Северный крест

Но вижу я за моремъ сновъ

Однообразiе пустыни.

    Бальмонтъ

Прочь, люди!

Если бы я могъ схватить зубами всю твою вселенную!..

Я грызъ бы её, покуда отъ нея не осталось бы оскаленное чудовище, страшное, какъ моя мука.

    Шиллеръ

Глава 1. Лабиринтъ, или дни несчастiй

Если ран?е на Крит? царила Жизнь, то нын? Смерть, неумолимая, будто Судьба, расправила крылiя и властвовала, себя казавши моромъ, гладомъ и тьмами жертвъ. Тотъ, кого поздн?е нарекли Аполлономъ, плавилъ аэръ: стр?лами смертоносными, давя и губя всё живое; аэръ дрожалъ, подрагивалъ, переливаясь, струясь и мерцая нем?рно. И была осень – какъ ножъ.

Рыдалъ в?сь Критъ, и стенала земля, оплакивая Имато Благобыкаго, Имато Багрянороднаго, но, умывшись кровью, потомъ и слезами, не очистился Критъ; сквозь рыданiя и плачи поначалу часть народа воспринимала Касато какъ отчасти самозванца, но то была малая часть критянъ; съ иной стороны, самозванецъ об?щалъ быть бол?е мудрымъ, нежели Имато и – кто в?даетъ? – бол?е благорасположеннымъ къ народу; иные – большинство – попросту боялись думать о столь высокихъ матерiяхъ, да и думать имъ было некогда и непривычно. Народъ безмолвствовалъ, что въ нашемъ случа? означаетъ: колебался между возставшими и властью новою, какъ правило, со страхомъ отдавая предпочтенiе первымъ. Зримы были д?ла Акая (а, быть можетъ, и иное – пребыванiе на тогдашнемъ Крит? иного): обычно на Восток? въ подобныхъ обстоятельствахъ принималъ людъ новаго правителя оц?пен?ло, неподвижно: по-рабски смиренно, молча, покорно.

