел. Наверное, понял, с кем имеет дело. А затем использовала мужа, как средство передвижения из одной действительности в другую. И передвинулась в новые объятия. Стерва, ничего не скажешь. Но как Саша не видел всего этого?! Уверена, что видел. Но почему так долго терпел? Из-за ребенка? Любил? А может он как мужчина совсем никакой? Так не только в этом счастье… А в чем?»

Не найдя ответ на этот вопрос, Люба уснула.

На следующий день Саша зашел к ней на работу в магазин.

– Как вчера добралась? – спросил улыбаясь. – Яна тебя ждала?

– Нет, уже спала. А ты почему гуляешь в рабочее время?

– Ходил на интервью в одну фирму. Им нужен программист со стажем. С израильским стажем. А где его взять, когда никто на работу не берет?

– Да – это очередная израильская заковырка. И обойти ее не так просто. Но и «мы на своем веку успеем отпраздновать не одну победу». Так всегда мне говорил отец.

– Ты веришь?

– Должна верить. У меня есть выбор?

– Сильная ты, Любаша. Мне бы твою веру. Правда, сказали мне, что завтра дадут ответ.

– Я чувствую, что тебе повезет. Раз уж начало везти, то и дальше будет все хорошо.

– Что ты называешь везением?

– Поживешь, узнаешь.

Они говорили обо всем, кроме семейных дел. В магазине не было покупателей, и никто им не мешал. Саша увлеченно рассказывал о своей последней программе, которую специально разработал для углубленного изучения языка иврит буквально на днях. Предложил ее в ульпане, но там никого она не обрадовала. Учителя привыкли работать по старинке, и никто не желал переучиваться. Да и нормальных компьютеров в ульпане не хватало. О специалистах не приходилось даже говорить. Саша предложил свои услуги, но денег на это тоже не оказалось. Он понимал – не в этом дело. Просто никто не хотел заниматься «сомнительными нововведениями прыткого русского». Слышал, как характеризовало его предложение руководство ульпана.

Директриса Мирьям, – невысокая дама, украшенная пышными формами, килограммами макияжа, бессчетным количеством колец, колечек и другой бижутерии, более двадцати лет сидела на этом месте, не имея университетского образования. Когда-то ее муж был депутатом городского совета и устроил жену на работу в городской отдел образования муниципалитета. Она возглавила ульпан для новых репатриантов в середине 80-х годов, когда о компьютерах только читали в специальной литературе. В середине 90-х в ульпане появились первые компьютеры, но Мирьям по-прежнему могла только смахивать с них пыль. Это не угнетало ее. Она твердо сидела на своем месте, имея за спиной постоянство, которое давало ей гарантию спокойной жизни до пенсии.

Саша рассказывал о ней весело, без обиды и раздражения.

– Она – хозяйка жизни! А кто мы? – улыбаясь, спросил он, не ожидая ответ.

– Я так не думаю, – возразила Люба. – В конце концов, все зависит от самого человека. «Хочешь быть рабом – будешь! Не хочешь – будешь бороться!». Цитата из моего дорогого папочки. Правда, ему самому не всегда удавалось следовать этому принципу.

– А у тебя, получается? – тихо спросил Саша.

– Я пробую. А у тебя?

– У меня что-то не очень…

14

Люба родила в середине мая. Ей хотели делать кесарево сечение, так как думали, что не сможет родить сама. Поэтому положили в больницу на два дня раньше установленного срока. Но она через день родила сама без особых осложнений. Отец и мать бродили под окнами роддома пока им не сообщили о рождении внучки. Затем отправились покупать все необходимое. Мать принципиально не разрешала до родов покупать пеленки, распашонки, коляску и прочие принадлежности для новорожденного. В этом вопросе она была очень суеверна.

Дочь родилась не большой и не маленькой. Весила 3 килограмма 200 грамм при росте 50 сантиметров. Когда девочку впервые принесли на кормление, Люба расплакалась. Красный пятачок личика украшал огромный хохолок светлых волос. Пятачок морщился, гримасничал и успокоился только тогда, когда припал игрушечными губками к груди матери. «Вот и я – мать», – пробралось в сознание свежим ветерком, поднимая доселе неведомые чувства.

