Рубеж

В эту ночь Мельниковы долго не спали, ожидали телефонного звонка от Павлова. У Натальи Мироновны время от времени покалывало сердце, и она, не в силах унять боль, то откидывала одеяло, то снова натягивала на плечи. Сергей Иванович молчал, делал вид, что ничего этого не замечает. А когда жена, подняв над подушкой голову, потянулась за таблеткой, не вытерпел, сказал:

– Может, вызвать «скорую»?

– Не выдумывай, – отмахнулась Наталья Мироновна. – Спи лучше, тебе завтра на службу.

– Да какой уж тут сон! – Мельников закинул руки за голову.

Наталья Мироновна повернула к нему освещенное тусклым ночником лицо и долго смотрела, прежде чем спросить:

– О чем ты сейчас думаешь, Сережа?

Они были связаны давнишним уговором отвечать в таких случаях правду, ничего не сочиняя.

– Я вспомнил твои дальневосточные похождения, – ответил Мельников. Заметив, что жена не отводит от него пристального взгляда, повторил: – Верно, то ледовое происшествие.

Он в самом деле только что вспомнил, как однажды – было это на Дальнем Востоке – жена, позвонив ему из больницы, срочно улетала в далекую рыболовецкую артель. А потом ему сообщили пограничники, что льдину с рыбаками и не успевшим взлететь самолетом оторвало от берега и угнало в океан. Лишь в конце дня военный катер сумел отыскать льдину и уже ночью подтянул ее к берегу.

– А чего ты вдруг ударился в воспоминания? – настороженно спросила Наталья Мироновна. – Может, хочешь оправдать этим Володю?

– Нет, я просто подумал, что у него твой характер.

– Значит, мой? – сказала она обидчиво. – А ты, выходит, ни при чем? Тогда вспомни, как отправил меня с Дальнего Востока в Москву и велел ожидать твоего приезда, а сам вместо Москвы оказался бог знает где, в степи. Что, молчишь?

– Молчу, Наташа, молчу. – Мельников в знак капитуляции поднял руки. – Давай поделим Володин характер пополам и будем спать. Хорошо?

– Ты еще можешь шутить?

Павлов позвонил после двенадцати ночи. Он сообщил Сергею Ивановичу, что Володя с группой врачей уже вылетел во Вьетнам для доставки в разрушенные войной районы медицинского оборудования и организации медпунктов для населения. Когда же трубку взяла Наталья Мироновна, Павлов объяснил все гораздо подробнее, стараясь всячески подбодрить ее и так настроить, чтобы она не сердилась на сына за его самовольное решение.

– Да где уж тут сердиться, – тяжело вздохнула Наталья Мироновна. – Но ведь там такая тяжелая война, Кирилл Макарович!

– Верно, война нелегкая, – сказал Павлов. – Особенно женщинам и детям тяжело там. Помочь им нужно. Так что у Володи вашего очень благородная миссия.

– Ой, боюсь я за него, Кирилл Макарович, очень боюсь, – призналась Наталья Мироновна. – А кроме всего, там ведь тяжелый климат. Сгубит он Володю, сгубит.

– Юг, он лечит, я слышал… – не очень уверенно утешал Павлов. – Там никакие болезни не приживаются.

– Если бы так! Но ведь юг югу рознь… Вьетнам, в моем представлении, – это сплошные огонь и страдания.

– Обождите, обождите, Наталья Мироновна, мы еще к сыну в гости проводим вас, – пообещал Павлов.

– Ой, Кирилл Макарович, кажется, полетела бы хоть сейчас. Честное слово!

Мельников, внимательно следивший за разговором жены, с радостью подумал: «Нашел все же Павлов ключик к материнскому сердцу. Нашел». И когда Наталья Мироновна, положив трубку, отошла от телефона, сказал:

– Вот видишь, все и прояснилось.

– Проясни-и-лось! – Она печально покачала головой.

– А что, молодец наш Володька, мужественный человек! Разве не так?

– Может, и так, но посоветоваться с родителями он должен был.

– Опять ты за свое… Ведь он тебя преждевременно расстраивать не хотел. И давай, дорогая Наташенька, спать. Спать немедленно.

