Время собирать урожай

Как же хорошо жилось молодоженам! Работать не надо, деньги, одежда, еда, алкоголь, сигареты – все это есть! Их время занимали тусовки, походы в гости, приглашение гостей к себе. Седой и Алина были любимцами всех пьющих и гулящих семей в округе! Сначала только семей, потому что первое время папа боялся звать в гости холостых друзей: не дай бог положат глаз на его возлюбленную жену, да и за ней он знал такую черту, как ветреность. Потом смешались все, ведь пьянка не имеет разбора и здравого смысла.

Есть люди с нестандартным мышлением. Это могут быть как гении, так и отбитые придурки. С гениями я, к сожалению, не встречалась, а вот второй вариант мне очень хорошо знаком. Нормальный человек никогда не поймет мотивов поступков, причин умозаключений таких вот индивидуумов. А этим индивидуумам, к слову, кажется, что все у них вполне логично. Таков и мой отец, поэтому родители его всегда ходили биты, деньги пропиты, а друзья-пьяницы сыты.

В конце лета мама начала чувствовать недомогание и тошноту. Это состояние отличалось от похмелья, и она быстро поняла, что к чему. Алина с негодованием вспомнила первую беременность и с досадой провела параллель с нынешними ощущениями. Задержка лишь усугубила неприязнь от ее уверенности в моем зарождении, а десятирублевый тест и вовсе разбил все ее надежды на беспечное прожигание ближайшего будущего в пух и прах. Мама не ждала меня, увы. Недовольная, с кислым лицом,изрыгающая брань, Алина пришла к отцу:

–Эй, Олег, у нас проблемы, – грубо сказала она вместо пожелания доброго утра.

–Какие? – отозвался отец.

–Кто-то вовремя не вытащил, – фыркнула она, падая на кожаный диван.

–Не понял, – Седой попытался напрячь мозги, но тщетно.

–Мы залетели, дурень! Не понял он! – гневно выпалила моя мать.

Седой немного помолчал, пытаясь осознать смысл ее фразы. Как только до него дошло, он заулыбался, засиял, а на глазах выступили слезы счастья. Жестокий, эгоистичный, прожигающий жизнь, как он мог быть так сильно рад появлению ребенка? Но Седой был намного глубже, чем казался на первый взгляд. Все его проблемы, страдания переживания крылись в самом сердце его подсознания, имели особенные причины, ведомые только их хозяину или, наверное, хорошему психиатру. Почему Седой был так рад мне? Все просто: он чувствовал одиночество, изо дня в день корябавшее его душу. Семья, любимая женщина, толпы друзей – это все было чужим. Никто не любил Олега по-настоящему. В моем рождении он видел свет надежды на любовь, которую потом никак не желал отпускать.

–Так это же прекрасно! – с чувством выдохнул отец.

–Пф, да ну! – негодовала она. – В мои планы такое не входило.

Седой все сидел, слушал, как громко и часто бьется его сердце. Ноги дрожали, руки вцепились в подлокотники. Он мог лишь улыбаться.

–Ой, Олег, – голос матери был все еще грубым и злым, – тебе сплохело что ли? Очнись уже и скажи что-нибудь!

–Да что сказать, Алин? Я так рад…

–Да к черту твою радость! – уже кричала она. – Делать-то что?!

–Не понял, – отец встряхнул головой, пытаясь вразуметь, что от него хочет взбешенная жена, – что еще с этим можно делать? Рожать!

–Да я не собираюсь рожать!

–Алин, – он улыбнулся придурковато, встал и двинулся к ней, – у тебя психоз из-за положения. Успокойся, не неси чушь. Родим! Еще как! У нас будет малыш! Или малышка. Всегда хотел девочку, кстати. Это же чудо!, – лепетал он, протягивая к жене руки, чтобы обнять.

–Да ты сдурел, старый?! – мама ударила его по рукам и вскочила. – Я не собираюсь рожать.

Папа прокрутил в голове ее слова еще раз. То, что до него дошло, очень сильно ему не понравилось. Ему глубоко за тридцать, они женаты, любят друг друга, есть жилье, доходы. Почему не рожать? Многие люди борются с бесплодием, в надежде завести ребеночка, а эта кошка залетела от первой осечки и хочет убить их дитя?! Невероятная глупость. Седой нахмурился, сдвинул брови и пристальным взглядом просверлил мою мать.

–Алина, ты хоть понимаешь, что сейчас говоришь?

