Тридцать седьмой год. Повесть. Рассказы

6) Ни в коем случае не допускать в число выселяемых семьи кулаков, в составе которых нет трудоспособных мужчин.
7) Пункты концентрации кулаков обеспечить надёжной охраной».

Концентрацию кулацких семей сочли целесообразным организовать не в городе, а на железнодорожной станции, подальше от людских глаз.

На станцию подогнали порожняк: состав с пятьюдесятью вагонами для перевозки скота и двумя теплушками. Началась погрузка. Откуда-то появились ещё люди. Как и прежде, это были женщины и дети. Причём детей было большинство. Закутанные в тряпьё, они представляли ужасное зрелище. Шум и гвалт прерывался короткими командами конвоиров. Охрана перегоняла ссыльных по мере наполнения вагонов, от первого до хвоста состава. В вагоны загоняли от сорока до пятидесяти человек, в зависимости от состава семей. К хвосту подцепили ещё несколько пустых вагонов. Охрана бесцеремонно выдернула из толпы десяток более-менее крепких мужчин, и они начали загружать продовольствие и сельхозинвентарь. Как только погрузку закончили, состав тронулся. Никто не знал, куда их везут. Только когда замелькали пригородные постройки, стало понятно, что поезд прибыл в Томск. Вагоны поставили в тупик на пустынном разъезде, где они сутки простояли под неусыпным взором охраны. Людям не давали ни есть, ни пить, не разрешали выходить из вагонов, поэтому они приспосабливали для отправления естественных нужд любые ёмкости, а потом выливали через окно. Из-за грязи и вони к вагонам невозможно было подойти. Через сутки, ночью, вагоны открыли. Свежий ветер накрыл истомлённую толпу несчастных узников. В проёме показалась голова конвойного. Раздался крик:

– Выгружайсь!

Опьянённые хлынувшим в вагоны чистым воздухом, пошатываясь, стали выпрыгивать из вагонов сначала мужики, а за ними женщины и дети.

Охрана велела всем строиться в колонну. Отобрав двадцать пять человек, разбили людей на пятерки, и приказали разгружать вагоны с сельхозинвентарём на подводы, которые подогнали к тупику. Игнат попал в одну из пятёрок и разгружал лопаты. Он с трудом таскал тяжёлые связки, еле передвигая ноги. Сказывалось постоянное недоедание. И без того скудный паёк он делил с детьми, которым не полагалось полноценной пищи. Невыносимо было смотреть в голодные глаза, и кусок не шёл в горло, поэтому к концу поездки он ослаб настолько, что с трудом двигался. Закончив с разгрузкой, Терентьев, шатаясь и падая, бесконечно подгоняемый охраной, присоединился к семье. Неровный строй в сопровождении конвоиров с собаками медленно двинулся к городской пристани, где возле причала стояла порулазвалившаяся баржа. Снова началась погрузка. Затем толпу загнали в трюм и задраили люки. Вечером подогнали пароход, который зацепил развалюху и медленно потащил вниз по Оби.

4. Нарымский край

Бог создал рай, а чёрт —
Нарымский край.
(поговорка)

Кто в Нарыме не бывал,
тот и горя не видал.
(поговорка)

Уже сутки пароход с громким названием «Пролетарий» тянул по Оби баржу из Томска в Нарым. Сто двадцать семей спецпереселенцев кое-как разместили на старой посудине с полусгнившими бортами. Перед отправкой каждой семье выдали по ведру для отправления нужд. Начальник охраны, свирепо вращая глазами, предупредил: если кто нагадит на палубе, а тем более в трюме, будет слизывать языком. Только один раз в день охрана разрешала выносить вёдра и сливать за борт испражнения. От вёдер с испражнениями и от скученности переселенцев в трюме стоял невыносимый смрад. На второй день пути, задыхающиеся в зловонном воздухе, люди стали стучать в задраенные люки с требованием прогулок и выхода на палубу. Начальный ропот перерос в явное неповиновение охране. Стали раздаваться крики о том, что лучше пусть всех перестреляют, чем задыхаться в трюмном аду. Рядом с семьёй Терентьевых сидела худая девушка с лицом землистого цвета. Надсадно кашляя, она старалась подползти к щели в люке, но при этом перекрывала хоть и небольшой, но приток живительного воздуха. Отец девушки, не переставая, оттаскивал от люка соседей.

