Мафия

Я поравнялся с крайним домом. Со двора с лаем выскочила лохматая собачонка.

– Тузик, ты что, не узнаешь односельчан? – потрепал я его по загривку.

Песик вмиг замолк, стал обнюхивать мои сапоги, виновато виляя коротким хвостиком.

– Дурной он становится, – недовольно проворчал хозяин собаки, выходя на улицу и запирая на щеколду калитку. – Здорово, Петрович.

Это был синьозерский почтальон. Теперь уже на пенсии. Всю жизнь его помнил с тяжелой сумкой на плече. Он-то и принес матери похоронку на отца…

– Доброе утро, дядя Ваня, – ответил я.

Расспросив, как полагается, о житье-бытье, бывший почтальон поинтересовался:

– На щуку настрополился?

– Как повезет.

– А я на прошлой неделе знатную взял.

Пришлось услышать очередную рыбацкую легенду.

– А вы куда путь держите? – спросил я. Он держал в руках лучковую пилу.

– Как – куда? – удивился старик. – Разве Елизавета Ильинична тебе не говорила?

– Что именно?

– А то! Надоело на воскресные службы и святые праздники за десять верст в Александровку топать. Нешто у нас своего храма нет? – Он кивнул на обшарпанную церковь.

Я тоже невольно посмотрел на нее. Старик был прав: синьозерские верующие, в том числе и моя мать, чтобы помолиться, вынуждены были ходить в соседний поселок и в распутицу, и в мороз.

– А как же с колхозным добром? – спросил я, зная, что в здании храма давно уже располагался склад.

– Вчера сход собрали и постановили: всем миром построим новый склад, а нам вернут церковь. Уж сколько годов добивались!

– Да, боролись вы давно…

Вероятно, старику в моем голосе послышалось сомнение, потому что он с тревогой поинтересовался:

– А как тут с позиции закона?

– Если правление колхоза не против – все путем, – успокоил я бывшего почтальона.

– Все – за! Да и с чего бы это быть против? – обрадованно закивал он. – Новый склад отгрохаем, считай, задарма.

Со двора напротив вышла бабка Федора, в пестром платке и с лопатой в руках. За ней показался паренек в армейских штанах и гимнастерке без знаков различия. Сразу видно, демобилизованный. Он нес портативный магнитофон, оглашающий улицу лихим рок-н-роллом.

– Доброе утречко, – поклонилась нам старушка.

Бывший солдатик тоже поздоровался. Мы ответили им тем же.

– На субботник, стало быть? – осведомился у соседки дед Иван.

– А куда же еще, – гордо заявила та и скоро засеменила по улице.

– Ну, Петрович, Бог в помощь, – заторопился и дед.

Мне стало стыдно: два старых человека будут трудиться в поте лица, а я, здоровый мужик, засяду отдыхать с удочкой…

Да и как не помочь хотя бы ради матери?

– Постойте, дядя Ваня, – сказал я. – Возьмите в свою бригаду.

– Господи, – обрадованно встрепенулся бывший почтальон. – С нашим превеликим удовольствием!

Мы вместе двинулись к церкви, сопровождаемые возбужденным Тузиком, гоняющимся за курами.

– Что, он тоже верующий? – спросил я у попутчика, кивая на бывшего солдатика.

– А ты? – хитро посмотрел на меня дед Иван.

– Нет.

– Вот и Серега не верует. Но ведь это не помеха в сегодняшнем деле, верно?

– Не помеха, – подтвердил я.

– Ты не сумлевайся, Петрович, ныне на стройку выйдет много народу. И партийцы будут, и комсомол…

Убеждать меня не было нужды. Вернуть Синьозеру прекрасное здание (уверен, будь церковь где-нибудь в Москве, она охранялась бы как памятник архитектуры) – это и есть обращение к нашей памяти. Не на словах – на деле.

– Эх, возвернем храму былое благородие! – словно читая мои мысли, произнес дед Иван. – Да как ударим в колокола – сердце возрадуется! Ты небось не помнишь, какой благовест раздавался с нашей звонницы?

– Как не помнить, помню…

На меня нахлынули воспоминания. Одно из них до сих пор часто посещает меня.

Была осень. Ранние сумерки опустились на село. Школьные занятия окончились долгожданным звонком. Мы, стайка второклашек, вылетели на затихшую улицу. И вдруг тишину вечера нарушил церковный колокол. Его протяжные звуки улетели куда-то далеко, туда, где между черными тучами и темным лесом светилась полоска закатного неба.

Я остановился завороженный. Здесь кто-то погладил меня по голове.

Бабушка. В платочке на голове, с узелком в руке, она застегнула на мне телогрейку, поправила шапку.

– Ты куда? – спросил я.

– В церковь, – ответила бабушка, прислушиваясь к тягучему звону.

– Можно с тобой?