Каждая из четырех башен замка имела свое название. Северная башня в честь герба ди Бароцци именовалась Торре дель Леоне (“Башня Льва”), западная и южная в честь Матильды – Джильо Бьянко (“Белая Лилия”) и Санта-Матильда[36 - Святая Матильда Вестфальская (895–968) – святая католической церкви (день памяти – 14 марта). Германская королева, с 909 года вторая жена короля Генриха I Птицелова.] (“Святая Матильда”). Роскошно декорированная восточная башня – Торре д’Оро (“Золотая башня”) – служила любовным гнездышком, где семейная пара наслаждалась обществом друг друга. Балки, поддерживающие потолок в этой башне, покрывала позолота. Они были скреплены орнаментальными коронами и сердцами. Здесь же художник, создавший убранство башни, запечатлел клятву двух сердец: «Simul in aeternum»[37 - Перевод с латыни.] (“Вместе навсегда”).
Адольфо с юных лет знал семейное предание, связывающее его род со славной династией нормандского барона Танкреда де Готвиля.
У Танкреда было двенадцать сыновей от двух жён. Поскольку отцовские владения были невелики, делить их между таким количеством отпрысков не имело смысла. Сыновья Готвиля разбрелись по белу свету в поисках собственных земель.
Младший Рожер оставался в Нормандии, приглядывая за болеющей матерью, и только в двадцать с небольшим лет, после ее кончины, прибыл в город Мельфи, столицу южно-итальянского норманнского государства, расположенную у подножия потухшего вулкана Монте-Вультуре. Здесь он встретил старшего брата Роберта по прозвищу Гвискар, только что ставшего четвертым графом Апулии. Рожер оказал Гвискару помощь в завоевании Калабрии и захвате у арабов Сицилии.
После смерти старшего брата младший получил титул Рожера I, Великого графа Сицилии.
Несмотря на два своих брака и высокую плодовитость, к шестидесяти годам Рожер так и не обзавелся наследником мужского пола. После смерти второй жены он без памяти влюбился в пятнадцатилетнюю красавицу лигурийку Аделазию дель Васто, дочь савонского маркграфа Манфредо, известную как Аделаида Савонская.
Аделаида все-таки родила Рожеру двух законных наследников-сыновей, а за три года до смерти мужа подарила ему еще одну дочку – малышку с золотистыми, как колосья пшеницы, волосами и голубыми, как сицилийское небо, глазами. Норманнская кровь все же дала о себе знать в знойной и смуглой Сицилии!
Девочку назвали Матильдой, что в переводе означало “опасная красота”. Несмотря на то, что у Рожера к тому времени уже было восемь дочерей, малышка с первых дней жизни пленила сердце стареющего воина и стала его любимицей.
Когда золотоволосой прелестнице с глазами цвета аквамарина исполнилось шестнадцать, овдовевшая мать вышла замуж за короля Иерусалима Балдуина I[38 - Балдуин I Иерусалимский (1060–1118) – граф Эдессы (1097–1100), король Иерусалима (1100–1118), брат герцога Готфрида Бульонского.]. В его свите состоял молодой красавец, рыцарь-крестоносец Стефано Бароцци, прославившийся подвигами во время Первого крестового похода, возглавляемого Балдуином. Король ценил мужество и отвагу молодого Стефано и всячески покровительствовал ему.
Между юной Матильдой и храбрым рыцарем вспыхнули нежные чувства. Балдуин, вопреки возражениям Аделаиды Савонской, не желавшей в женихи дочери безродного, хоть и доблестного воина, поспособствовал их браку, наградив Стефано графским титулом. С этого времени и стал вести свой отсчет славный род ди Бароцци.
Спустя несколько столетий потомок Стефано, женившийся на Елизавете делла Ровере, дочери четвертого герцога Урбино, воспользовался услугами известного художника Аньоло Бронзино[39 - Аньоло Бронзино (1503–1572) – итальянский живописец, выдающийся представитель маньеризма.], бывшего придворным живописцем тестя, чтобы увековечить семейную легенду.
На полотне Бронзино красовались зачинатели рода ди Бароцци – жгучий брюнет, красавец рыцарь Стефано, и его юная жена, золотоволосая прелестница Матильда. Разумеется, это не был портрет в классическом понимании этого слова. Художник призвал на службу воображение и, дабы потрафить вкусам заказчика, изобразил эту пару во всей мыслимой им красе.