Любу держали в роддоме больше недели. Приходили поздравить подруги, друзья по университету, родственники и друзья родителей. Однажды пришел Олег. Он был возмущен тем, что родители Любы не сообщили ему о рождении дочери.

– Как они могли скрыть от меня такое событие? – возмущался он. – Мои родители купили коляску, и после роддома я забираю тебя с ребенком к нам домой. Кем же нужно быть, чтобы не сообщить отцу о рождении дочери.

– Настоящему отцу ничего не нужно сообщать. Он сам отвозит свою супругу в роддом и под окнами ждет рождения ребенка, – сказала с усмешкой Люба, развернулась и ушла.

Больше она его не видела, как и купленную семьей Волковых коляску.

Конечно, ей было обидно и больно, когда к женщинам приходили мужья и радовались появлению на свет новых ростков их семейной жизни. А она была лишена этого. Готовила себя к подобному сценарию, но все оказалось намного сложнее и неприятнее.

На восьмой день молодую маму и дочь выписали из больницы и доставили на машине друзей семьи домой.

В квартире все сверкало. А в комнате Любы стояла новенькая детская кроватка. Лишние вещи мама вынесла, чтобы ребенок мог дышать свежим воздухом. Тумбочка с книгами и учебниками перекочевала в салон, а на ее месте стояла новая тумбочка для детского белья. В небольшом коридоре ютилась новенькая коляска, увешенная погремушками. А в ванной стояла пластмассовая ванночка для купания ребенка. «Все продумали и предусмотрели», – промелькнуло в Любиной голове. – Прорвемся».

В первый же вечер купали ребенка дедушка с бабушкой. Люба переживала, стоя в стороне и наблюдая за тем, как ловко справляются родители с этим нехитрым, но пока еще сложным для неё действием. «Еще помнят», – с гордостью и некоторой завистью отметила она про себя.

А дальше все потекло своим чередом. Люба стала готовиться к летней сессии. Мама окончательно ушла с работы, на которой давно уже не работала. Официально рассчиталась и занялась воспитанием внучки, которую назвали в честь ее дедушки Янкеле Яной. Он, по рассказам родственников, геройски погиб во время войны на фронте и стал легендой семьи.

Ей помогала, как могла бабушка Любы Рая. Она жила вместе с ними, болела, но живо реагировала на правнучку. Не брала ее на руки, но сидеть рядом с коляской и петь Яночке песенки иногда себе позволяла. Правнучка внимательно, всем так казалось, смотрела на беловолосую как легкое облачко женщину с маленьким детским, не по возрасту гладким лицом. Иногда улыбалась ей, чем приводила всех окружающих в очередной восторг. Долго лежать в спокойном состоянии Яна не могла, начинала морщиться и плакать. Прабабушка Рая вынуждена была «подкачивать» коляску с «драгоценным бриллиантом» в ней.

В пять месяцев ребенок легко крутился во все стороны, ползал назад и упруго стоял на ножках, держась за пальцы взрослых. Правда, периодически ножки подкашивались, и Яночка падала, но вновь быстро поднималась. Когда у нее ничего не болело, она подолгу «гулила», что в семье было принято называть песней.

Люба успешно сдала летнюю сессию, и все лето посвятила дочери. Они много гуляли на воздухе, ходили на речку, ездили на дачу. Яночка росла и хорошела. Её хохолок стал еще больше и смешнее. Она радовала всех: родных, близких, соседей, кроме одного человека – отца. Олег не появлялся и не изъявлял желания увидеть дочь. Его родители тоже не желали встретиться с внучкой и ничем не помогали.

Через пять месяцев после рождения ребенка, Люба подала на развод. Олег не возражал и даже обрадовался. Их развели быстро по обоюдному согласию. Имущественных претензий не было. Не успели нажить ничего совместно. А то, что им подарили на свадьбу с обеих сторон, Олег забрал себе, когда Люба лежала на сохранении. Никто не возражал. Было стыдно и горько осознавать, что из-за такого человека умудрились испортить себе жизнь столько людей. Если бы кисть судьбы не смешала краски на палитре ее жизни, то все могло пойти по-другому и грязно-серое полотно сияло бы цветными красками. Этого, к огромному сожалению, не произошло.

Но появление «золотца», «мамочки», «хрусталика», «драгоценного бриллиантика» оправдывало все, скрашивая жизнь семьи Гольдштейн целомудренным цветом.