Время собирать урожай

Приближение весны сулило и приближение обострения заболевания дяди Вити. Я еще не описывала его припадков, но это не значит, что их не было вовсе. Они случались с положенной для такого рода больного регулярностью и часто были похожими в своих проявлениях. Иногда он просто терялся по дороге домой, но это если проявления были мягкими. Однажды зимой он даже где-то сломал руку и, дезориентированный болезнью, попал в больницу, где мама с папой его и нашли. Но часто его обострения происходили дома и выглядели не очень приятно. На утро после похорон бабушки случился приступ весьма тяжелый, по крайней мере, в моем восприятии. В семь часов утра мы с отцом проснулись от грохота в соседней комнате.

–Опять у Витька началось, – с досадой сказал отец, прыгнул в тапочки и пошел к брату.

Я побежала за ним. Комната дяди Вити находилась через стену от той, где обитали мы с отцом, но чтобы в нее попасть, надо было пройти через зал, в котором раньше жили дедушка и бабушка. Стуки были как раз в нашу стену. Я залетела за папой в дядину комнату, и моему взору явилось не самое приглядное зрелище: дядя Витя в одних трусах лежал на своей старой односпальной кровати на боку, обмочившийся, с выпученными глазами, дергал ногами так, будто ехал на велосипеде – это-то движение ног и было стуком в нашу стену. При этом он неустанно твердил:

–Я умен. Я силен. Я умен. Я силен. Я умен…

–Витек, прекрати, – папа попытался остановить брата, но это было бесполезно, потому что мышцы на его худощавом теле в моменты припадков становились стальными, справиться с ним было очень сложно.

Длилась эта «велопрогулка» несколько минут. Отец успел сбегать за лекарствами, в которых за долгие годы сожительства с больным братом знал толк, позвонил по нужному номеру и вызвал психиатрическую бригаду, а я все стояла и смотрела. У дяди Вити стала идти пена изо рта, прежде чем папа дал ему дозу препарата. В минуты таких забвений дядя Витя никого не слышал, никого не видел. Я не имею представления, что было тогда в его голове. Я видела перед собой сумасшедшего обмочившегося мужчину, корчившегося в одних трусах. Но для меня это было уже привычное дело. Бригада приехала быстро, как это и бывало обычно. Один из врачей мне был уже знаком: не первый раз он был гостем в нашем доме. Дядю увезли.

Боже, насколько я развращена своей жизнью! Я задумываюсь над тем, с каким спокойствием и равнодушием описываю припадки дяди, похороны бабушки, а потом пугаюсь того, какая я стала отвратительная к моменту более-менее сознательного возраста. Абсолютная правда то, что у меня нет никаких эмоций по поводу мерзких картин моей жизни. Они приелись мне, как патологоанатому трупы, поэтому я от них даже не вздрогну, бровью не поведу.

Вечером того же дня отец сидел с Грачевскими, Славой и Аленой и обсуждал свою дальнейшую жизнь:

–Все, я осиротел.

–На что жить будешь теперь? – с жалостью спрашивала Грачевская.

–У Витька пенсия. Он инвалид же. Вторая группа. Уход на мне за ним оформлен. Он же недееспособный.

–А его пенсии хватит? – поинтересовалась Алена.

–Экономить будем, – сказал Седой и хлопнул рюмку паленой водки.

На следующий день пришли Вика и Настя. Разговор был более состоятельный:

–Олег, на что жить будешь? – с печальным вздохом задала Настя уже знакомый вопрос.

–У Витька пенсия, – повторил папа вчерашние слова, – будем экономить и жить, – сказал он, опережая реплику о том, что пенсии дяди Вити не хватит.

–Сколько всего у тебя денег выходит со всеми пенсиями, пособиями и прочими доходами? – спросила Настя.

–Ну, – Седой задумался, – около двенашки.

–На троих, – продолжила Настя. – Этого мало, – заключила она.

