Тиманский овраг

Уланов сообщил по телефону, что Младшенький пошел гулять с прабабушкой в Парк Победы, а сам он в суде – "сегодня прения сторон, буду настаивать на условном сроке потому, что тут из мухи слона раздули". Игорь Никольский отправился к подзащитному в Колпино. Ефим в другом суде боролся за смену меры пресечения для своего клиента. Белла занималась делами в офисе. В общем, все как обычно.

Давешний здоровяк с обветренным лицом приобрел сразу три горячих пирожка внушительных размеров и с аппетитом уплетал их, гуляя по платформе. "Шахтер" и его семья фотографировались в стилизованной карете у здания вокзала. "Адвокат" на ходу потягивал горячий кофе из стаканчика и смотрел в телефон. Из здания вокзала вышел высокий худощавый парень в черной пайте и джинсах и тут же спешно натянул капюшон и опустил на глаза ветрозащитные очки. Под мышкой он держал большую бутылку столовой воды и небольшой пакетик из сувенирной лавки.

– До конечки едете? – подошел к Наташе "работяга", успевший доесть пирожки.

– Да, – кивнула она.

– Я тоже. Все, отпуск закончился, пора на работу. А вы к нам по делам, или в гости?

– На экскурсию, – отшутилась Наташа.

– Из Питера? – весело изумился собеседник. – К нам? На экскурсию? Хотя, я слышал, кроме шуток, есть у нас и экскурсии, я, правда, не знаю, какие, не был. Надеюсь, вы в тундру или к ущелью не собираетесь? В апреле еще пуржит, может унести… У нас вот, ребята сообщили, на Тимане был случай: машина то ли с дороги съехала, то ли сдуло ее в овраг – а водителя нет, вот и гадай, в тундру его, что ли, унесло или в реку… Даже на снегоходе не стоит кататься по тундре, когда запуржило – до Инты долетите вместе с ним, – и он жизнерадостно расхохотался, представив себе эту картину.

– Учту, – ответила Наташа. – Но ездят же по тундре и в зимнее время?..

– Только если на КАМАЗе или на "Ямале". Справитесь с таким транспортом?

– В армии я с любой техникой справлялась. Устроена-то она вся примерно одинакова, только размеры различаются.

– И в каком полку служили? – весело изумился мужчина.

– В десанте, десять лет.

– Ого, – изумился воркутинец.

И тут заорал Наташин телефон. Номер был незнаком.

– Здравствуйте, вам звонят из банка по поводу вашей карты…

– За…ли мошенники, – Наташа сбросила вызов, – как еще кто-то верит в эти фейки про карточки?

– Ух ты, – комментировал северянин. – Служили в десантуре, с техникой управляетесь, "Агата" на телефоне стоит, и за словом в карман не лезете. Если вы еще любите рыбалку и футбол, то вы – мой идеал! Недостижимый. А то в отпуске я на таких ломак насмотрелся – музыку слушают какую-то совсем ни о чем, какие-то муси-пуси, то ли мальчик поет, то ли девочка; питаются тоже не пойми чем, с какими-то звездами… Мишкиными, что ли?

– Мишленовскими.

– Ага. На зоже своем задвинулись. Стоит при них пирожок откусить или огнивом чиркнуть, так смотрят, будто ты воздух испортил. Куклы, – припечатал работяга, – ненастоящие и внутри пустые. Все разговоры у них – что модно и в тренде, а что – нет. А у вас, я вижу, мысль в глазах светится не только о моде. И имя у вас, я полагаю, нормальное, без закидонов? Федор, – назвался он. – Никитин.

– Наталья Навицкая.

– Ого! Вас как писательницу зовут? Я все ее книги прочитал про детектива из ВДВ. Толково пишет, видно, что в материале. Кстати, – округлил глаза Федор, – не вы ли это? Говорите, в десантуре служили десять лет? А по книжкам видно: автор знает, о чем пишет…

– Пассажиры, заходим в вагон, – окликнула проводница, – до отправления пять минут.

Когда девушка в форме запирала дверь вагона, Наташа полюбопытствовала:

– А в Воркуте есть библиотека?