Папа злился. Очень злился. А когда он злился, гнев владел им абсолютно. Каким бы ублюдком, подонком ни был мой отец, но ребенка он действительно хотел. Седой был четко уверен на тот момент, что дитя, которое родится у них, будет желанным, родным и дорогим. Он готов был дарить ребенку свою несуразную отцовскую любовь. В его душе давно теплилось родительское чувство, оставалось его лишь на кого-то выплеснуть. И, о счастье, мама приносит новость о том, что в ее животе расту я! Как это прекрасно! Но, подождите, еще она приносит новость, что я ей вовсе не нужна. На что это она намекает? И как ему жить с женщиной, которая плевать хотела на их совместный плод любви? В его душе было посеяно зерно ненависти к жене, такой же твари, как и его мать, которая никогда его не любила. Он не мог желать своему ребенку такой же участи. Надо было перевоспитать Алину, выбить эту дурь из ее головы.

–Аборт, – твердо произнесла эта женщина, – я говорю про аборт. Нужны деньги. Сегодня же поеду. Срок нормальный. Избавимся от него, – так холодно она говорила о своем ребенке, – и дело в шляпе.

Понимание накатывало на отца ледяной лавиной. Какое разочарование огрело его обухом по голове в тот момент! Эта женщина, которую он так горячо полюбил, хочет убить их ребенка! Мысли, слившиеся в его голове воедино, дорисовали картину целиком, и гнев овладел им.

–Да ты сдурела, тварь?! – Седой налетел на жену с неистовым криком, схватил за шею и прижал к стене. – Ты собралась убить нашего ребенка?! – орал он, забрызгивая слюной лицо Алины. – Иуда! Падаль! Я тебя на куски разорву! Убью!

В тот день мама впервые увидела истинного Седого, Конева Олега Дмитриевича, способного унижать, а может, и уничтожать своих родных. Но за дело, за дело ведь! Он тряс ее за грудки и кричал, бранился, обзывал последними словами. Глаза его, красные, как панцирь вареного рака, вылазили из орбит прямо на нее. Бедная Алина, испуганная, шокированная, не могла и слова вставить, а ведь обычно она была довольно бойкой. Алина, повидавшая жизнь, действительно ощущала страх, который не давал ей даже защититься от этого взбешенного зверя. И это только начало, он даже еще не ударил ее. Удивительно, что ни один из обитателей квартиры (бабушка, дедушка, дядя Витя) не пришел на крик и не заступился. Да, так было там принято: когда Седой занимался рукоприкладством, все в доме делали вид, что ничего не происходит. Часто, когда он бил мою маму, бабушка пряталась в туалете. Инстинкт самосохранения, приправленный психологической травмой, запихивал ее туда, в эту коробочку. Там старуха чувствовала себя в безопасности. Она никогда не лезла в скандалы сына с невесткой. Как и в тот раз. Да и надо оно, лезть под горячую руку, тем более, что жертвой в этот раз была ненавистная всем шалава Алина. А Седой все орал и орал благим матом, неспособный опомниться и прийти в себя. А Алина все стояла под его натиском у стены, не способная шевельнуться, только и могла, что хлопать глазами. Муж утих сам собой после нескольких минут истеричного гневного монолога. Весь красный, вспотевший, он молча сел на диван. Алина стояла там же, где супруг ее оставил, боясь шевельнуться. В комнате звенела тишина, такая жуткая, мерзкая.

–Аборта не будет, – жестко произнес мой отец ровным голосом, когда пришел наконец в себя.

–Я поняла, – тихо произнесла Алина, – аборта не будет.

–Не слышу, – грозно сказал ее муж, желая, чтобы она озвучила свое (его) решение четче.

–Аборта не будет, – чуть слышнее и ровнее повторила моя мать.

На том и успокоились.

В тот день Алина поняла, что Седой тот еще изверг, страшный человек. Она поняла, что его грубое, а часто и жестокое обращение с родной матерью является нормой и его прихотью; она поняла, что его поведение с родителями надо воспринимать не с гордостью на свой счет, а бояться его; она поняла, что за наркотики он ее бил не только ради излечения, но и ради развлечения. Она поняла все это и задумалась, а не развестись ли с ним. Человек, способный поднять руку на свою мать, любую другую присвоенную им себе женщину способен будет и вовсе убить. К черту истеричного муженька, ребенок ей тоже не нужен. Она молода, красива, способна устроить свою жизнь и получше. Алина думала об этом первое время, но очень скоро эти мысли покинули ее, ведь часто так бывает: после ссоры, драки мы хотим бросить все, принять роковое решение, но проходят минуты, часы, дни, месяцы, и мы успокаиваемся, оставляя все как есть. Делая это из раза в раз, мы привыкаем. Так можно говорить о мелочах, подобных пустяковым ссорам из-за разбросанных носков, а можно говорить и о более серьезных вещах, таких, например, как домашнее насилие.

