Тридцать седьмой год. Повесть. Рассказы

IV. ПОРЯДОК ВЕДЕНИЯ СЛЕДСТВИЯ

1.На каждого арестованного или группу арестованных заводится следственное дело. Следствие проводится ускоренно и в упрощенном порядке.

В процессе следствия должны быть выявлены все преступные связи арестованного.

2. По окончании следствия дело направляется на рассмотрение тройки.

К делу приобщаются: ордер на арест, протокол обыска, материалы, изъятые при обыске, личные документы, анкета арестованного, агентурно-учетный материал, протокол допроса и краткое обвинительное заключение.

V. ОРГАНИЗАЦИЯ И РАБОТА ТРОЕК

2.На заседаниях троек может присутствовать (там, где он не входит в состав тройки) республиканский, краевой или областной прокурор.

3.Тройка ведёт свою работу, или находясь в пункте расположения соответствующих НКВД, УНКВД или областных отделов НКВД, или выезжая к местам расположения оперативных секторов.

4.Тройки рассматривают представленные им материалы на каждого арестованного или группу арестованных, а также на каждую подлежащую выселению семью в отдельности.

5.Тройки ведут протоколы своих заседаний, в которые и записывают вынесенные ими приговоры в отношении каждого осуждённого.

VI. ПОРЯДОК ПРИВЕДЕНИЯ ПРИГОВОРОВ В ИСПОЛНЕНИЕ

1 Приговоры приводятся в исполнение лицами по указаниям представителей троек, т. е. республиканских НКВД, начальников управлений или областных отделов НКВД.

Основанием для приведения приговоров в исполнение являются – заверенная выписка из протокола заседания тройки.

Народный комиссар внутренних дел Союза ССР

Генеральный комиссар государственной безопасности

    Н. Ежов
    Верно: Фриновский»

ЧАСТЬ I

1.Выселение

Новый тысяча девятьсот тридцать второй год Игнат Терентьев встретил в Новосибирском ИТЛ №1. Осенью двадцать девятого Игнат одним из первых попал под раскулачивание. Его и ещё двоих сельчан по решению райпятёрки по экспроприации и выселению кулачества Барлакского исполкома решили выселить из села. Чем руководствовалась пятёрка, Игнат так и не понял. Жил, как и все. Единственную мельницу, на которую потратил немало сил, передал государству. Да и какая с неё была польза? Неурожаи последних лет привели к тому, что крестьяне перестали возить зерно и мельница простаивала. Достаток семьи упал. Жили на грани обнищания. Вместе с ним выселили соседа, Петра Ваганова. У того и вовсе, кроме пустой избы, ничего не было. Правда, дом был добротный, срубленный дедом Петра, когда у семьи ещё водились деньги. Всё село собиралось на посиделки у Вагановых. В праздники до утра молодёжь танцевала под хозяйскую гармонь. С той поры, как выселили семью, смолкли разухабистые звуки кадрали. Дом пустовал, а потом в нём открыли клуб. Однако местные жители неохотно ходили в культурное заведение. У всех ещё в памяти были детские крики и стоны взрослых, когда тех буквально выбрасывали из дома.

Третьим должен был стать Тарас Сизов, которому удалось скрыться. Вместе с женой он ускользнул до прихода активистов, прибывших из соседнего села. Сельчане уважали Тараса и заранее предупредили Сизовых. Ходили слухи, что он сколотил отряд для борьбы с Советской властью, бойцы которого, совершая поджёги складов и амбаров с зерном, мешали укреплению власти большевиков, периодически совершая диверсии в окрестных сёлах. Поговаривали, будто отряд вместе с Тарасом уничтожили бойцы ОГПУ с добровольцами из коммуны «Красный Трудовик». Тогда же от пулевого ранения скончался руководитель коммуны Алексей Макаров. Но коммунары молчали, и слухи постепенно прекратились. Тело Макарова с почестями отправили в родное село, где похоронили в братской могиле вместе с погибшими в боях красноармейцами. Власти постарались выветрить всякое упоминание о сопротивлении раскулачиванию.