Новый правитель, Касато – посл? того какъ его попытка заключить миръ съ возставшими кончилась неудачею, о чёмъ и сама Исторiя не вспомнитъ въ подробностяхъ, – въ борьб? съ возстанiемъ началъ съ р?шительныхъ д?йствiй: первымъ д?ломъ попросилъ помощи у фараона, отдавъ тому н?которое число рабовъ и иныхъ ремесленниковъ изъ числа наибол?е ц?нныхъ, полусвободныхъ и работавшихъ на государство, Повара Всего Крита (случись сейчасъ Имато, мертвому Имато, узнать объ этомъ – онъ самое малое упалъ бы въ обморокъ, но того в?роятн?е, что упавши въ обморокъ, онъ уже никогда бъ не возсталъ), невеликое множество драгоц?нностей м?стной работы (ихъ онъ отдалъ нехотя, съ долгимъ торгомъ, какъ всегда было принято на Восток?; сторговались на зам?тно меньшей сумм?), о которыхъ мы уже вели р?чь, и въ придачу къ нимъ вино да елей; однако отм?тимъ, что прибыло на Критъ не все об?щавшееся воинство фараона, а лишь большая его часть; египтяне сiе объясняли т?мъ, что часть воинства ихъ погибла въ кораблекрушенiи, рожденномъ небывалымъ штормомъ; море къ юго-востоку отъ Крита н?которое время еще называли Горькимъ моремъ. Помимо сего куплена была множество оружiя, привезенное съ Востока въ обм?нъ на вино, масло оливъ и ц?нныя породы деревьевъ. Этимъ Касато не ограничился: провелъ преобразованiя воинства – съ ц?лью увеличенiя боевого духа его; мы не знаемъ подробностей ихъ проведенiя и даже сути ихъ, но изв?стно, что они были жестоки для братьевъ критскихъ, число коихъ н?кимъ образомъ уменьшилось, а военные навыки возросли; военачальника, съ недавнихъ поръ бывшаго главнокомандующимъ, не то казнилъ смертью, не то сослалъ нав?ки въ непробудное рабство. О военачальник? новомъ было изв?стно, что онъ пользовался если не любовью, то уваженiемъ, ибо уваженiе на Крит? той поры всегда зачиналось страхомъ и было родственно посл?днему по самой своей сущности; страхъ, глаза котораго велики, не перенесся, однако, на возставшихъ. Такъ онъ училъ ратниковъ своихъ: «Эй, гожiе къ служб?, чинно ступаемъ, чинно, разъ-два, сволочь…вотъ такъ мечъ держать, дурачина, ровн?е…быстр?е, разъ-два…руби ворога вотъ такъ, разъ-два…я научу васъ бранной жизни…кто не могетъ, того самъ буду кнутомъ нещадно бить, аки татей… будете у меня пить воду морскую». Подобныя р?чи часто слышны были. Изв?стно также, что Касато приказалъ использовать въ борьб? съ окаянными мятежниками не только всю им?ющуюся конницу, но и поверхъ сего повел?лъ высочайшимъ указомъ сыскивать вс?хъ коней критскихъ и сгонять ихъ къ кносскому Дворцу, дабы увеличить число всадниковъ. Также въ кратчайшiе сроки онъ дотол? вооруженное пращами и луками критское войско вооружилъ насп?хъ изготовленными обоюдоострыми с?кирами: оружiе въ вид? самаго священнаго символа минойскаго Крита – Лабриса – должно было поднять боевой духъ критскихъ братьевъ; сему служило и созданное на скорую руку напечатл?нье восьмерки на щитахъ солдатъ, которая, какъ и Лабрисъ, означала плавное перетеканье круговорота природы, безконечное ея становленiе, божественные ея плавность, незавершенность, текучесть; съ оной поры всё бол?е и бол?е переставалъ быть Лабрисъ символомъ, лишь символомъ: всё меньше изображали его и всё больше изготовляли. Но главнымъ повел?нiемъ Касато было то, что и критскiе братья, и конница стали лишь вспомогательными войсками: главную роль отводилъ онъ египетскимъ воинствамъ. Такимъ образомъ, если ран?е перев?съ силъ былъ на сторон? возставшихъ, то отнын? былъ онъ на сторон? правительственныхъ войскъ. Къ сказанному добавимъ: по манiю Касато принесли и н?сколько челов?чьихъ жертвъ числомъ не то въ 6, не то въ 9 мальчиковъ и во столько же д?вочекъ изъ числа критянъ: всё – ради поб?ды. И посл?днее, что изв?стно: Касато отдалъ приказъ не записывать ни о ход? возстанiя, ни о борьб? съ нимъ: до окончательной поб?ды.

Денно и нощно гор?лъ огнь градскiй на Крит?, но нын? государство въ б?дахъ бытовало и было осквернено: возстанiемъ. И былъ затушенъ повел?нiемъ Касато огнь градскiй, досел? негасимый и почитавшiйся возжженнымъ самою Матерью, а потому и отъ в?ка чистымъ: до подавленья нечестиваго мятежа и водворенiя священнаго порядка.

* * *

Изъ дворца въ дворецъ посылали своихъ слугъ – мужей, дабы предупредить объ опасности. Р?дко кто изъ нихъ достигалъ своего назначенiя: гонцовъ узнавали и убивали либо сами возставшiе, либо жители окрестныхъ селенiй, бывшихъ, какъ правило, въ большей м?р? или м?р? меньшей – въ силу страховъ, леденившихъ ихъ дерзновенiе – на сторон? возставшихъ. Жители самое малое сочувствовали д?лу ихъ и тайно отъ властей помогали имъ ч?мъ могли.

Итакъ, не встр?чая въ ц?ломъ серьезнаго сопротивленiя, Акай, многократно умноживши и усиливши свои ряды, регулярно пополняя запасы пропитанiя въ захваченныхъ дворцахъ и придворцовыхъ хранилищахъ, а также въ прилегающихъ къ дворцамъ селенiяхъ, захватилъ большую часть прибрежныхъ земель Крита. Однако онъ – волей-неволей – столкнулся съ трудностью: въ силу общекритскаго размаха возстанiя къ нему примкнуло столь великое множество народа, что вовсе не критскiе братья были страшны возставшимъ (даже случись первымъ быть объединенными противъ вторыхъ), но гладъ (который, напомнимъ, и былъ одной изъ причинъ возстанiя и непосредственнымъ къ нему поводомъ). Сами возставшiе, будучи опьяненными усп?хомъ общаго д?ла и многочисленными поб?дами, вовсе не собирались расходиться по домамъ (многiе не в?дали, въ какой сторон? ихъ домы: такъ далеко иные отошли отъ родныхъ м?стъ). Толпа желала одного: взять – осадой ли, штурмомъ ли – Крита твердыню главн?йшую: дворецъ кносскiй.