– А как же! Шесть, – гордо ответила проводница. – И все такие хорошие, одна прямо на Ленина, Пушкинская… И театр есть, и музей, и кинотеатр новый. В театре артисты такие, что даже из Москвы их смотреть приезжают.

*

"И почему некоторые города называют одинаково? – думала Наташа, выйдя на перрон в Печоре. – Великий и Нижний Новгород; Ростов и Ростов-на-Дону, Печоры на Псковщине, и Печора в Республике Коми… Иногда из-за этого бывает путаница".

Вокзал был залит ярким светом фонарей и засыпан снегом, сочно хрустевшим под ботинками. Мороз крепко щелкал по щекам. Клубы сигаретного дыма над головами пассажиров не поднимались и не таяли, а повисали золотистыми в свете фонарей облачками, смешиваясь с паром, вырывающимся при дыхании. "Дубарина, – подумала Наташа, – и куртка не спасает. Видно, "минус пятьдесят", указанные на ярлычке, где-нибудь на финском лыжном курорте и апрельская полночь в Коми – разные вещи. А для Воркуты нужно что-нибудь посерьезнее. Приеду, осмотрюсь и пополню свой гардероб"…

Ночью из вагонов на перекур вышло совсем мало пассажиров; многие уже спали, а другие не отважились выйти из теплых вагонов в морозную ночь. А Наташе нужно было размяться перед сном. после ужина и душа она открыла тетрадь, и до Печоры успела написать десять страниц. Как она и думала, в дороге мысль заработала лучше, и первая глава романа сложилась в голове легко. "Подумать только, – усмехнулась Наташа, – однажды меня хотели куда-то сюда упечь на "четвертак", а я приехала только сейчас, сама, в купе, а не в "столыпинском вагоне", и в Воркуте, оказывается, знают и читают мои книги… В Питере уже продают ландыши, а здесь снег трещит под берцами. Ого, минус пятнадцать!"

*

… Однажды ей уже говорили, как она отличается от остальных, какая она особенная и неповторимая, – Наташа вспомнила об этом, лежа в своем купе и пытаясь хотя бы вздремнуть до следующей длительной стоянки – в Инте, но сон убегал каждый раз, когда поезд замедлял ход и за окном начинали мелькать привокзальные фонари, пробиваясь в щель закрытых жалюзи. Так было всегда – стук колес убаюкивал Наташу, а тишина сразу будила.

Она хорошо помнит человека, который смотрел на нее с восхищением: "Ты неповторимая!". Блестящие от волнения глаза, смущенная улыбка, ямочки на щеках… И эти несколько месяцев лучистой, искрящейся радости, за которую потом пришлось так жестоко расплачиваться. Но Наташа не жалела об этих испытаниях – потому, что они ее многому научили. И то, что не ломает человека, делает его сильнее – эта истина не вчера появилась. Федор Никитин на перроне в Котласе, сам того не желая, разбудил воспоминания о той радости белых ночей – и осеннем горе. И Наташа уже второй час ворочалась на полке, чувствуя, что заснуть не может.

С Улановым они до сих пор живут раздельно; муж только изредка остается ночевать на Фонтанке. Наташа тоже не делала ни малейшей попытки возобновить супружеские отношения, хотя общались они доброжелательно и до сих пор производили впечатление хорошей пары. То, прошлое, до сих пор стоит между ними. И неизвестно, сколько еще будет стоять. "Повезло еще, что жива осталась. И что Фима с Беллой не попали под удар. Извини, Федя. Но лучше не сокращай дистанцию. Ты – хороший парень, но у меня остался горький опыт и на новые приключения не тянет!"

Поезд тарахтел по рельсам, все дальше забираясь на север. Ночь за окном была невиданной черноты – только снежная равнины и сопки белели, и о стекло разбивались крупные жесткие снежинки.

Наташа все-таки заснула. И ей приснилась камера в Печатниках, "волчок" на двери, глазок видеокамеры. И вопль надзирательницы Риты за дверью: "Навицкая, подъем, дома будешь дрыхнуть допоздна!".