После этого скандала чувства обоих моих родителей друг к другу остыли. Мать поняла, что вышла замуж за безумного тирана, которого и не любила вовсе. Отец понял, что женщина, способная убить его ребенка – просто тварь, а с тварями надо обращаться соответствующе, ведь твари, они не люди, а животные. Постепенное нарастание ненависти друг к другу свело на нет всю ту прежнюю страсть, в которой они купались. Мать стала более грубой в своих обращениях к Седому. Отец стал наплевательски относиться к Алине. Но они оба старались не переступать ту страшную черту, которая могла привести к диким последствиям, к неконтролируемому взрыву Седого.

Шло время, мои родители поуспокоились, но нежность в их отношения уже так и не вернулась. Особенно холодна была мама. Она разлюбила мужа. А вот отец мой продолжал ее любить, только теперь уже любовью жестокосердной, словно тиран, заперший в клетке женщину, не поддавшуюся его воле. Нет, его жена не была жертвой, хотя до статуса жертвы было рукой подать, но пока оба держались. Беременность положительно повлияла на образ их жизни на какое-то время: отец, переживавший за мое здоровье, прекратил попойки. Не сказать, что мама была довольна таким положением дел, но возникать не решалась. Друзья тоже хмурились, получая отказы, но не спорили. Квартиру 37, ставшую тихой и приличной, никто не узнавал, соседи радовались за семейную пару и стариков Коневых.

Такое благополучие продлилось до конца ноября. Все испортил день рождения моей матери. Отец, поутихший в своей ненависти к бездушной жене, за несколько месяцев сумел придать немного былой нежности и прошлого восторга своим чувствам к ней. Ее поспешное решение сделать аборт отошло временно на второй план, передний же план отцовского восприятия Алины занимал ее статус будущей матери. Он все больше и больше окунался в мысль о том, что эта женщина, прекрасная и юная, носит его дитя в своей утробе. Одурманенный этой идеей, он вернулся временно в процесс боготворения Алины. Было твердо решено отметить ее день рождения по всем правилам: стол, гости, еда, алкоголь, музыка. Бывшие собутыльники Олега были неописуемо рады возможности наконец напиться за его счет. Накрыли стол. Пришли четыре семейные пары, которые были завсегдатаями жилища Коневых. Алина была рада не меньше гостей, потому что очень соскучилась по пьянкам, так умело расслаблявшим и лечившим расшатанные нервы. Какое еще развлечение могут придумать себе заурядные жители спального района среднестатистического российского городишки, кроме попойки? На курорты у таких семей денег нет, а до театров и выставок такие люди душой своей и умом не доросли. Вот и развлекаются, как позволяет бюджет и воспринимает мозг.

Отец накупил целую гору продуктов, из которых Алина должна была соорудить праздничный стол, и еще гору бутылок с различной дешевой выпивкой. С самого вечера мама корпела над готовкой. Она была так воодушевлена тем, что в свой день, наконец сможет нажраться… Нет, не салатов, а водки, которую будет запивать пивом. Ура!

В обед начался праздник. Пришли гости. Алена и Слава, лучшие друзья моих родителей, пришли первыми. Они жили в соседнем подъезде. Не самый лучший вариант взрослых, как по мне. Алена была старше своего мужа на десяток лет. Кондуктор трамвая, любившая выпить, она выглядела не на свои тридцать шесть, а на полтинник. Слава на ее фоне смотрелся сыном, а не мужем. Как эта страхолюдина умудрилась вцепить молодого красавцы, понять не мог никто. Они жили у Алены. На их шее сидел ее сын от первого брака и лежала престарелая бабка, выжившая из ума. В их квартире воняло испражнениями и дешевым табаком. Муж Алены, к слову, не работал, но доходы их семьи считал общими. Если бы не пенсия той самой бабки, они бы все пошли по миру, ведь на зарплату кондуктора не проживешь, особенно учитывая то, что недавно Алена родила Кристину, в которой Слава души не чаял. Лучшие друзья подарили маме пятьсот рублей, расцеловали ее и пошли к столу.

Сразу за ними подтянулись еще двое: Ирка Грачевская с мужем Димой. Эти жили неподалеку в разваливающемся частном доме. Их семейную идиллию никто не тревожил, жили они вдвоем. Пара эта состоялась, кстати, совсем незадолго до маминого дня рождения. Раньше Ирка была женой Иволгина, которого в тот день не пригласили. С Иволгиным она жила через улицу у его родителей, зажиточных людей, между прочим. Также недавно она родила дочку Стешу, а потом влюбилась в Димана, развелась и моментально взяла его фамилию. У Димана к сорока годам детей не было, он и не хотел, поэтому Стешу мать оставила в семье Иволгиных, ну ей там и лучше. Ирка и Диман тоже подарили маме пятьсот рублей, кучу пожеланий и пошли за стол хвататься за штрафную.

