Духовные путешествия героев А. С. Пушкина. Очерки по мифопоэтике. Часть 2

Увял, увял ее венец?
Ужель и впрямь, и в самом деле,
Без элегических затей,
Весна моих промчалась дней
(Что я шутя твердил доселе?)
И ей ужель возврата нет?
Ужель мне скоро тридцать лет?

    «Евгений Онегин» (6:XLIV)
Невольно всплывают строчки из Данте «Земную жизнь пройдя до половины, //Я очутился в сумрачном лесу…»

«Душа родная»

«Цвела как ландыш потаенный…»

    «Евгений Онегин» (2:XXI)

Любовь Ленского имеет платонический подтекст. Его любовь чиста, как и сама Ольга – предмет его любви:

Невинной прелести полна,
В глазах родителей, она
Цвела как ландыш потаенный. (2:XXI)

Здесь есть скрытые намеки на связь души Ольги с нездешним «потаённым» миром. «Ландыш потаённый» – очень выразительный символ, предназначенный изобразить достоинства, не выставляющие себя напоказ, и радость тихо цвести в неизвестности, распространяя своё благодатное влияние на людей, многие из которых при этом даже и не догадываются об источнике своего благополучия.

В другом месте Пушкин сравнивает портрет Ольги с портретом Девы Марии: «Точь в точь Вандикова Мадонна». «Кроткой фиалкой» называл Святой Бернард Деву Марию. Этот образ является характеристикой существа, стремящегося скорее принести окружающим радость, чем завоевать чьё-либо восхищение.

Символизм фиалок часто обыгрывался в поэзии и на картинах художников, например, в сценах поклонения волхвов или же у подножия креста. Фиалка, растущая у подножия кипариса, является ссылкой на целомудрие Девы Марии и кротость Младенца Иисуса Христа (ср. также у Пушкина: «Невинной прелести полна»).[5 - Здесь в художественном языке Пушкина проявляется гениальная тонкость и структурная выдержанность многообразных стилистических отражений и перевоплощений художественной действительности. Не случайно рядом с Ольгой (этим «ландышем потаённым» в тени «животворяща древа»), наделённой, с одной стороны, – ангелом-хранителем Ленским, возникает, с другой стороны, – склонённая над ней фигура Онегина-демона (словно змей, искушающий её плодами с «древа»). Пушкин создаёт здесь свой индивидуально-художественный сплав образов.]

Ленский – совершенный носитель романтического культа любви, который стал его мироощущением. И когда он описывает Онегину Ольгу как пышногрудую красавицу – это скорее описание традиционного образа полуобнаженной античной богини-музы «с неизъяснимою красой» и стремление материализовать совершенство, существующее уже где-то в других пределах:

Глаза как небо голубые;
Улыбка, локоны льняные,
Движенья, голос, легкий стан. (2: XXIII)

В черновом варианте главы Третьей у Пушкина имелся также ещё один – более идеальный портрет Ольги:

Как в Раф <аэлевой> М <адонне>
<Румянец да> невинный <взор> (VI, 307)

В любви Ленского есть также романтическая и платоническая идея невыразимости глубинных духовных истин: в любви души взыскуют объединения со своими половинками, от которых они при воплощении были отделены; любовь восстанавливает трансцендентальную целостность бытия:

Ангел

Рисунок Нади Рушевой

Он верил, что душа родная
Соединиться с ним должна,
Что, безотрадно изнывая,
Его вседневно ждет она. (2:VIII)

Интуитивно постигаемый союз душ является моделью посмертных прозрений человека. О том, что души этих двоих образовывали некий союз в мире потусторонности, говорят и пушкинские строфы о связи Ленского и Ольги с их раннего детства, с той довольно идиллической поры, когда души ещё хорошо помнят своё прошлое, а также «рифмующиеся» затем события их жизни.

Набоков считал, что Ленский ухаживал за Ольгой «метафизически» – как за небесным идеалом любви (с. 266). Она – его Муза, «богиня тайн и вздохов нежных», вдохновляющая на воспевание. Несмотря на то, что Ленский будет формально помолвлен с Ольгой, сам он полагал, что речь не идет о земном браке:

Но Ленский, не имев конечно
Охоты узы брака несть… (2: XIII)

Об этом говорит также и его предсмертное послание, в котором он называет себя «супругом», но его призыв: «Сердечный друг, желанный друг, //Приди, приди: я твой супруг!..» – звучит скорее как мистический: (6:XXII). В этой истории концепция любви имеет действительно скорее мистический оттенок.

Изучение черновиков «Демона» и «Онегина» показало неопровержимо, как много своих личных черт Пушкин вложил в характеристику Ленского, не ту ироническую, в которой он воспринимает поэзию Ленского с точки зрения уездных барышень – как провинциальную, а знаменитую характеристику главы Второй. Личная драма Пушкина усугубила элегические настроения и внесла сумеречные гармонии в образ Ленского. Он исключает иной исход судьбы героя: душа, осуждённая любить, не примет «обыкновенного удела». Метафорический абсолют – это когда душа и есть форма бытия.