Иго любви

Она гладит его по голове, как ребенка. Он поднимает на нее сияющие прекрасные глаза. Потом страстно прижимается щекой к ее груди.

– Счастлив… Проснуться боюсь… Надежда Васильевна, ударьте меня!.. Не верю… Ей-ей, не верю…

– Так вы меня любите, Сашенька?..

– Боже мой!!!

– Не обманите меня только, голубчик!.. Об одном прошу… Я сама не лгу… И все прощу, кроме обмана… Если разлюбите…

– Я никогда не разлюблю вас!

– …если измените…

– Я никогда не изменю вам… Что пред вами все другое!..

– …все-таки придите и скажите смело, честно… Уважать вас буду за правду… Не упрекну… Нет заплачу… Только не лгите… Не топчите в грязь моей души…

Она плачет. И он клянется любить ее вечно и неизменно. Беречь Верочку, как свое дитя. Усыпать розами путь ее жизни.

Весь следующий день она лежит, запершись у себя. Мигрень прошла. Осталась слабость. Она вздрагивает от каждого стука. Прислушивается к каждому звонку в доме.

Мосолов до репетиции, рано утром, трезвый и жизнерадостный, мечется по городу, что-то устраивает. И таинственно и лукаво смеются его глаза.

В три часа раздается звонок.

– Поля… Поля, – задыхаясь от ужаса, кричит Надежда Васильевна. – Не пускать его!.. Не пускать!..

Лицо ее исказилось. Она вся дрожит. Она запирается на ключ. И, сжавшись в комок на постели, слушает, слушает всеми нервами.

– Надежда Васильевна… Наденька… Это я… Мосолов… Отоприте…

Она с криком падает на его грудь. С ней истерика.

Сидя на стуле, у ее постели, он ждет, когда она успокоится. Он кладет ее голову к себе на плечо. Гладит по щеке. И ей хорошо от этой ласки.

– Наденька… я все устроил…

– Неужели?..

– Послезавтра, в полковой церкви… после ранней обедни… Свидетели есть… Оглашение завтра…

– Из театра свидетели?

– Зачем?.. Двое купцов, мои приятели… Один доктор… да еще знакомый… Все улажено…

Проспавшись, наконец, после пятидневного дебоша, Садовников, весь распухший и страшный, звонит утром у подъезда Нероновой…

Поля отпирает дверь и хочет хихикнуть. Но уж очень грозен взгляд из-под набухших век. Да тяжел волосатый кулак актера.

– Доложи барыне… Жду! – мрачно изрекает трагик и грузно опускается на затрещавший под ним диван.

Ждет он довольно долго.

Наконец отворяется дверь, и выходит Мосолов.

На нем красивый восточный халат, белая шелковая рубашка, сафьяновые туфли, шитые золотом, с загнутыми носками. Совсем как на сцене. В руках у него настоящая турецкая трубка – подношение поклонников.

Он останавливается на пороге, кланяется гостю и выжидательно улыбается.

Садовников глядит стеклянными глазами на соперника. Он даже забыл встать.

– Вы… к жене?..

Миг молчания.

– Прошу извинить… Она больна… И принять вас не может…

Трагик встает. Кровь кидается ему в лицо. Он ударяет кулаком по столу с такой силой, что лампа, покачнувшись, падает и разбивается вдребезги…

И со странной, зловещей тоской слышит этот жалобный звук притаившаяся за дверью Надежда Васильевна… «Разбилась… как счастье мое…» – проносится где-то в подсознании. И тонет опять в трепете тревоги.

– Какого черта вы тут делаете? – гремит мощный голос. И стекла слабо звенят в маленькой комнате. – К дьяволу!.. Где Надя?.. Я к Наде пришел…

Он двинулся было к двери. Но Мосолов загораживает ее своей изящной фигурой.

– Прежде всего, она вам – не Надя, а Надежда Васильевна Мосолова. Мы вчера обвенчались с ней!.. А… вы этого не знали?.. Вы, значит, не были в театре? А теперь, так как жена моя больна, и принять вас не может, то… прошу мне передать…

Он смолкает внезапно.

Трагик, пошатнувшись, хватается за край стола. Бархатная скатерть сползает. С глухим стуком падает на ковер бронзовая пепельница.

Садовников опускается в кресло, облокачивается на стол и прячет лицо в руках.

«Неужели плачет?..» – испуганно думает Мосолов, глядя на широкие плечи и упрямый затылок. Как беспомощен, как жалок сейчас этот большой человек!

«Боже, Боже… что я сделала? – рыдающими звуками шепчет за дверью Надежда Васильевна. – Сама… своими руками… Поддержи меня, Владычица!.. Ведь для Верочки… для нее одной…»

Как тихо в гостиной!.. Мосолов еле дышит. Угас блеск его глаз.

Садовников поднимает голову и тупо глядит перед собой.

Потом встает, оглядывается, не поднимая головы, с трудом ворочая шеей, как бык, готовый ринуться в бой. Взгляд его падает на загнутые носки красных сафьяновых туфель.

Он смотрит на Мосолова, словно видит его в первый раз. Мутен и тяжел этот взгляд.

«Пропил я мое счастье, – мелькают обрывки мыслей во вдруг опустевшей голове. – Неужто из-за Верки?..»

Он чего-то ищет глазами. Потом идет к двери медленно, тяжко, как медведь, ступая на всю пятку.