И вотъ возставшiе, закаленные многочисленными поб?дами, уже многiе дни и нед?ли шли къ державному Кноссу, къ сердцу Крита, не встр?чая сопротивленiя (но всё же его ожидая). «Лишь Кноссъ, столица минойскаго Крита, – впереди: Критъ уже нашъ!», – воодушевлялъ своихъ братьевъ Акай, повторяя эти слова часто, и походили слова эти на заклинанiя. Возставшiе шли по холмамъ, н?когда изобилующимъ ячменемъ, вдали видн?лись оливковыя дерева. Дорога начала понижаться, солнце пекло всё такъ же. Вдали – разстояньемъ въ три-четыре стр?лы, пущенныхъ мощною рукою, – показался б?л?вшiй дворецъ, и былъ дворецъ – какъ упавшее Солнце.

На подступахъ къ Дворцу, походившему не только на Солнце, но и на огромное сл?пое око, они и впрямь увидали р?сницы ока: немногочисленную п?хоту, не обратившуюся, однако, б?жать куда глаза глядятъ, какъ то бывало обычно и къ чему привыкли возставшiе. Конница съ лошадьми, которыми, между прочимъ, такъ дорожилъ покойный Имато, тщась найти возставшихъ и, нашедъ, покарать ихъ, безъ проку носилася по Криту, загоняя многое множество скакуновъ. Возставшiе быстро изничтожили п?хоту, которая, признаемъ, стояла насмерть – до посл?дняго ея челов?ка: быстро была она разс?яна численно – несравнимо – превосходившими войсками возставшихъ, претворившихся въ волну, бурю, молнiю; что жъ, стоянiе на смерть поб?дою не ув?нчалось для братьевъ критскихъ, отправивъ ихъ въ царство Смерти.

Слышались громогласно издаваемыя слова:

– Боль жрицъ за нашу боль: нашу, и отцовъ нашихъ, и д?довъ!

– За равенство и братство!

– За торжество Правды!

– Наша взяла, хоть и рыло въ крови!

– Будетъ волчицамъ насъ грабить да въ узд? держать!

– Веди, Акай!

– За предводителя!

– Жрицъ насилить будемъ, братья!

– Коли мы до седьмого кол?на возд?лывали земли въ пот? лица, ловили рыбъ подъ Солнцемъ всеопаляющимъ, прозябали въ глад? и мор?, дабы кормить разжир?вшiя ихъ т?леса, – такъ пусть же такъ поживутъ и наши угнетатели!

– В?рно, братъ, говоришь. В?рно!

– Осталось лишь сокрушить главн?йшiй изъ дворцовъ, разсадникъ Зла, сердце Несправедливости, коли ц?пи раба – незримыя, но отъ того не мен?е кр?пкiя, – уже разбиты, – оралъ во всё горло н?кiй бывшiй писецъ.

– Эй, наши, голову слушать: голова нашъ говорить желаетъ!

Акай, оглядывая тьмочисленное свое войско, покам?стъ не восцарствовала тишина, началъ р?чь, предостерегая возставшихъ:

– Помните, братья мои, помните въ сердцахъ своихъ о коварн?йшихъ ловушкахъ: о хл?б? земномъ. Кто, какъ не привыкшiе господствовать, ум?етъ играть на этомъ? Они, они способны потушить праведнаго возстанiя святый огнь.

– Никогда! – слышалось повсюду.

– Никогда! – громогласно отв?тствовалъ Акай. – Такъ ужъ заведено, что родъ людской д?лится на господъ и рабовъ – безо всякой надежды на примирительную середину – на угнетающихъ и угнетенныхъ, на пресыщенныхъ и истерзанныхъ гладомъ, на волчицъ и ягнятъ, на пожираемыхъ и пожирающихъ, на принуждающихъ страдать и страждущихъ, на покоряющихъ и покоренныхъ.

