Через тернии к звёздам

– Вы прямо пытаетесь меня соблазнить на поездку в Париж, мисс Руни, жестоко так поступать с пожилой женщиной, – миссис Джонс засмеялась.

– Я покажу Вам Париж, а если Вы будете сопротивляться, я пожалуюсь маме, – проговорила девочка.

– Ох, мисс Руни, мне очень приятна Ваша забота. Спасибо Вам, светлая душа!

Руни осталась удовлетворена ответом женщины. Она довольно улыбнулась, и чаепитие продолжилось.

Вечером за ужином Глэдис не было, и Руни поняла, что что-то действительно не так. Её отец сидел серее тучи, глаза его отекли, и он, словно не видя тарелки перед собой, медленно жевал её содержимое.

– Пап, скажи мне, что с мамой? Она, правда, спит весь день, или она…? – девочка неуверенно подняла на него взгляд.

– Она спит, – ответил мужчина, – Руни прости, но я не в силах сказать тебе эти вещи. Я знаю, что тебе будет тяжело, но мы должны оба стараться для твоей мамы. Она должна выздороветь, а значит, мы должны быть сильными.

– У мамы туберкулёз? – спросила девочка.

Мужчина тяжело вздохнул и отрывисто кивнул.

Девочка почувствовала, как её тело тяжелеет, словно наливается свинцом. А в груди вдруг возгорается что-то странное, неизвестное ей и чужое. Она всегда жила и не знала, что это за чувство. Что-то похожее вызывали лошади, но это было что-то совершено другое. Пытаясь прогнать это ощущение, она сделала глоток воды, но легче ей не стало. Именно в этот момент она поняла, что чувствует невыносимый страх и беспомощность.

– Я поняла Вас, отец, – проговорила она, и мужчина поднял на неё взгляд. Она никогда так к нему не обращалась.

– Хорошо, – ответил он.

– К ней можно сейчас? – спросила она, глядя прямо мужчине в лицо.

– Она ужинает, так же, как и мы, – ответил он.

– Миссис Джонс, – крикнула Руни, подзывая прислугу, – принесите мне мой ужин на подносе в комнату мамы.

– Как скажете, мисс О’Рейли, – ответила женщина.

– Я нужна ей, – пояснила Руни отцу, встала из-за стола и вышла из столовой.

Её мама лежала на кровати, толкая вилкой кусочки варёного картофеля. Она явно не хотела есть, слабость не давали ей даже выше поднять подушку. А голова кружилась так, что еда совершенно не лезла в желудок. Руни тихо постучала и вошла внутрь.

Она знала, что может застать мать в ужасном состоянии, поэтому пообещала себе, что не испугается, что бы там ни было. Но, увидев женщину, она поняла, что зря переживала. Её мама ещё не успела измениться. Единственное, что сразу бросилось в глаза это испарина, из-за которой волосы прилипли ко лбу.

– Руни, ты пришла? – спросила женщина.

– Да, хочу поужинать с тобой, – ответила она, – а-то ты явно скучаешь здесь одна.

– Совсем не хочется есть, – честно призналась Глэдис.

– Увы, но надо, – Руни пожала плечами, присаживаясь на край кровати, – как ты мне всё время говоришь во время простуды? Без еды у организма не будет сил бороться с заболеванием. Есть необходимо.

– Теперь ты будешь ухаживать за мной? – женщина усмехнулась, но затем закашляла.

– Банальное проявление заботы, – Руни вновь пожала плечами, – ты слишком низко, давай поднимем подушку.

Она встала и подошла к изголовью кровати. Подняв подушку выше, она помогла матери сесть, а затем пододвинула ей поднос с едой.

– Скоро миссис Джонс должна принести и мой поднос, – говорила она, – будем есть вместе. И всё съедим.

– Ты какая-то другая, – вдруг заметила Глэдис, – словно успела повзрослеть за ночь.

В этот момент дверь открылась, и миссис Джонс внесла поднос.

– Вот и мой ужин, спасибо, миссис Джонс, кстати, мама, я не рассказала: я покажу миссис Джонс Париж.

– Париж? – переспросила Глэдис.

– Да, Париж. Миссис Джонс стесняется только, говорит, что не знает французский, но это ведь не проблема.

– Отличная идея, – согласилась Глэдис, – миссис Джонс может поехать с вами, когда вы, с отцом, снова соберетесь во Францию.

– Я тоже так думаю, – согласилась Руни.

– Спасибо Вам большое, мисс Глэдис, приятно работать на таких людей, как Вы, – с улыбкой проговорила миссис Джонс, ясно сдерживаясь, чтобы не заплакать или замолиться.

– Это Вам спасибо, миссис Джонс, Вы рядом, сколько я себя помню, и всегда были готовы помочь.

Женщина всё же не сдержала слезу, а потом, поспешно пожелав приятного аппетита, покинула комнату.