Этот парный портрет с детских лет был одной из самых любимых картин Адольфо. До краха первой любви романтик, живущий в душе юного виконта, именно таким представлял свой собственный брак: он, храбрый и мужественный, а рядом она, нежная и красивая, и их взгляды полны любовью.
Когда же незнакомый прислужник провожал Адольфо с молодой женой сквозь портретную галерею замка в кабинет старого графа ди Бароцци, виконт заметил знакомое полотно и иронично усмехнулся. До вчерашнего дня он был уверен, что браки бывают либо по любви, либо по расчету. Оказывается, существует еще третий вид брака – брак по недоразумению!
В жизни Адольфо было много помешательств, которые иногда он принимал за любовь. Сегодняшний безрассудный брак положил предел множеству этих кратковременных безумств одним большим и, по всей видимости, пожизненным сумасшествием!
Глава 7
Адольфо отвернулся от окна, возле которого стоял в полном молчании последние минут двадцать, и вновь перевел взгляд на девушку. На бедняжку было жалко смотреть. Уже без малого два часа они торчали в малой гостиной, находясь в томительном ожидании аудиенции графа ди Бароцци.
По приезде в замок Кватро Торри виконту было сообщено, что его сиятельство серьезно хворает, поэтому доктора в данный момент ставят ему табачную клизму от ревматизма. Так что гостям придется какое-то время подождать. Однако Адольфо был более чем уверен, что все это лишь пустые отговорки. Просто старик в очередной раз хочет продемонстрировать, что сыну в этом замке совершенно не рады. Он здесь чужой!
Взглянув на жену, Адольфо отметил, как на ее уставшем лице нарастает тревога. Когда виконт сообщил о предстоящем знакомстве со свекром, щеки девушки вспыхнули от волнения яркими пятнами. Теперь же ее лицо практически потеряло краску, сделавшись мертвенно-бледным.
Во всем облике молодой супруги сквозило сильнейшее напряжение. Девушка то беспокойно потирала кончики пальцев, то нервно теребила подол скромного платья, то шептала что-то побелевшими губами, верно, читала молитвы.
Волнение жены отчасти передалось и Адольфо. Как старик примет их? Сын не видел отца около десяти лет. Конечно, до него долетали слухи, что граф ди Бароцци давно живет отшельником в родовом замке. Слышал он и о слабом здоровье некогда сильного и отважного воина. Однако виконт был уверен: ни время, ни болезни не смогли бы повлиять на характер этого человека. Измениться может что угодно: погода, времена года, мода. Но такая скала, как граф ди Бароцци, останется незыблем. Подобные люди не меняются никогда.
Массимо Адалберто ди Бароцци всегда был бескомпромиссным и непоколебимым. Для него существовали лишь две точки зрения: его и неправильная. Что скажет и как поступит он сейчас, когда узнает о состоявшемся венчании сына?
Граф давно требовал от Адольфо женитьбы на представительнице какой-либо славной династии. Семейство Сартори, конечно, не могло похвастаться такими выдающимися предками, как славный род ди Бароцци, тем не менее фамилия эта была во всех отношениях знатная и достойная.
Правда, граф Сартори, воспользовавшись пикантностью обстоятельств замужества младшей дочери, дал за нее довольно скромное приданое. Однако, словно в утешение, добавил, что отныне в распоряжение супруга перейдет и наследство, полученное синьориной Бьянкой от бабушки по материнской линии.
Впрочем, мысли о приданом жены занимали Адольфо меньше всего. К собственному удивлению, мужчина испытал неожиданное беспокойство об этой девушке. Виконт прекрасно знал, каким невыносимым может быть старый граф ди Бароцци. Как больно могут ранить брошенные им в гневе слова. Что будет, если злость и раздражение на сына перекинутся на это ни в чем не повинное хрупкое создание?! Нет, Адольфо не может, не должен этого допустить!
Внезапно дверь кабинета распахнулась, и в комнату тяжелой, шаркающей походкой в сопровождении пары слуг вошел сам Массимо Адалберто ди Бароцци.
