Северный крест

И пошла Ира рыдаючи къ знахарк?, дабы приворожить милаго ей Касато, жительствующаго въ много бол?е, нежели милъ онъ самъ, миломъ ей Дворц?. Шла и сказывала: «Зелья выпью, мазью намажуся – охъ, приворожу я тебя, милый, ой, покорю сердечко твое алое! Чаю: снидетъ боль изъ сердца д?вичьяго!»

Долго шла, изр?дка подбирая цв?ты, дабы погадать на нихъ: любитъ – не любитъ; чаще всего выходило «не любитъ»; и бросила она цв?ты и прис?ла горючи: плакалась Ира – да такъ, что словно Мiровой Скорби наконецъ-то опротив?ло гулять по б?лу-св?ту въ поискахъ пристанища, и пристанищемъ выбрала она не кого-нибудь, а первую критскую д?ву, заселившись безъ спроса въ сердце ея. Услышала Ира, что къ ней б?житъ н?кто; неторопливо бросила взглядъ и увидала мчащагося къ ней Малого; то былъ н?кiй невзрачный, сутулый, съ в?чно-щурящимися б?гающими глазками, но вм?ст? съ т?мъ в?чно-сонный, самаго обычнаго роста, моложавый юнецъ, изъ котораго словно сочилась несолидность и бол?зненность своего рода, съ дурною кожею и предлинною шеей (словно была она таковой, чтобы обладатель ея могъ сувать свой носъ куда не должно) – словомъ, походилъ онъ на большинство критскихъ юнцовъ, кроткихъ и радостно-печально-грустныхъ, что словно самою природою было направлено къ умноженью презр?нья къ нимъ – со стороны природы, природнаго, ежели подъ этимъ понимать не зв?рей, но, скажемъ, д?въ вс?хъ возрастовъ и половъ и прочихъ дольнихъ созданiй. Однако обладалъ онъ одной небезынтересной чертою помимо не по-критски задумчиваго, отр?шеннаго выраженья лица: порою, возвращаясь съ дворцовой службы, вид?лась ему едва ль не въ каждомъ дерев?, куст?, травинк?: критская вязь; iероглифы мерещились и во снахъ (тогда казалися они ему иной разъ злов?щими, иной разъ – попросту злор?чивыми, но иногда – посл? сладострастныхъ ночныхъ мечтанiй – злокозненными, злочестивыми, злотворными и зломудрыми; но въ миги сладострастныхъ его грезъ казалися они ему: доброгрудыми, добровыйными, добробедрыми, аки иныя критскiя д?вы), и тогда онъ водилъ десницею по воздуху, словно тщась н?что записать. Порою просыпаясь ран?е положеннаго еще впотьмахъ чертилъ – не то сосредоточенно, не то самозабвенно – палочкой-стилусомъ н?кiя письмена на полувлажной глин?, и остается лишь догадываться, каковъ былъ смыслъ таинственныхъ сихъ начертанiй. – Очень ревностно служилъ польз? отчизны, но служа ревностно, всё жъ не жилъ въ своей должности, ибо любилъ не её, а Иру. Съ презр?нiемъ Ира отвела отъ него взоры свои и очи сод?лала льдяно-равнодушными и устремленными къ небу. Малой первымъ началъ бес?ду:

– Ира-красавица грядетъ-то по полю, бл?дна, якъ Луна, да б?ла, якъ сн?га и льды Иды-горы. Здравствуй, милая, – добавилъ онъ, прив?чая милую, сладостно-сладострастно смущаяся и потупляя очи, какъ то было положено по критскимъ обычаямъ въ подобномъ случа?, но скор?е по робости своей. – Вотъ теб?, теб? в?нокъ я свилъ изъ цв?товъ окрестныхъ. Да ты и сама – цв?токъ, н?жн?йшiй изъ прорастающихъ въ садахъ земныхъ; горный ручей: въ пустын?.

– Вижу, что изъ окрестныхъ, – фыркнула Ира не безъ презр?нiя, изображеннаго на ея лиц?, и скучая добавила: – Что мн? в?нокъ твой? Къ чему?

– Что, плохъ, о услада очамъ? – взволнованно вопросилъ Малой, ставшiй словно самимъ олицетворенiемъ удивленiя

– В?нокъ-то хорошъ, – отв?тствовала д?ва, разглядывая цв?ты, изъ которыхъ былъ онъ сд?ланъ.

– Дозволь… – пролепеталъ Малой, глядя на нее съ трепетомъ и сердечнымъ волненiемъ.

– Ничего не дозволю. Гляди ты долу! Всё ты ходишь за мною по пятамъ. Говорила и говорю: сама Судьбина горькая воспретила быть любви межъ нами. В?къ тебя не видать!

– Я счастливъ быть при теб?. И хоть плачу – я счастливъ, счастливъ! А, можетъ, потому и счастливъ, что плачу порою. Въ томъ зав?ты Матери, что мужамъ подобаетъ плакать и страждать чаще, много чаще, ч?мъ д?вамъ, что и безъ того чисты: какъ ручей горный, какъ Ида-гора; ибо мужамъ должно еще очищать сердце свое, дабы приблизиться существомъ, сердцемъ, хотя бы и на шажокъ какой: къ вершин? именемъ Д?ва, – и см?ть созерцать Её.