Наташа дернулась и подскочила. Больно ударившись плечом о столик, она открыла глаза. Уютное кремово-шоколадное купе, цветы и бутылка воды на столе, кроссворды в сетке над полкой… Одеяло мягкое и пушистое, на полу – ковролин. Ничего общего с камерой спецблока, где Наташа провела полтора года по бредовому обвинению. "Все нормально, – Наташа выглянула в окно, посмотрела на черно-белую тундру и отпила несколько крупных глотков воды из бутылки. – Просто плохой сон. С чего бы это? Давно уже не снился!" Она заметила, что Печатники ей снятся перед какой-то бедой. В Джамете, пять лет назад, погиб их сосед в пансионате, и под подозрение попал Ефим. В позапрошлом году сон предсказал ей арест Уланова по ложному обвинению в убийстве и "заказ" на нее, Ефима и Беллу международной киллерше. А сейчас?..

Наташа заставила себя успокоиться и снова задремала. И увидела себя на речном трамвайчике, идущем под бойкую скороговорку гида к Поцелуеву мосту. И только она знает, ЧТО их ждет под мостом…

Теплые обветренные губы прикасаются к ее губам. По примете, поцелуй у этого моста обещает влюбленным долгие счастливые отношения. А Наташа уже видит, как из влажной темноты на них ощерилось то незримое, неясное и страшное и готовится не только сожрать их счастье, но и их утопить в бездне кошмара…

"Как меня достал этот сон! – Наташа усилием воли заставила себя проснуться. – Хорошо, что я управляю своими снами… Но почему он меня достает? Другие бабы от мужей шляются напропалую, и их по ночам не кошмарит!" – глаза опять закрылись, и снова она увидела трамвайчик, заплывающий под мост и надвигающееся на них из мрака безликое и беспощадное зло…

– ДА ПОШЕЛ ТЫ!!! – этим криком Наташа разбудила себя окончательно, прогнав то, что недобро смотрело на них и обдавало жутким холодом из-под моста.

Поезд замедлял ход. Мелькали фонари и в их свете – кубы привокзальных построек в темноте. На часах было 04.20. "Инта", – догадалась Наташа, села и начала одеваться.

Это ей не нравилось – два кошмара подряд за одну ночь, что они на этот раз предвещают?

Сунув в карман куртки сигареты, она вышла на перрон. На этот раз она курила у вагона одна. Поодаль кто-то высаживался; капризничал сонный ребенок, недовольный сменой теплого уютного вагона на заснеженный перрон; его мать ласково увещевала малыша.

Следом вышел "адвокат", сонно зевнув и с хрустом потягиваясь, крякнул от мороза и тоже закурил. На Наташину финскую куртку он посмотрел с иронией: "Ох, женщины, все форсят, о фасоне думают, а Север шутить не любит, место суровое…"

От сигареты сразу разжался обруч, сдавивший ей грудь после кошмарных сновидений, и Наташа перевела дыхание. "Просто совпало. Бывает. Какая опасность мне грозит? Я просто расскажу о том, что видела на камере, пусть ищут водителя "пежо". По тундре в пургу шляться не пойду; в медвежью берлогу палкой тыкать не буду. Все нормально… Нужно еще часа два-три поспать, чтобы в Воркуту приехать человеком, а не сонным филином!"

Капитан Игнатьев обещал встретить ее в Воркуте и проводить в гостиницу. Наташа была ему благодарна за это: хоть Ефим и говорит, что в Воркуте заблудиться невозможно, но он-то там не впервые. В отличие от нее.

У соседнего вагона, невидимый в темноте, стоял парень в черном и смотрел на женскую фигуру под фонарем. "Все такая же – решительная, боевая, не сворачивает с пути, всегда остается сама собой. И если не принимаешь ее такой, какова она есть – лучше тогда и не приближаться. Наташа, Наташа… Необычная. Непредсказуемая. Непостижимая. Единственная!"

– Заходим в вагон, – сказала проводница, кутаясь в форменную шинель. – Отправляемся.

*

Из-за того, что этой ночью она спала урывками, у Наташи наутро побаливала голова и кофе она попросила сделать покрепче. "Может, в гостинице в первый день просто лечь и выспаться и никуда не ходить? – думала она, разглядывая себя в дверном зеркале. – Успеется еще".