Руни смотрела на эту высокую подушку и не могла поверить, что её мама действительно больна. Эту белую треугольную вещицу, набитую твердым негибким материалом принёс врач, мистер Чемберс. Она позволяла Глэдис спокойно спать, не захлёбываясь жидкостью в лёгких и кровью, так как её голова во время сна была выше груди. Но Руни замечала, что в особенно тяжёлые дни её маме эта подушка никак не помогала. Миссис Уанхард тяжело дышала, издавая странные хрипы, закашливалась, и тринадцатилетней девочке иногда казалось, что её мама способна выкашлять собственные лёгкие. Мистер Энтин Уанхард как мог пытался облегчить муки супруга, вызывая врача, который с помощью странных сиропов и таблеток помогал мисс Глэдис сдерживать кашель. Но её близкие заметили одну неприятную особенность – после лекарств женщина утверждала, что видит дьявола и его подопечных чёртов, которые пришли, чтобы утащить её грешную душу в ад.

Мистер Уанхард обычно в такие моменты пытался быть рядом с женой и терпеливо убеждал её, что никаких дьявольских отродий в их доме нет, и что никто Глэдис не тронет.

Но однажды женщина увидела то, что напугало многих в Нерис-Хаус. Слуги, которые были взяты на работу для помощи в уходе за Глэдис, после того как дали ей лекарства, в ужасе прибежали к мистеру Уанхард в кабинет. Глэдис в тот раз не просто бредила, а говорила с пустотой, смеялась с ней и делилась своей жизнью, называя её мамой. Многие в Лондоне знали про трагедию белого дома с розовой гостиной, поэтому подобное поведение хозяйки немало напугало слуг. Но не миссис и мистер Джонс.

– Ох, что взять с этих девчонок, прости меня, Господи!? – возмущалась женщина, идя по коридору второго этажа и звеня ключами на своём поясе. – Как помолиться, так они прогрессивные, чёртовы атеистки, а как увидеть нашу хозяйку в бреду – так это разговор с призраками! Тьфу, на них, безмозглые!

– А ты-то прям, не боишься? – спросил её муж, ступая за ней.

– Я в Бога верую, но наша мисс Глэдис серьёзно больна, и всё, что мы можем делать – молиться.

И женщина строго посмотрела на мужа, обернувшись на него через плечо, давая ему понять, что слышать от него ничего не хочет. И мужчина тяжело вздохнул и пожал плечами, понимая, что сказать тут и нечего.

На самом деле с болезнью Глэдис в Нерис-Хаус пришли тоска, пустота и мрачность. Когда ещё женщина была в силах пережить светский вечер, Энтин приглашал в дом их совместных друзей, чтобы поднять жене настроение, и чтобы она не теряла тягу к жизни. Но она чахла, и чахла стремительно. И это замечали все, кто знал живую, эмоциональную и энергичную Глэдис. Но два их верных друга – миссис Эванс-Холл и мистер Ледисбридж старались не искать в Глэдис изменения, и даже если отмечали их, то только в виде комплимента. Никогда Глэдис не слышала столько приятных слов от Рамси как во время болезни. Однажды он похвалил Глэдис за удивительный ровный тон мраморной кожи, который другие барышни светского общества пытались достичь с помощью масок с лимонным и огуречным соком. Или же однажды он заметил, что Глэдис достигла удивительного уровня мастерства внимательно слушать собеседника, хотя на самом деле у неё не было сил, чтобы говорить самой.

В последний раз Глэдис вышла в свет, когда макияж был уже не в силах скрыть впадины на её щеках. Она была бледна, худа и слаба. Энтин помог ей сесть в кресло, и она весь вечер просидела в нём. И как миссис Эванс-Холл ни старалась сделать вид, словно за неделю с последней встречи Глэдис не изменилась, а даже может стала краше, в её глазах читалась невыносимая боль. Мистер Ледисбридж старался шутить, вспоминал как он познакомился с Энтином и все забавные моменты их дружбы, и чтобы ему удавалось отыгрывать роль счастливой мужчины, он пытался не смотреть в сторону Глэдис. Он чувствовал себя актёром на сцене – нельзя было дать понять Глэдис, что все они испытывают ужас от мысли, что скоро её не станет.

В тот вечер, когда они распрощались, миссис Эванс и мистер Ледисбридж вышли на улицу, последний раз махнули Глэдис и Энтину и позволили себе перестать улыбаться.

– Я так не могу, Рамси, я больше не могу, – заговорила женщина, закрывая лицо руками, но, всё ещё сдерживая слёзы, – она же умирает…

– Шарлотта, – мужчина положил ей руку на плечо, а затем едва хлопнул, – мне тоже нелегко, но мне не хочется об этом думать. Мисс Глэдис нуждается в нас.

– Я не хочу её отпускать, – ответила миссис Эванс.