Утром Мельников поднялся с постели неслышно, чтобы не потревожить заснувшую наконец жену. Он, как всегда, облачился в легкий спортивный костюм и вышел в сад. На кустах акации и на кленах щебетали воробьи. Увидев человека, воробьи разом стихли. А когда Мельников вскинул руки, стал делать зарядку, они дружно вспорхнули и унеслись к реке, в ивняковую рощицу.

После гимнастики Мельников тоже отправился к реке. Выбитая за лето купальщиками тропка вела сперва через опустевшие уже огороды, потом по косогору между ракитовых кустарников прямо на крутой, в красных суглинистых обрывах берег. Вода в реке была такой прозрачной, что даже на полутораметровой глубине отчетливо обозначались каждая ракушка и каждая стайка плотвы, льнувшая к зеленым космам тихо колыхавшихся тинников.

Раздевшись, Мельников неторопливо, с наслаждением погрузился в воду. Она была совсем как в июле, даже за ночь не нахолодилась.

Солнце только что оторвалось от горизонта, и лучи его, словно пробудившиеся птицы, перескакивали с куста на куст, цеплялись за торчавшие из обрывистых берегов камни-валуны и вот уже приноравливались коснуться речной глади. Вода игриво толкала Мельникова напористыми струями в бок, в спину, а он, с удовольствием пошевеливая сильными лопатками, думал, как все-таки хорошо распорядилась природа, пристроив эту неказистую речонку в такой суховейной местности. Конечно, широко поплавать тут негде, да и пляжи, как само речное русло, совсем крохотные. Но все равно купальщиков здесь летом набирается, как на больших курортах. Да что там летом! Приди он, Мельников, сегодня сюда на два-три часа позже, едва ли нашел бы подходящее место для купания. А если бы и нашел, то не застал бы воды такой чистой, как сейчас.

Когда Мельников возвратился домой, жена уже встала и приготовила завтрак.

– А я не спешил, – сказал он виновато. – Думал, поспишь еще.

– Не спится, Сережа, – пожаловалась Наталья Мироновна. – У меня столько работы теперь. Столько работы!

– Но, может, отдохнешь хоть сегодня?

– Нет, Сережа, пойду.

– Не бережешь ты себя.

– Так мне же на работе лучше. А тут я за день измучаюсь. Ты знаешь мой характер.

Сам Мельников свой служебный день, первый после учебных сборов, решил начать с оперативного совещания, чтобы сразу определить хотя бы некоторые задачи на ближайшее время. Правда, командующий сказал ему, что подошлет в дивизию офицеров-специалистов для оказания помощи. Но это Мельникова нисколько не утешало. За долголетнюю службу в войсках он убедился, что старая поговорка «на помощь надейся, а сам не плошай» – очень хорошая и забывать ее не следует никогда.

Проходя по коридору, комдив увидел начальника штаба, поджидающего его у кабинета.

Полковник Жигарев был тщательно выбрит, подтянут и сосредоточен.

– Вы что-то сообщить хотите? – спросил Мельников, жестом приглашая Жигарева войти в кабинет.

– Так точно, – коротко ответил Жигарев и положил на стол папку с надписью «Личное дело подполковника Авдеева Ивана Егоровича».

– Разве это так срочно? Может, мы его потом посмотрим? Или там что-нибудь не в порядке?

– Желательно сейчас, товарищ генерал, чтобы быть в курсе, – сказал Жигарев как можно официальнее. – Откладывать не следует. Нужно принимать какие-то меры.

– Даже так? А мне кадровики представили его опытным, думающим командиром. Не гладеньким, конечно, нет… Ну давайте, что там вас насторожило?

Жигарев раскрыл папку, отыскал нужную страницу и подчеркнуто выразительно прочитал:

– «Имеет привычку вступать в пререкания со старшими. Иногда бывает невнимателен к приказам и распоряжениям командования. В повседневной учебе и особенно на учениях допускает ничем не обоснованные вольности, за что неоднократно предупреждался».

– Но это в прошлом, – сказал Мельников. – Что еще?