Торжественно оглядывая возставшихъ, в?рн?е, только возстающихъ изъ незакатнаго рабства, посл? н?которой паузы, продолжалъ Акай:

– Такъ будемъ же и мы пить изъ рога изобилiя, изъ чаши благоденствiя. Насталъ и нашъ часъ! Но да не поддадимся же и нын? ув?щанiямъ жрицъ и крысъ придворныхъ!

– О да, не поддадимся и да сокрушимъ твердыню Зла! – вопили наибол?е загор?вшiеся пламенною р?чью Акая, пьяные и безъ вина.

– Помни, всякъ меня слышащiй: въ с?ч? грядущей вс? мы обр?темъ свободу вящую – и т?, кто поляжетъ, и т?, кто будетъ пировать на самой на вершин? Дворца. Но ежель и суждено намъ сгибнуть – дорого, дорого продадимъ мы наши души! – этими словами окончилъ свою р?чь Акай.

– Слава Акаю! Мы твои – до гроба! – грем?ли возставшiе.

Кто-то изъ нихъ зычно и громно крикнулъ, заглушая прочихъ:

– Завтра, завтра одержимъ мы поб?ду, о коей будутъ долго еще п?сни п?ть, ибо не пожал?емъ себя! Войско вражье вяло въ сердц? своемъ. Они только что и желаютъ, какъ уб?жать съ поля боя – да поскор?е!

* * *

Чередою нескончаемою хлынулъ народъ: къ предм?стьямъ Кносса; людъ былъ угрюмъ и напоенъ страхами за свою дерзость; но – скор?е благодаря, нежели ему вопреки, – была толпа шумлива, гоготала она, разливаясь по аэрамъ отъ гулкихъ басовитыхъ голосовъ до пищанья дитятъ; и былъ гулъ по земл? критской; и была чернь зла; и злой былъ жаръ дневной.

Ширилось число пришедшихъ, преходя въ великое множество. Случись множеству сему быть едину, то была бъ сила прегрозная, но была толпа сущностно разс?янною: одна часть алкала, какъ то ей всегда было свойственно, хл?ба и зр?лищъ; она и в?дать не в?дала, что помимо хл?ба земного есть хл?бъ небесный. Иная часть толпы также в?дать не в?дала о хл?б? небесномъ, но въ отличiе отъ черни, желавшей во что бы то ни стало утолить изв?чные свои глады – зд?сь и сейчасъ и любою ц?ной (хотя бы завтра ихъ и казнили), – сiя часть толпы желала перем?нъ и ради перем?нъ жертвовала до времени хл?бами и зр?лищами. Но какихъ именно перем?нъ алкала она? Ясно одно: свергнуть Касато и царствовать вм?сто него и влад?ть Критомъ.

Но вотъ возставшiе, влекомые да подгоняемые красноярымъ быкомъ страстей, уже близъ Кносса; Кноссъ – въ кольц? возставшихъ; осажденъ Кноссъ, столица минойскаго Крита, и, кажется, н?тъ исхода для него. Близятся возставшiе къ кносскому дворцу-лабиринту: къ посл?дней твердын?. Касато въ немъ н?тъ, Касато схороненъ Критомъ, незримо обитая не то въ немъ, не то въ Египт?, и одной лишь Матери было изв?стно, гд? былъ онъ схороненъ; но есть жрицы въ Кносс?, въ кносскомъ Дворц?.

Словами чахлыми и лживыми бросилась власть въ сердца и желудки народные. Иные – съ глазами бол?е алчными и желудками бол?е пустыми – в?рили: поддавалась они въ своемъ осл?пленiи ув?щанiямъ жрицъ: власть об?щала быть какъ никогда ран?е щедрой, случись толп? разойтись и выдать въ руки жрицъ своего главаря. Но и другая, еще мен?е терп?ливая, съ волею еще бол?е короткою, часть толпы пускала слюни отъ обещаемаго: обещаемое – дары Аримана (неизв?стнаго въ этихъ земляхъ лишь названiемъ, но не т?мъ, ч?мъ онъ в?даетъ) – туманило мозги: всего лишь одно имя, одинъ лишь жестъ десницею на главаря, вн?шне никакъ отъ прочихъ не отличимаго, – и ты сытъ какъ никогда ран?е. Бол?е того: вс? сыты; и, быть можетъ, надолго: кто в?даетъ? Но на иной чаш? в?совъ – Свобода чаемая, о коей не разъ в?щалъ Акай. Иные, наибол?е свободные изъ собравшихся, сознавали, что царь гласомъ жрицъ либо обманетъ, либо даруетъ десницею народу то, что украла у народа шуйца; но таковыхъ было не бол?е сотой доли отъ вс?хъ собравшихся.