Потом пришел Давид по кличке Чепуха со своей женой Лизой. Семья их была куда хуже нашей, а ребенок их рос в еще более отвратительных условиях. Наверное, на этой почве мы и дружили: два оборванца, маленьких голодных рта, которым надо было обо что-то греться. Ну об этом потом, ведь Вано пока не родился. Семейство это представляло собой грузинскую чету низших слоев. Точнее, Давид был большеносым грузином, отсидевшим больше половины жизни за разбои, а Лиза – русская баба, которую он подцепил после очередного освобождения на какой-то вписке. Бесправная бесхребетная Лиза подчинялась суровому мужу-самодуру и с завидным артистизмом играла роль послушной грузинской жены. Те подарили маме банку соленых огурцов.

Последними пришли соседи по лестничной клетке, единственные приличные люди. Они заскочили из-за прежнего уважения к родителям Олега, подарили Алине целую тысячу, посидели совсем немного и ушли.

Скажите, стоил ли весь стол, на который Седой угрохал кучу денег, двух пятисоток и трехлитровой банки огурцов?

Все эти четыре семьи, о которых я рассказала, сопровождали Седого на протяжении всей моей жизни. У него было много знакомых, приходящих и уходящих, но эти фигурировали в его жизни всегда. Кто-то делал нам добро(соседи по лестничной площадке), а кто-то плохо (все остальные).

Основная гулянка началась, когда ушла приличная семья. Опытные пьяницы могли себя уже больше ни в чем не ограничивать. Водка полилась рекой, пиво тоже. Мама, как и планировала, запивала белую пенным, отчего чувствовала себя превосходно, как ей самой же и казалось. Бабы почти не ели, зато мужики (особенно муж Грачевской и Чепуха) с жадностью сметали все салаты, попадавшие в их поле зрения. Алкогольное опьянение не заставило себя ждать, поэтому к вечеру все уже были хороши. Настолько хороши, что папа достал микрофон для караоке, который успел запылиться за время беременности моей матери. Да, все были пьяны и веселы, пели блатняк, разносившийся на все пять этажей нашего панельного дома, звенели, чокаясь, полными рюмками, ржали и визжали, как грязные свиньи. Как это часто бывало на попойках в доме моего отца, ночью явились незваные гости в лице представителей правопорядка, потому что озлобленные соседи уже не могли терпеть всей той гурьбы, творившейся в нашей квартире.

Каково человеку, непомерно любящему алкоголь, завязывать с его употреблением на такой долгий срок? Само собой, это трудное испытание. И мама, и папа раньше не ограничивали себя в употреблении любимого спиртного, поэтому сухой закон, который ввел мой отец по причине зачатия меня любимой, оказался тяжелым испытанием для семейной пары. Никто не предполагал, что прервать это испытание ради празднования дня рождения Алины будет означать завершить его. Очень сложно пьющему человеку, живущему в режиме сухого закона, сорвавшись, не начать пить вновь. День рождения мамы стал срывом. Понятно, что ни мать моя, ни отец не считали себя зависимыми от бутылки. Но они были зависимыми, пусть и не в конечной стадии, как алкаши, пропивающие последнее, с разлагающимися органами и сморщенными лицами. Но ведь были же! Эта зависимость взяла верх снова после дня рождения Алины. Супруги пустились во все тяжкие.

Родители мои проснулись к обеду в комнате, смердящей дешевым табаком, перегаром и грязными носками. К такому зловонию им было не привыкать, потому оно их не смущало. Моя мать проснулась первая, замученная жаждой. Ох уж этот подлый сушняк… Ее голова была настолько тяжелой, что Алина была не в силах встать с дивана. Она растолкала мужа, чтоб тот принес стакан воды. Седой чувствовал себя чуть лучше, поэтому не отказал жене. Он налил ей воды из-под крана и стыдливо заметил, что самочувствие у него ужасное, как, видимо, и у нее.

–Да, – согласилась Алина, – не мешало бы похмелиться.

–Ну, – хмуро возразил Олег, – завязывай. Мы ребеночка ждем.

Седой все еще не забыл, что у него будет ребенок. Но его праведные намерения разбились о слабую волю и случай: как на зло зазвонил телефон и обломал все папины планы на возобновление праведной жизни.

–Эй, Седой, – хрипел в трубку Чепуха, – как ты там? Не хочешь похмелиться?

Папаша замялся. Он и хотел, и боялся. Седой знал, что если согласится поправить здоровье, то Алина тоже последует его примеру. Пока отец размышлял, что же делать, Алина вырвала у него трубку и решила все сама: