Миллионщик

милиции.

– Ну давайте с лычками.

– Они… они отсутствуют, – грустно произнес майор, потупив голову.

– Как это – отсутствуют? Что за дичь? Как это понимать? Где они? – Да кто где… Кто в отпуске, кто отгул взял, кто вообще… заболел.

– Отозвать, срочно отозвать.

– А вот это я не имею права. Если б какое-нибудь чп типа военной заварушки или еще чего в этом роде, а так, по пустякам, брать малыш, засевшего в картошке… Извините меня, но это уже абсурд, смехотура, – спокойно отверг майор, неожиданно как бы показывая зубы, видимо, уже раскусив под

лую натуру этого молодчика – выскочки, имеющего то ли какую-то поддержку или просто умеющего присасываться с помощью присосок для получения питательной смеси ввиде всевозможных благ и привилегий.

Быстро соорентировавшись и ничуть не погрустнев, молодой человек произнес, как ни в чем не бывало:

– Так, ладно… В таком случае… Так и быть. Я и шофер. Как-нибудь повя жем.

– Я поеду с тобой – вызвался Максимыч.

– Знаешь такую пословицу – третий лишний? – запротиворечил гость видимо, пребывая в состоянии некоторой обидчивости.

– Ничего, ничего, кашу маслом не испортишь. Хоть дорогу покажу. Всё мо-жет быть. Как ты ни крути, а все же не увеселительная прогулка. В любой операции нет никакой гарантии, что не получится прокол.

– Ладно, ладно, старик, уговорил…

На самом же деле Максимыч преследовал совсем иные цели – не остав -лять чужака без присмотра…

А тем временем сынок парторга уже усиленно пилил на поезде к родст- венникам в Подмосковье. Там его не найдут, – так сказал парторгу его Угрюмцев.

– Да и вряд ли будут искать свидетеля – слишком жирно будет. Тогда как в самих Слезках тучи сгущались все больше и больше. И вот уже уазик, статистическая удобоваримая машина для периферийных неудобоваримых дорог под видом машины связи, подскакивая на рытвинах и ухабинах, неумолима приближается к дому Широковых…

– Ну что, матрос? «Максимыч переоделся матросом, чтоб не угадали», -спросил Антон, – Строгое у вас начальство?

– Да как сказать… – раздумчиво произнес. Максимыч, словно не заме чая никакой подоплеки, никаких подводных камней и каверзности в этом простеньком вопросе. – Когда надо, то и строгий. Без этого тоже нельзя, особенно у вас.

– Ну а все-таки, бывает хоть иногда добрым? – не отставала «подставная утка» в ожидании прокола в ответах зама.

– Ну… как сказать… – опять же, прикидываясь простачком, но и стараясь напустить туману, произнес уже немолодой капитан, всеми силами ста —

раясь оградить образ своего начальника от тех или иных недобрых по- ползновений. – Бывает, что и подобреет, одарит потеплевшим взглядом, не более. А из редка и похвалит. В особых случаях. Когда подстрелишь какую-нибудь важную птицу, попадешь, так сказать, в десятку. Если заслужил, чтоб и не похвалить, сделать, так сказать, добрую мину при плохой погоде…

– Что Вы подразумеваете под словом «плохая погода»? Политику, навер- ное? Нашего генсека:

– Боже упаси… В политику мы не лезем, пусть туда лезут другие, у кого ума маловато и они не знают, куда себя приложить. Нам не до политики. Нам лишь бы солнце светило да жена была попокладистей в постели да борщ варила повкуснее – вот и вся – наша политика…» «Замысловатый старик, заковыристый, однако, – подумалось Антону… Такого голыми руками не возьмешь… И все же я его зацеплю».

– Значит, Брежнев тупой?

– Я это не говорил.

– Ты же сказал:..«У кого ума мало.»

– Да, у политиков. Но Брежнев – это наше светило, а не политика. Поли-тика строится уже вокруг него.»

«Выкручивается, гад, видно, что выкручивается. Но прижать трудно, слиш- ком скользкий, считай, сорвалась рыбка, – сожалеючи резюмировал Антон, прекращая бесполезную дискуссию.

Дальнейший путь они проехали в полном молчании. Лейтенант на переднем сиденьи задумчиво уставясь в лобовое стекло, с некоторым интере- сом рассматривал незнакомые ландшафты, Максимыч же, удобно устроив -шись на заднем сидень, пребывал в состоянии, немного напоминающем легкую дремоту… И лишь на подъезде к Слезкам Антон неожиданно остновился.

– Значит, товарищи, без всякой суеты.. Вы, Максимыч, и водитель, эдак вежливо – тук-тук-тук – разрешите, мол, и входите. Я же притаюсь в кустах картошки.

– Почему в картошке? – поинтересовался Максимыч. Этот юнец отчасти забавлял. его.

– ..Да… все как-то к деньгам поближе. Да и если он будет «рвать когти», то обязательно кинется к огородам, где мы его и заштопаем..»

Вce это время отец Рыбкина, как и сам Рыбкин как помешанный ходил из угла в угол мать, будучи не в курсе, спокойно пряла пряжу. Васи лия Тарасовича беспокоил Тюльпанов. Он не доверял ему и потому чувствовал на душе тревогу, вызванную также неопределенностью, состоянием подвешенности. А мысли шли по замкнутому кругу: «Сказал, все уладит? Но как? Как он уладит. Органы не проведешь. А умащать – чем умащать? Абсолютно нечем… А не водит ли за нос? Не соби-

рается ли себе заграбастать?..«И лишь мать тихо сидела в уголку, прядя пряжу. Она была не в курсе. Когда к дому подъехала машина, якобы, связи, сердце пожилого чело века вздрогнуло и забилось в учащенном ритме. И ему подумалось с легкой грустью: «Обманщик. Врун этот Тюльпанов, падла.»