–Нам хватит, – махнул рукой папа.

–За квартиру, за трешку, сколько платить? – спросила она отца.

–Не плачу.

Настя широко раскрыла глаза.

–И давно? – спросила она.

Отец кивнул.

–Не видела, список должников? – спросила ее Вика, закуривая сигарету. – На подъезде висел.

Настя отрицательно качала головой.

–Олег там был, – продолжила подруга, – на самом первом месте с самым большим долгом.

–А если квартиру отнимут? – спросила Настя.

–Не отнимут. У меня тут брат, который инвалид. У меня тут дочь малолетняя, – пояснил папа.

–На ком имущество все? – продолжила спрашивать Настя.

–Отец и мать, – ответил Седой.

–Переоформи, – посоветовала она ему. – У тебя дача на Шлыковке, – напомнила она, – это место таких денег стоит… Не упусти дачу. Вообще ничего не упусти. Если все просрешь, дочь твоя останется без всего. Сейчас налетят коршуны эти, дружки твои, и разуют тебя. Будут спаивать, останешься без дачи, машины, квартиры…

–Да ну! – возмутился отец. – Это почему они должны меня разуть?

–Вот увидишь, – ухмыльнулась Настя и принялась давать отцу юридическую консультацию, которая затянулась надолго.

Как в воду глядела она, говоря про коршунов, но отец ее тогда не послушал. Пока дядя лечился, у нас происходил шабаш. Началось все с Толстого, который набрал пива, водки и приперся к нам. А за ним потянулись и остальные. Первое время после смерти бабушки у нас всегда были гости. Иногда папа позволял кому-то пожить несколько дней. Даже после выписки дяди Вити отец спокойно относился к тому, что с нами жил целую неделю Рафаил, которого мать за постоянные пьянки выгнала из дома. А где Рафаил, там водка. Этот еврей ежедневно по утрам ходил в частный сектор за паленой самогонкой, а с собой притаскивал еще кого-нибудь: чаще всего Толстого, Тонкого, а иногда и вообще незнакомых нам людей. Незнакомцам этим папа был непременно рад, потому что считал, что с их помощью расширяет круг своих друзей, повышает востребованность. Он не понимал, что квартира его все больше походит на вшивый притон. Если раньше у нас в гостях были более-менее постоянные люди, то теперь сюда мог завалиться кто угодно: от соседа адвоката с безупречной репутацией, бежавшего от надоевшей жены, до наркоманки Нютки, которая прилипалой увязывалась за Рафаилом. К сожалению моему, приличные гости обходили нас стороной. Зато заваливались синюхи, наркоши, проститутки. Отца совсем не пугало, что такие ошметки общества могут оказывать влияние на становление личности его дочери. Однажды вечером у нас на кухне была очередная вонючая дешевая обдымленная попойка. Прошел месяц после похорон, дядя Витя давно уже был дома, сидел безвылазно в своей каморке, Рафаил у нас уже не жил, но пришел в гости, с ним заодно приперлись Толстый и Тонкий. Четверо мужчин сидели на кухне, наслаждаясь ларьковской водкой. Знаете, я ненавидела эти ларьки, нелегально торговавшие отравой, и не могла понять, почему на них нет управы, ведь Вика часто говорила о том, что они торгуют незаконно. Ох, была б моя воля, я б их всех закрыла. Нет, сожгла б. Но воли у меня не доставало, так что ларьки стояли живехонькие, а водка была разлита по грязным рюмкам. О, видели бы вы, насколько рюмки те были грязными: отец не удосуживался их мыть, считая, что после водки, являвшейся дезинфицирующим средством, мытье данной посуды не является необходимостью. И в тот весенний мерзкий вечер, когда улица была отвратительного серого цвета днем, но пряталась хоть как-то во мраке пасмурного вечернего неба, чтобы хотя бы временно не портить людям настроение своим тусклым видом, отец лакал водку из грязной рюмки в компании любимых своих друзей.