– Любовь неразд?ленная препятствуетъ счастью моему, а разд?ленной быти она не можетъ. Заклинаю: уходи.

– Бей! Бей – не уйду! А быть битымъ любимою – всего слаще.

– Тогда не побью.

– О, да не лишатъ меня богини зр?лища толикой красы! Я-то уйду да приду вновь.

– Ахъ, да и не придешь – приб?жишь.

– Приб?гу, о божественная.

– Милая, а я теб?, теб? не токмо в?нокъ сплелъ, достойный божественнаго твоего чела, да къ нему въ придачу и п?сню сочинилъ, – не безъ надежды выпалилъ Малой.

– Ой, избавь меня, юноша, отъ п?сенъ твоихъ. Кручинюся я, не вишь? Ужель осл?пъ?

– Вижу, вижу, милая. Ахъ, кабы помочь теб?. А, можетъ быть, провожу тебя да успокою сердце прекрасное?

– Н?тъ-н?тъ. Иди же, иди, какъ шелъ.

– А что за горе сердце прекрасное неволитъ?

– Не твое то д?ло, не твое.

– Какъ знать, можетъ, оно и меня касается. Хотя бы и краешкомъ уха услыхать бы!

– Сказала же, – добавила она съ пригрозою въ очахъ, – не твое д?ло! Глупенькiй: гд? жъ теб? понять тайны сердца д?вичьяго; глубоко оно, аки окiянъ-море, темно, аки Нощь, и чисто, аки слеза. Ты, Малой, словно въ Мать не в?руешь – такъ мн? кажется.

– Какъ можно?

– Забываешься ты, словно зав?товъ не в?даешь.

– Помилуй! Но Любовь разв? не отсв?тъ Матери?

– Твоя – н?тъ. Ну, иди же, иди. И передай отъ меня в?сточку Касат?, что я о нёмъ вспоминала; добавь къ сему: думы думала о нёмъ; спроси о здравiи его, не забудь.

– Передамъ, о прекрасная изъ прекрасныхъ. Всё будетъ исполнено. Да какъ же онъ красу твою позабудетъ, да и съ именемъ ты, не то, что мы, критскiе. По полямъ многотравнымъ, пьянящимъ сердце младое, приду я во Дворецъ: дорогу перекрыли: Хозяину земли критской угодно днесь на коняхъ-скакунахъ резвитися.

– Многая л?та Царю! И да хранитъ его Зиждительница! А ты, скачи, скачи, аки конь. Пожив?е! А я снова гадать пойду.

– Да, иду, милая, иду, – со взоромъ увлажненнымъ и блаженно-помертв?лымъ, посл? поклона молвилъ Малой и сп?шно удалился, однакожъ, оглядываясь на нее, любуясь ею. Про себя же думалъ: «Ахъ, какъ люба она мн?; какъ ей сердце полонить? Не д?ва – богиня. И куда во Дворц? смотрятъ? А можетъ, господамъ-то и видн?е, да у меня свои глаза есть». Ира же – когда Малой сп?шно удалился, приговаривая чуть погодя «Критскую жалую природу, сердце пляшетъ вонъ!» и обливаяся потами, – молвила вслухъ: «У Касаты на колесниц? колеса, златомъ оправленныя, а этотъ-то пусть себ? б?гаетъ. И еще оба зовутся людьми! Что межъ ними общаго, что ихъ связываетъ? Пропасть, бездна межъ ними».

Долго ходила Ира, сердце успокоивши, по полю и гадала: любитъ-не любитъ; снова чаще выходило: не любитъ. Уставши, медленно отправилась къ дому своему, позабывши о пос?щенiи знахарки; по дорог? любовалась лазурью небесною, разстилавшейся въ упоительныхъ аэрахъ. Отаями грезъ ниспадала лазурь и внушала надежду. Подходя къ дому, увидала своего любовника, поджидавшаго её у входа, мужа многомощнаго, съ кожей цв?та песочнаго, съ очами грозными; былъ онъ однимъ изъ начальниковъ «братьевъ критскихъ»: критской п?хоты. Скупо и съ презр?ньемъ подчеркиваемымъ отв?чала она на многострастныя его ласки, отстраняясь больше для вида и по обычаю. Вошли въ домъ…

На сл?дующiй день, уставши отъ любовныхъ ласкъ и проснувшись поздно, когда Солнце критское продолжало палить, попаляя живое и неживое, любовникъ Иры напомнилъ ей, что сл?довало ей отправляться въ дорогу.

Черезъ н?которое время Ира по дорог? къ знахарк? увидала Мудренькаго. Онъ поприв?тствовалъ её по критскимъ обычаямъ. Неизв?стно, о чёмъ шелъ разговоръ: отъ него долет?ло н?сколько фразъ:

– Я жъ теб? услугу оказала! – капризнымъ тономъ сказала Ира.