После выселения семьи Терентьева и Ваганова попали в разные пункты сбора, и их пути разошлись. Игната сразу отделили от семьи и поместили в камеру предварительного заключения, где он просидел до начала судебного разбирательства. Только на суде Терентьев увидел жену Александру, которая рассказала о своих мытарствах. Суд же вынес приговор: два года исправительных лагерей с последующей высылкой за пределы Сибирского края. Игнат толком не осознал, за что же его наказали. Если за наёмный труд, то крестьяне всегда помогали друг другу. Сам Игнат не раз работал на уборке соседских наделов. И другие поступали так же. Почему выбрали именно его? Откуда взяли убой скота? Сославшись на показания соседа? И этого он понять не мог. Он всегда был лоялен к Советской власти, вовремя платил налоги и никогда не высказывал порочащих власть слов. Игнат не знал, что наступление на кулаков уже через полгода примет массовый характер, что выселением кулацких семей займутся как органы ОГПУ, так и силы милиции. Ни вмешательство батрачества и местной бедноты, ни слабое сопротивление местных органов власти уже не могли остановить раскулачивание.

За два года у Игната выработалась привычка сутулиться и при каждом громком окрике втягивать голову в плечи. Всегда подтянутый, широкоплечий, сейчас он выглядел лет на десять старше. Заросшие щетиной впалые щёки подчёркивали остроту носа. На висках появилась седина, а некогда густая шевелюра поредела. От постоянного недоедания резко проступили скулы, а одежда висела мешком. Их бригада работала на строительстве многоэтажного дома. Строительную площадку обнесли высоким забором, поверх которого была натянута колючая проволока. Из-за колючки заключённым были видны весёлые прохожие, спешащие по своим делам с такими же весёлыми и жизнерадостными детьми. Люди с опаской обходили место стройки, считая, что под бдительной охраной находятся воры и убийцы. Бригаду доставляли в крытом автомобиле с надписью «ХЛЕБ». Каждое утро, в шесть часов, машины выезжали из ворот тюрьмы, доставляя бесплатную рабочую силу на объекты. В это же время пекарни заканчивали выпечку, и транспорт доставлял хлеб в магазины. Понять, где тюремные актомобили, а где истинные «хлнбовозки» было невозможно. Всё было сделано так, чтобы не привлекать внимание жителей города, искренне считавших, что Советская власть заботится о качественном питании тудящихся. А с утра пораньше в торговые точки в больших количествах развозится свежий хлеб.

После раскулачивания Терентьева с семьёй привезли в ближайший пункт сбора, который находился в помещении бывших городских бань. Там уже ютились несколько семей с котомками и мешками. В основном это были бабы и ребятишки. Только изредка в молчаливой толпе показывалось измождённое бородатое лицо.

Уполномоченный передал бумаги сопровождения начальнику охраны и тут же уехал. Стоявший у входа милиционер указал Игнату свободное место. Ждать пришлось долго. Дети плакали, просили есть. Было сыро и холодно. Младшие жались к матери, а старшие с нескрываемым любопытством озирались по сторонам. Рядом разложила пожитки такая же многодетная семья. У них каким-то образом сохранилась домашняя утварь. Женщина предложила Александре закопчённый чугунок с водой, и та смогла напоить детей. Кто-то сунул полбуханки хлеба, поэтому удалось даже их накормить. Часам к четырём всё затихло, лишь иногда слышались вздохи несчастных женщин да плач детей. Временами кто-нибудь из матерей затягивал заунывную колыбельную песню, укачивая голодного ребёнка.

Наконец к ним вышел начальник охраны, зачитавший постановление исполкома. Согласно решению «тройки», Терентьев Игнат Кузьмич подлежал заключению под стражу до решения суда. О семье ничего не говорилось. Игната тут же увели два красноармейца с винтовками, а жена осталась с детьми. В растерянности она присела на скамейку, не понимая, радоваться ей или нет. Вернувшийся начальник попросил оторопевшую женщину освободить помещение. На её вопрос, что же делать, он вначале пожал плечами. Потом, видимо, пожалев детей, вынул из сумки краюху хлеба, передал девочке и посоветовал быстрее ехать домой. Терентьева начала голосить, что она не знает, как добраться до дома с такой оравой без копейки денег, да и дома того, наверное, нет уже. На причитания женщины обратила внимание соседка. Присев рядом, стала утешать расстроенную плакальщицу. Затем посоветовала быстрее забирать детей и отправляться в город, там можно хоть что-нибудь продать.

– Что же я продам? У нас всё отобрали! Мы же и с собой ничего взять не смогли! – запричитала Александра.

Соседка её одёрнула:

– Ты радуйся, что отпустили. Говорят, нас отправляют куда-то в тайгу, на смерть. А ты домой возвращаешься.

– Да где тот дом? Всё ведь отобрали! – продолжала голосилть женщина.

Но тётка вновь осадила:

– Бери в охапку детей и мотай отседа, покуда начальство не передумало. Наверняка, в селе остались если не родственники, то близкие соседи. Народ у нас жалостливый, приютят.

– Я и не знаю, куда идти, никогда в город не выезжала. Муж иногда выбирался, а на мне всегда домашние дела висели, – всхлипывая, пожаловалась Александра.

К женщинам подошёл мужик с окладистой бородой, густыми бровями и удивительно голубыми глазами, оказавшийся супругом этой тётки.

– Ты, ежели выйдешь из дверей, пройди прямо и аккурат упрешься в городской базар. Тут недалеко иттить. Могёт быть, встретишь кого из сельчан, а нет, так что-нибудь продашь и топай на вокзал. Там бери билет на пригородный до крайней станции, – посоветовал муж тётки. – Помнишь, как она зовётся?

– Вроде, Заводская, – рыдая, промолвила Терентьева.

– Вот и выбирайся отседова скоренько, пока дозволенье имеешь, – мужик вздохнул и пошёл прочь.

Собрав детей, Александра вышла из переполненного помещения. Слёзы застилали глаза. Некоторое время она стояла в растерянности. Со всех сторон по улице спешили люди. У них был такой озабоченный вид, что бедная напуганная женщина не решалась к кому-либо обратиться. Всё же она осмелилась остановить одного из прохожих. Им оказался местный житель, который, к её удивлению, всё обстоятельно разъяснил и даже взялся помочь дойти до нужного места. С его помощью Александра без труда добралась до рынка. Там шла бойкая торговля. Скорее, даже не торговля, а натуральный обмен между городом и деревней. Странно было видеть, как зазывали к своим прилавкам бородатые мужики, меняя зерно на топоры, деревянные ложки на железные гвозди, или выделанные овечьи шкуры на хомуты. Деньги были не в ходу, да и не водились они у крестьян. Тем не менее, торговля была в разгаре. Расспросив торговцев о телегах с дровами, она пошла по рядам. На счастье, в самом конце обозных рядов увидела лошадь соседа. Телега была нагружена берёзовыми чурками. Сосед, Захар Овчинников, уже договорился с покупателем и собирался доставить ему дрова. Он издали заприметил женщину с оравой детворы. Александра сразу узнала соседа и радостно устремилась к нему. Отдышавшись, Терентьева хотела рассказать о своих мытарствах, но вместо этого разрыдалась. Тогда Захар велел всем оставаться на рынке и ждать, а сам выехал по адресу покупателя. Быстро обернувшись с дровами, повёл всю семью в чайную, которая находилось недалеко от рынка. Возле неё стояло с десяток разномастных телег. Лешади жевали сено, пока хозяева перекусывали. Сосед по хозяйски открыл непомерно высокие двери заведения, за ним робко переступила порог Терентьева, пропустив впереди себя своих отпрысков. В помещении было тепло и уютно. За столами сидели бородатые мужики и неспешно вели разговоры. В воздухе стоял знакомый запах дёгтя и лошадиного пота. Захар усадил всех за свободный столик и заказал незамысловатую снедь с горой хлеба. При этом детвора голодными глазами следила за тем, как расставляются блюда на столе, после чего с жадностью набросилась на еду. Накормив в первую очередь детей, Александра стала рассказывать:

– Когда выселяли, всё отобрали. Ничего не дали с собой взять, даже ложки пересчитали. Продукты забрали. Считай, голыми отправили. Дети-то что им сделали? Привезли, бросили. Игната в тюрьму забрали. А на вас, говорят, указаний нет. Захар, что нам делать?

Сосед участливо выслушал и предложил свою помощь:

– Ты, Ляксандра, шибко не расстраивайся. У меня, конечно, не хоромы. Своих пятеро. Но тебя пристрою. Стайка у меня тёплая, даже пол деревянный – жить можно. Корову пришлось сдать за налоги.

– А как же дом наш? – осторожно спросила Александра.

Захар вздохнул и троекратно перекрестился:

– Дом власть опечатала. Пока пустой стоит.

– Как же мы без вещей?

– Кое-какие вещи справим, а работать у меня в артели будешь. Так что и детей накормишь, и сама будешь при деле.

Поговорив ещё о последних сельских новостях, Захар засобирался домой. Детей Александра разместила на телеге, а сама с трудом уселась рядом с возницей. Впервые увидев город, она не переставала удивляться суетливой жизни горожан, толчее и многоголосью улиц. Дети притихли и тоже с удивлением рассматривали незнакомую обстановку. Миновав город, телега загромыхала по колдобинам просёлочной дороги. Сосед молчал. Да и о чём вести беседу? И так понятно: начинать всё сначала, да ещё с кучей детишек, мягко говоря, затруднительно, но надо жить.

Благополучно добравшись до села с родным названием Кубовая, Александра Андреевна всплакнула. Милый дом, такой когда-то близкий, вдруг ставший чужим, сиротливо возвышался на окраине. Покойный свёкор, Кузьма Семёнович, бывало, выйдет на крыльцо, стукнет кулаком по добротной двери, да как гыркнет во всё горло: «О-го-го!» Подхватит крик эхо и ухает со всех сторон, постепенно затихая. Такая звенящая тишина наступает, что уши закладывает. И вдруг лес, подступающий со всех сторон к дому, взрывается гомоном птиц. Красота!

Сейчас на дворе было тихо. Ни щебета птиц, ни голосов соседей. Тишину нарушал только скрип колёс. На двери висел замок. Окна с резными ставнями были крест на крест забиты досками. В некоторых из них отсутствовали стёкла, и развевающися белые занавески смахивали на флаги капитуляции. Только высокое крыльцо с перилами напоминало о былом величии. Возле крыльца лежал засохший фикус. Кадку из-под корней фикуса кто-то утащил. Кругом валялся мусор и обрывки одежды. Убитую собаку так никто и не убрал, и распухший трупик животного, облепленный синими мухами, источал мерзкое зловоние. Дети бросились к своим воротам, но в недоумении остановились, оглядывая непривычную обстановку. Вернувшись к матери, с удивлением увидели, что подъезжают к чужому подворью. Сосед въехал во двор и показал тёплую стайку:

– Ты вот что, Ляксандра. Обустраивайся. А мы с бабой какие ни на есть, вещи подберём.

Расторопный сосед притащил железную печь, ранее служившую для копчения сала, приладил трубу и вывел её через крохотное оконце, отчего в хлеву стало темнее. Но, когда печь затопили, повеяло живительным теплом. Во дворе нашёлся горбыль, из которого соорудили полати, и дети тут же на них забрались. Намаявшись за последние дни, они заснули. Александра набила соломой принесённые соседом мешки и осторожно подсунула под спящие головы детей. Сама села возле печи, невесело обдумывая дальнейшую жизнь. Перво-наперво надо узнать, куда отправили Игната, потом дети и работа. Мрачные мысли, охватившие голову, выворачивали мозг и отдавались головной болью. Несчастная женщина заснула.