Толпа надвигалася – несмотря на страхъ, оледенившiй сердца, лишь сердца, – на дворецъ. И вотъ – окружила его: попала въ тенеты Лабиринта. Грозны были лица, и грознымъ предстало бы самое зр?лище, случись кому увид?ть сiе изъ эпохъ бол?е сытыхъ.

И вышли жрицы на балконы чертога, сiи матки критскаго улья, со зм?ями въ руцехъ или же на шеяхъ, лоснящiяся, мраморно-б?лыя, съ власами черными, вьющимися, въ юбкахъ колоколообразныхъ, съ талiями – въ тростинку, величественно-медлительныя, презрительно взирающiя на нижераспростертую суету. И обнажили жрицы верхнюю часть бл?дныхъ, яко Смерть, скор?е синихъ, ч?мъ б?лыхъ, т?лъ – по повел?нiю надменной, какъ никакая иная, и неподвижной, какъ изваянiе, ихъ предводительницы, владычицы дворца, которая, несмотря на оголенность вплоть до талiи, вышла не въ чёмъ мать родила: хотя и были ея власы распущены (однакожъ на д?л? уложены искусно и старательно), покоились они величаво на дiадем?, искрящейся подъ всеопаляющимъ Св?тиломъ; изъ дiадемы видн?лися зм?и извивающiяся; зм?и обвивали главу ея, и птицы кружились надъ нею, а одна изъ нихъ сид?ла на тонкихъ ея раменахъ; на раменахъ также покоились зм?и, обвившiя выю; въ розовыя ушныя ея раковины, сквозь которыя струили себя св?ты дневные, были вд?ты массивныя серьги – серебряныя, въ средин? коихъ покоилось по одному темно-багряному камню; ожерелье изъ жемчуговъ украшало длинную и тонкую ея выю, а талiя была окольцована золотымъ обручемъ, пусть и въ меньшей м?р?, но также сiявшимъ въ лучахъ Св?тила; въ каждой рук? было по браслету; ноги были, видимо, прикрыты колоколоподобной юбкою до пола – но едва ли кто обратилъ на сiе свое вниманiе. – Взоры собравшихся мужей (большая часть возставшихъ была мужского пола) приковывали не сiи безподобныя украшенья, плоды критской работы, славной во всёмъ восточномъ мiр?, но перси разм?ровъ несказанныхъ, н?кимъ чудеснымъ образомъ сочетавшiеся съ точеною ея фигурою: приковывали, чаруя очи и сердца, манили и восхищали. – Богиней предстала она, властная и надменная, величавая, съ несп?шными движеньями, подобная статуямъ временъ много бол?е позднихъ, пышногрудая. И подъяли руц? къ небу жрицы, къ началу отчему, словно взыскивая его, ибо сами были плоть-во-плоти, дщери Матери и земляныя лона, и въ неподвижности застыли, словно претворившись въ статуи. Толпа словно забыла, зач?мъ пришла. И восторгъ отъ узр?ннаго заступилъ, и исчезло ярое недовольство властью. Таково было д?йствiе высшей жрицы. И загоготала мужская часть толпы, недовольно переглядываясь межъ собою, и возд?ла изсохшiя и жилистыя свои руки ко Дворцу, глядя на недвижную Атану съ почтенiемъ.

– Атана, Атана, высшая изъ рожденныхъ, – кричала толпа, – богиня во плоти, ниспошли намъ дары божескiе, яви милосердiе хотя бъ и на мигъ единый. Знаемъ мы наказъ людей вящихъ, брошенный намъ: «Землю пахайте: и какъ можно лучше. Усердн?е, усердн?е!». Но нейдутъ, нейдутъ всходы. Смилуйся, о Превысокая!

Иные кричали: «Хл?ба! Хл?ба!»; имъ вторили иные, прося также и вина. Но чаще слышно было: «Великой богин? – слава!». Остальные не находили, что сказать, и были благодарны за самую возможность лицезр?ть богиню.