“Да, отец, действительно, серьезно сдал”, – отметил Адольфо, завидев графа. Вместо высокого, крепкого, сильного мужчины перед ним был согбенный старик со скрюченными от болезни пальцами рук. Столь разительная перемена иглой жалости кольнула сердце. Все-таки в глубине души Адольфо любил этого человека.
Завидев входящего в комнату графа, Бьянка, как сжатая пружина, распрямилась и вскочила со своего кресла. Застыла в нерешительности и непонимании, что делать дальше. Адольфо поспешил на помощь:
– Отец, позвольте поприветствовать Вас и представить мою супругу, виконтессу Бьянколеллу Маргариту ди Бароцци, урожденную графиню Сартори.
Бьянка присела в приветственном поклоне. Переведя взгляд с нее на отца, Адольфо заметил, каким цепким и внимательно-пристрастным взором уставился тот на девушку.
Рассмотрев в молчании юную графиню, старик медленно устроился в приготовленном для него кресле и, проигнорировав присутствие Адольфо, скрипучим голосом обратился к Бьянке:
– Скажите, дитя, как зовут ваших родителей?
Девушка, заметно сдерживая волнение, начала отвечать:
– Отца зовут Алессандро Луиджи Сартори. А матушка, к сожалению, скончалась.
– Имя! Назовите имя своей матери! – требовательно перебил ее граф.
От его напора Бьянка совсем растерялась и, переведя недоуменно-испуганный взор на Адольфо, с дрожью в голосе произнесла:
– Джемма. Матушку звали Джемма Беттина Сартори, урожденная графиня Руффо. Но она в день моего рождения умерла.
– Сколько вам лет? – с раздраженным нетерпением продолжил допрос старый граф.
– Восемнадцать, – вконец оторопев, еле слышно ответила Бьянка.
Услышав это, граф ди Бароцци переменился в лице. Он побледнел, губы заметно задрожали. В глазах застыло то ли удивление, то ли непонимание, то ли испуг. Наконец, старик неожиданно для своего состояния резко поднялся из кресла, постоял немного, внимательно вглядываясь в лицо застывшей девушки, и, ни слова не говоря, оттолкнув с досадой пытавшегося помочь слугу, решительно направился из кабинета.
Оцепенев на мгновение от странного поведения графа, Бьянка закрыла ладонями лицо и обессиленно упала в кресло.
– Боже! Святая Маргарита! Что я сделала не так? – растерянно, чуть не плача, пролепетала она. Сложив руки в молитвенном жесте, девушка прикрыла глаза и стала еле слышно возносить молитву Мадонне.
Адольфо такой реакцией отца тоже был озадачен. Он замер в полной растерянности и молча наблюдал за отчаянно молящейся женой. Наконец, чтобы хоть как-то разрядить напряженную обстановку, произнес:
– Графиня, почему бы вам не прогуляться в саду?!
Обессиленная девушка послушно поднялась и робко оперлась на предложенную супругом руку. Проводив Бьянку в сад и оставив ее на попечении служанки Марии, Адольфо направился в семейную капеллу к могиле матери.
Рано осиротев, виконт ди Бароцци вспоминал матушку с особой теплотой и нежностью. Пожалуй, только в думах о ней Адольфо оставался прежним, оставался самим собой. Ему очень не хватало матери. Он чувствовал, будь графиня ди Бароцци жива, все в его жизни сложилось бы иначе.
Никто, кроме матери и бабушки, не был по-настоящему близок виконту. После их смерти он так и не смог раскрыть кому-либо свою душу. Знакомых хватало, любовниц – он сбился со счету, друзей почти нет, а тех, кто в полной мере знал его и не переставал при этом любить, не было вовсе.
Не иметь рядом с собой по-настоящему любящего человека – пожалуй, худшее проклятье, которое только можно себе представить! Одиночество сердца – самое горькое и болезненное из всех видов одиночества.
Однако виконт ди Бароцци не спешил с ним расстаться. В мире, где процветала фальшивая любовь, где множились неисполняемые обеты, Адольфо предпочитал оставаться волком-одиночкой.
Поэтому он и не торопился с женитьбой. Печальный пример собственных родителей, как и не слишком счастливые брачные союзы немногочисленных приятелей и знакомых, не давали повода надеяться, что женитьба способна растопить лед, сковавший сердце, и подарить истинно-близкую, по-настоящему родственную душу.