– Какую? – словно бычокъ, отв?чалъ Мудренькiй.

– Поц?ловала когда-то: въ щеку. Ахъ, какъ была я несмышлена.

Таковъ былъ Евинъ родъ на земляхъ добрыхъ.

* * *

Малой же, сильно запыхавшись отъ б?га, направлялся во Дворецъ, во святая святыхъ Крита, гд? уже н?сколько л?тъ служилъ писцомъ. Чертогъ, отбрасывающiй пугающую предлинную т?нь, многоколонный, пробуждался ото сна. Писецъ приближался ко мр?ющему Дворцу-великану, св?тлокаменному, крепкостенному, б?лизною равному сн?гамъ и льдамъ горы Иды, страшащему, и всё не могъ привыкнуть – вид?вши его сотни разъ за жизнь; Малому онъ казался не только и не столько безм?рно-чуждымъ, иноприроднымъ, но: не выросшимъ изъ земли, отъ в?ка и до в?ка доброй земли (такъ учили матери и бабки), но словно низвергшимся, обрушившимся съ чуждаго неба: въ ея лоно. Дворецъ представалъ: чудищемъ, хотя и распростертымъ, но живымъ и высившимся: до неба. И во внутрь чудища – не черезъ пасть – главный входъ, но черезъ иныя его отверстiя – черный входъ – предстояло проникнуть Малому по долгу службы. Потоки св?та встр?тили Малого: ст?ны предстали: ст?ною св?та. Св?ты хлестали, били, царапали, сжигали глаза; Дворецъ пилъ изъ сердца Малого, его проницая и пронзая, приближавшагося всё ближе и ближе къ черному входу во Дворецъ; по м?р? приближенiя всё бол?е малымъ казался себ? Малой: словно сжимался онъ, а чудище – ширилось; входъ – знакомая темная деревянная дверь, съ ручкой-букранiемъ, спиралевидными орнаментами и рогами посвященiя вкругъ двери – разрастался, всё остальное – терялось. Ароматы сладостно-тяжелыхъ куренiй встр?тили Малого, гнетущее бросилось въ сердце: сл?зало, какъ со зм?и, свое, живое свое – и заступало казенное, чуждое, враждебное. Вскор? вступишь: въ утробу чудища, – и будешь охваченъ: и убранствомъ полутемныхъ залъ, что пл?няли сердце полутемнотами, и прохладою, и камнемъ, и прорастающими живыми лугами фресками, небывалыми, самыми живыми на св?т?, и присутствiемъ Самого (который казался Малому Быкомъ красноярымъ) гд?-то поблизости, – и еще долго не вернешься: къ себ? самому, въ свое, въ живое свое; войдешь въ чудище, всеохватное, всеобъемлющее, всепожирающее, – и забудешь обо всёмъ на св?т?, о себ?, день претворится въ ночь, а ночь – въ день. – Какъ быкъ, влекомый на закланiе, какъ рабъ, влачащiй ярмо, не шелъ и пришелъ Малой во дворецъ, но именно дворецъ призвалъ его къ себ?, притянулъ, незримою десницею ритмично-м?рно подергивая поводокъ (столь же незримый, какъ и десница).

Но вотъ увидалъ онъ знакомаго привратника, изъ числа покоренныхъ въ недавнемъ крито-египетскомъ наб?г? на востокъ Средиземья, родомъ изъ земель восточныхъ. Онъ, поздоровавшись съ Малымъ, спросилъ о его жить?-быть? и, не дожидаясь отв?та, испросилъ:

– Всё за нею б?гаешь? Къ сердцу прилипла пуще всего прочаго?

– Да: средь насъ богиня, живая…Ира…по милости своей пос?тила сердце мое своею красой…

– Скверно, бол?е ч?мъ скверно. Брось, – сказалъ его знакомецъ, – д?ва какъ д?ва; и желанья – вс?мъ изв?стныя – девьи. Да, д?ва д?вой, а не диво. Ишь прил?пился къ ней!

– А я говорю: диво, – сердито отв?тствовалъ Малой. – Она одна такая, н?тъ иныхъ, окромя нея.

– Эхъ угодно теб?…в?дь уже чинъ чиномъ бытуешь, а всё б?гаешь. Не поймешь васъ, критскихъ.

– Да н?тъ мн? жизни безъ нея! Какъ ни служить ей, ежли она душу сперва опалила, а посл? и зажгла! Ты словно дался диву – ужель не любилъ ты – да такъ, чтобъ жизнь вся горечью черною обернулася; а посл?, посл? горечи, вдругъ, ни съ того ни съ сего – м?дью всепронзающею – св?тъ, да такой св?тъ, какого, можетъ, и никто не видывалъ: какъ Солнце – она.

– Такъ – не любилъ.

– Значитъ, не любилъ ты вовсе, ибо любовь подлинная – всегда такова.

– Да н?тъ же! Ты меня послухай: забудь её въ сердц? своемъ и ум?.

– Пустое сов?туешь: я тебя скор?е забуду, оса тебя укуси, и, можетъ, скор?е царя позабуду, ч?мъ Её. Её!