– Вы к Надежде Васильевне?.. Прекрасно… Я тоже к ней.
И с каждой такой встречей все темнее делается выражение лица у Садовникова, и все угрюмее становится его обращение. Мосолов невольно, сам того не зная, разжигает страсть Садовникова. И развязка наступает быстрее, чем думал сам пресыщенный успехами у женщин гастролер.
Надежде Васильевне и смешно, и жутко. Не говоря с Мосоловым, она понимает его игру… Но, Боже мой, до чего он ее бесит иногда, этот глупый Сашенька с его непрошеным волокитством! Как хотелось бы хоть на минутку быть вдвоем с Садовниковым, одно прикосновение которого сводит ее с ума!
Как-то вечером в гостях у Надежды Васильевны соперники стараются пересидеть друг друга.
Хозяйка еле удерживает смех, видя их косые взгляды.
– Господа, простите!.. Но ведь уже третий час… Завтра репетиция… И я очень устала.
Оба уходят вместе.
– Вы в сторожа определились? – на улице грубо спрашивает трагик. – Что вам за это платят?
Мосолов, улыбаясь, вертит свою трость, которая со свистом рассекает воздух.
– Прекрасная трость! – говорит он. – Мне ее в Казани поднесли. Она, знаете, из бамбука… Как будто и легка, а здорово бьет…
Трагик, круто повернувшись, сворачивает на Крещатик. Мосолов, посвистывая, идет по Фундуклеевской.
Под праздник спектакля нет. Мосолов «закатился» с компанией купцов. В трактире в общем зале он видит трагика, который пьет в угрюмом одиночестве за отдельным столиком.
– А!.. Глебу Михайловичу почтение! – кричит Мосолов, взмахивая цилиндром. Его увлекают в кабинет.
Через полчаса, «досидев» бутылку и прислушавшись к шуму в кабинете, трагик звонит и требует счет.
Он берет дрожки. Через десять минут он уже у Нероновой.
Поля отпирает ему, как всегда с льстивой ужимкой, с хитрецой в улыбочке и взгляде.
– Дома? – сурово спрашивает он.
– Пожалуйте…
Трагик входит и останавливается в изумлении.
Надежда Васильевна лежит на ковре, а рядом с нею белокурая прелестная малютка теребит куклу и что-то поет.
Артистка поднимается испуганная. Сердце тяжело бьется.
– Откуда эта девочка? – хрипло спрашивает Садовников.
От этого тона вся кровь кидается ей в лицо. Она берет девочку на руки. Инстинктивно прижимает ее к груди.
– Это моя дочка…
– Доч-ка?.. Вот оно что!..
И он хохочет злым, циничным смехом. Она, растерявшись, смотрит на него. За дверью мелькнула и скрылась лисья мордочка Поли.
– А я и не знал, что у тебя дочка… Что же это ты такую недотрогу-царевну из себя разыгрываешь?
– Вы пьяны? – побелевшими губами шепчет она.
– Мосолова дочка?.. То-то она с ним на одно лицо… ха!.. ха!.. Вот в чем дело… Так бы и сказала сразу… Зачем канитель тянуть?
– Вон! – кричит Надежда Васильевна, кидаясь к нему. – Вон сию минуту!
На этот крик вбегает нянька и уносит девочку. Надежда Васильевна бросается из комнаты. Истерические рыдания и крики доносятся к гостю. Он нахлобучивает шапку и уходит, тяжело ступая на пятку. Весь большой, грузный, сильный…
В десять утра на другой день он звонит опять. Отпирает Поля и прячет под ресницами прыгающие глаза. Из кухни пахнет пирогом.
– Барыня здорова? – спрашивает он, снимая пальто.
– Обождите, сударь… доложу… Может, они и не примут…
Серые глаза загораются.
– А это видела?
И огромный волосатый кулак поднимается перед острой мордочкой Поли. Она мгновенно скрывается.
Без доклада артист идет прямо в спальню. Подходит к ахнувшей Надежде Васильевне и опускается перед ней на колени.
– Встаньте… встаньте!.. Что вы делаете?.. Глеб Михайлович… голубчик…
– Не встану, пока не простишь… Скотина я перед тобой, Наденька… Пьян был…
Он крепко прижимает ее к себе. Она бледнеет и отодвигается.
– Прости меня, дурака. От ревности света не взвидел… Влюбился я в тебя позарез… пришибла ты меня, Наденька… Дай ручку!.. Не встану, пока не простишь…
Она и плачет, и смеется… Он берет ее голову в свои руки и целует все ее лицо.
– Отчего не созналась, что с Мосоловым живешь?
– Да и не думала я никогда с ним жить!.. Откуда вы взяли?.. Ну встаньте же!.. Сядьте вот тут… Поля войдет…
– Что за притча? – удивляется трагик, наклоняясь над девочкой, которая сладко спит на постели матери.
– Одно лицо с Мосоловым…
Пораженная, вся пронизанная каким-то внезапным жутким откровением, Надежда Васильевна вглядывается в маленькое личико… Какая странность!.. Действительно, сходство большое… И это потому, конечно, что Мосолов похож на Хованского. Тот же тип… «Как я этого не увидела сразу?» И сердце ее стучит.
Ревниво следит за нею трагик. Когда она выпрямляется и отходит от постели, он обнимает ее внезапно с силой и страстью, от которой старится и темнеет его лицо. Она чуть не падает от волнения, но не дает себя поцеловать.
– Зачем отталкиваешь? – грустно шепчет он. И обессиливающая жалость крадется ей в душу. – Ведь любишь меня, Надя?