Тарас кое-как обустроился с семейством в углу трюма. Рядом маялись многочисленные дети, одетые в лохмотья, грязные, с язвами на лице и руках. Дети постоянно хныкали и непрерывно просили есть. Дядька в драном треухе вполголоса рассказывал печальной соседке, закутанной в пёстрый платок, о своих мытарствах:

– За что меня Советская власть возненавидела? Земли-то всего кот наплакал. Васька-комсомол на собрании список зачитал. «Мироед» – говорит. А у меня восемь ребятишек, и все есть хотят. С энтим списком с городу уполномоченный по деревне пошёл. А с ним пятеро красноармейцев, у кажного винтовка. И что яму моя семья? Сказано: мироед, и вся недолга. Ворвались ночью. Всех на улицу. Даже взять с собой ничего не дали. Той ночью почтальона арестовали, ветеринара забрали, доктора, учителей двух, всех забирали. Через дом они жили. Что деется в стране?

Женщина вздохнула и вытерла концом платка проступившие слёзы:

– У нас всю скотину увели: корову, пару лошадей, свинью, а нас выгнали из хаты. Прямо на улицу. Отчего выгнали? Не хотели вступать в колхоз. Ну, а потом – куда деваться! – поступили в колхоз, робили все. Не помогло. Всё равно кулаки.

Женщина разрыдалась, а дядька повернулся к Игнату и снова стал что-то говорить. Но тот уже не слушал, занятый своими мыслями.

Духота становилась невыносимой. В конце концов, общими усилиями удалось приподнять крышку люка. Охрана решила припугнуть, стреляя в воздух, но громкий стук и крики спецпереселенцев вынудили принять компромиссное решение о частичном проветривании трюма и разрешении часовых прогулок по десять человек.

Измождённые люди с трудом выползали из люка, чтобы глотнуть свежего воздуха. Сырая одежда не согревала. Весенний ветер пронизывал насквозь. Матери с трудом старались согреть детей, одетых в латаные-перелатанные лохмотья. Начались простудные заболевания. От тяжелейшей пневмонии скончалось несколько грудничков. Тогда же умерла девушка, сидевшая рядом с Терентьевыми. Начальство вынуждено было причалить баржу к берегу, чтобы похоронить детей. По берегам ещё кое-где лежал снег, и по реке плыли льдины. Баржу с трудом подогнали к голому обрыву. Родители под охраной вынесли закутанные в серые грязные тряпки тельца и тут же на берегу стали долбить мёрзлую землю. Удалось вырыть неглубокую могилку. Охрана мёрзла и торопила, поэтому матери с плачем уложили в ямку небольшие свёртки, а отцы кое-как забросали их землёй. Тут же красноармейцы погнали всех на баржу, и пароход потянул старую посудину дальше по Оби.

Однажды ранним утром баржа остановилась. Прогулки прекратились, и начальник охраны приказал всем выходить с вещами. Баржа была причалена к левому берегу Оби. Под мелким весенним дождём, по хлипким мосткам, людей начали выводить на временный причал. Порывы ветра раскачивали баржу, отчего шатало мостки и причал ходил ходуном. Неожиданным вихрем подхватило маленького ребёнка. Мальчик упал в воду, за ним кинулась мать. Обе головы мгновенно скрылись в водовороте и больше не показывались. Охрана криками стала подгонять замедлившую шаг колонну. На берегу уже стояло несколько подвод с возницами из местных жителей. Переселенцев разделили на две части, выкрикивая семьи по фамилиям, и охрана погнала колонны закутанных в лохмотья людей мимо посёлка Парабель в глубь тайги.

5. Посёлок Новиково

Путь от Парабели до спецпосёлка занял шесть дней. Дорога пролегала по узкой лежнёвке, проложенной ещё до революции ссыльнопоселенцами царской России. Из-за весенней распутицы дороги вспухли от грязи. Две лошадёнки с трудом тащили телеги, загруженные топорами, лопатами и пилами. Третья лошадь тянула полупустую подводу с мешками, на которой сидела детвора. Люди на себе несли скудные припасы. Взрослые дети шли рядом с матерями, сосредоточенно шлёпая самодельной обувкой по грязным лужам. Оборванные, худые, они были похожи на маленьких старичков. Рядом с Александрой Андреевной вышагивали четверо старших, которым было от семи до десяти лет. Младшенькая Софья постоянно хныкала и просила есть. Шагавший рядом охранник со злостью кинул:

– Заткни своего буржуйского выкормыша, иначе на штык посажу.

Это было сказано таким равнодушным голосом, что Александра поняла, если малышку не унять, то он исполнит свою угрозу. Игнат взял её на руки и, как мог, успокоил. Младших удалось пристроить на телегу. Хозяин лошади, вольнонаёмный возчик примирительно спросил красноармейца:

– Что ты на них взъелся?

Солдат зло взглянул на колонну и сквозь зубы процедил:

– Буржуи недорезанные, меси тут грязь из-за них неизвестно сколько.

Софья, которая было затихла и, казалось спала, вдруг открыла глаза и тихо спросила возницу:

– Дядь, а буржуи —это такие нищие?

Мужик только горько усмехнулся.

У посёлка Новиково колоннам устроили перекличку. Первую колонну повернули к посёлку, а вторую погнали дальше, на Старицу.

Посёлок Новиково показался спецпереселенцам достигнутым раем. Женщины решили, что могут хоть как-то просушить одежду и согреть детей в невзрачных, низеньких избушках местных жителей. Но конвой повернул в сторону, и комендант велел строить жильё в километре от посёлка. Промёрзлая земля не позволила рыть землянки, у ослабевших в пути спецпереселенцев топоры выпадали из рук. Кое-как мужчины вырубали тонкие слеги, женщины их ошкуривали и ставили шалашом. При этом ребятня на них разложила лапник и сверху прикрыла дёрном. Внутри из таких же жердей соорудили нары, а женщины наковыряли на косогоре глины, и общими усилиями удалось соорудить подобие печи. Первые две ночи пришлось ночевать под открытым небом возле костров. Люди совсем ослабли, многие надсадно кашляли. Особенно тяжело было детям, которые постоянно хныкали и настолько ослабли от постоянного недоедания, что даже не просили есть, а неподвижно лежали, свернувшись калачиком. У Терентьевых внезапно слёг младший, Коленька. Он метался в жару, но помочь было нечем. Коленька скончался в первую же ночь. Игнат отнёс почти невесомое тельце к косогору и стал копать могилку. Земля поддавалась с трудом, лопата то и дело натыкалась на камни, но Игнат упорно копал. Утлубив яму, он уложил на дно свёрток и молча перекрестился. Взявшись снова за лопату и набросав холм, Игнат хотел помолиться, но молитвы не шли на ум. Закончив скорбное дело, он минуту постоял над холмиком и, не оглядываясь, зашагал к посёлку. Это было первое захоронение спецпосёлка Новиково. Александра Андреевна тогда не могла быть рядом. Она с трудом старалась согреть остальных детей, которые даже не поняли, что произошло. На третью ночь переселенцы перебрались в шалаши, и тут хлынул дождь. Хилая крыша не выдержала обложного ливня, и отовсюду сверху потекло.

Утром в лагерь спецпереселенцев вернулись охранники ночевавшие в посёлке, во главе с комендантом,. Ударами железной палки по лемеху, подвешенному к сучку кривой берёзы, они попытались выманить спецпоселенцев из убогих жилищ. Хмурые мужики стали выползать из своих берлог, а женщины всё ещё не решались покидать с трудом пригретые места, укутывая дрожащих от холода детей. Комендант раздал прогорклый хлеб и приказал начать заготовку леса для выполнения задания и дополнительно для подготовки строительства бараков. Задание было рассчитано на мужчин, выехавших из Томска, а так как часть по дороге умерла, комендант распорядился работать на лесосеках в том числе женщинам и детям, начиная с девяти лет.

Тайга подступала к самому берегу, поэтому проблем с заготовкой леса не было. Расчистив площадку под бараки, тут же определили отдельный дом для коменданта. Строили быстро, лес не успевал просохнуть, и стены в бараках насквозь продувались. В отличие от бараков, для дома коменданта просушенные брёвна доставили из ближайшего леспромхоза. Когда закончили строить первый барак, спецпереселенцы были рады даже этому жилью. После убогих шалашей можно было хоть как-то обустроить быт.

В первые бараки, рассчитанные на двадцать семей, вселялось сорок и более. Днём на людей нападала мошкара, которая лезла в любое открытое место и буквально выедала плоть. Ночью не давали спать вши. Эти мерзкие твари полчищами заползали во все щели, наполняя более-менее тёплые углы и заполняя швы одежды. Чтобы хоть как-то облегчить жизнь, было принято решение построить вошебойку. В ней круглые сутки работали наиболее ослабленные спецпереселенцы. Но у многих не было смены одежды, поэтому после прожарки они снова надевали на себя полусырое бельё, что приносило только временное облегчение. Один за другим стали умирать люди. Кладбище разрасталось, а комендант отчитывался перед начальством, называя это естественной убылью.

Но всё же быт постепенно налаживался. Спецпосёлок разрастался. Охрана не донимала: их задачей было – предотвратить побеги. А какие могли быть побеги, если кругом тайга и болота? Единственная связь с Парабелью – узкая лежнёвка. Но там снова комендатура и охранники, а дальше – река. В любом случае схватят. Комендант запрещал выходить за пределы посёлка даже детям спецпереселенцев. А как не ходить в лес, когда наступает лето, есть нечего, а в лесу грибы, ягоды. Даже под страхом смерти ребятишки уходили за пределы посёлка. Софья и Клавдия собирали на болоте клюкву. Так как обуви не было, девочки ходили по болоту босиком. В ледяной воде холод сводил судорогой пальцы ног. Но голод гнал на болото. Дети приходили домой буквально синюшные. После одного такого «похода» младшая Софья слегла на два месяца с двухсторонним воспалением лёгких.

Коменданта интересовал только процент выполнения выработки. При любом срыве работы у коменданта были широкие, почти беспредельные возможности: от лишения продуктового пайка до привлечения к уголовной ответственности. Чаще всего производилось заключение в штрафной изолятор с обязательным выходом на работу. Изолятор представлял собой бревенчатый сарай с небольшим оконцем, забранным решёткой без стекла. В сарае стояли двухъярусные нары и небольшой стол. Там был постоянный холод. Мало кто выдерживал в нём более десяти суток.

Игната поставили на плотницкие работы. Плотничать было, конечно, легче, чем рвботать на лесоповале. Дел было много. Чтобы не отвлекать от работы женщин, комендант приказал заложить строительство яслей и детского сада. Но пришло указание из Парабели перекинуть силы на строительство школы. В короткий срок построили начальную. Это был длинный барак, разделённый на комнатушки, где в коридоре установили гипсовый бюст Сталина, а на стене повесили плакат, на котором улыбался вождь в окружении розовощёких пионеров и красовалась надпись: «Спасибо родному Сталину». Собрали детвору, и первое время наиболее грамотные спецпереселенцы стали обучать детей читать и писать. Это не устраивало руководство, и однажды из Томска и Новосибирска были присланы молоденькие учительницы. Так, проходя мимо здания школы, Игнат увидел одетых по-городскому девушек. Позже он узнал, что девушки откликнулись на призыв осваивать неприступный Север. Но то, что они увидели на самом деле, ужаснуло молодых людей. Через полгода учительницы исчезли из посёлка, в школе опять появились учителя из спецпоселенцев, раздражая коменданта.

6. Встреча с Василием Ломовым

Была Пасха. Игнат шёл с работы. Невесёлые мысли одолевали рано поседевшую голову. Раньше вся семья Терентьевых собиралась в этот день за столом. Женщины надевали праздничные сарафаны, мужчины до блеска начищали смальцем сапоги. Глава семейства, Кузьма Семёнович, смазывал усы салом, чтобы те не торчали в стороны, как у разбойника, а солидно лежали по обе стороны от бороды, и торжественно выносил поднос с крашеными яйцами во двор. Зычным голосом созывал соседей. Каждый считал за честь посетить двор Терентьевах. Ребятня разбирала яйца и начинала со смехом ими биться. Там же стоял стол с графинами, наполненными «казёнкой», и всё семейство приступало к празднованию. Всем входящим подносилась рюмка водки, произносилось «Христос воскресе» и после троекратного поцелуя в ответ слышалось «Воистину воскресе». А вечером под гармошку танцевали «барыню», «польку». Кажется, это было в какой-то другой жизни.

Внезапно кто-то его окликнул. Игнат оглянулся и увидел, что его догоняет худой рыжебородый мужчина в сером кафтане. Игнат остановился. В посёлке было не принято разговаривать между собой, тем более с незнакомцами. Мужчина поравнялся с Терентьевым и тихо произнёс:

– Христос воскрес.

Игнат подозрительно оглядел подошедшего, но по старой привычке ответил:

– Воистину воскрес.

И тут же осёкся: кто знает, что можно ждать от незнакомца.

– Скажите, пожалуйста, вы из Кубовой? – тихо спросил мужчина.

– Да. Жил я там, – Игнат насторожился. – А тебе-то какая надобность во мне? – Терентьев отметил про себя, что незнакомец долгое время находился в местах не столь отдалённых. Что-то неуловимо знакомое отпечатывалось на лицах и поведении таких людей. Поэтому он сразу успокоился.

– Я слышал, вы дружили с Тарасом Сизовым.

Игнат от неожиданности вздрогнул. Он знал, что Сизов сколотил «повстанческую армию». Но «армию» вместе с Тарасом всю уничтожили. Поэтому неожиданный вопрос не на шутку его встревожил. Такая дружба могла стоить головы.

– Откуда ты это взял? – с дрожью в голосе спросил Терентьев.