АРСЕН
Виктория уезжала. Они с Асей должны были уехать, – это было решено раньше, чем они появились в интернате. Так изначально было задумано. Но от этого не становилось менее больно. Хоть об этом и говорилось не раз, но все как-то не верилось до конца; и Арсену это было как обухом по голове. Он то ходил за ней следом; то, назло ей и себе, – убегал на всех переменах куда-нибудь подальше, чтобы не видеть ее… Виктория-первая постоянно расковыривала раны, громко сожалея и сокрушаясь, как же без них будет скучно. Любимая Виктория нервничала; в глазах у нее постоянно блестели слезы.
– Я буду приезжать! – сказала она одну из тех вещей, которые люди часто говорят, но практически никогда не исполняют; не по злобе своей, и даже не по забывчивости, а по вечной суетной занятости.
– Ко мне, – шепотом, почти непроизвольно добавил Арсен.
– К тебе! – захихикала Виктория первая. Она-то знала, что такие обещания никогда не исполняются. По-крайней мере, – такими, как она.
– К тебе, – беззвучно, мысленно произнесла Виктория вторая.
Он услышал. Они встретились взглядами, и этого было достаточно. Они вообще больше говорили глазами, чем другие люди словами. В силу того, что Арсен не мог, – мешал проклятый дефект речи, – говорить так, как хотелось сказать; а она старалась не выделять его среди других учеников, или хотя бы не показывать этого… Говорили односложно; даже не шепотом, а легким артикуляционным движением и взглядом. Может, потому и возникла эта невозможная, немыслимая любовь, когда говорят души, минуя речь…
Он улавливал ее шаги, ее голос; он судорожно выдумывал предлоги побежать за ней, чтоб хоть на мгновение оторваться от остальных, – выдумывал их весьма быстро и изобретательно: то «книжку забыли», то «перчатку подать»… Хоть миг, – наедине, или почти наедине; хоть чуточку дольше удержать ее прохладные пальцы в своих; скользнуть легким, как движение мотылька, поцелуем по щеке…
Однажды у него получилось поцеловать ее в губы. Случайно это вышло, или нет, – он и сам не знал.
Последние дни перед отъездом Виктория ходила, как во сне; думала о чем-то своем… В тот раз она сидела в классе одна (какие-то несколько минут), ожидая Асю с дополнительного занятия; а он быстрее всех примчался со столовой. Не до еды ему было… А судя по тому, что Виктория с каждым днём становилась все прозрачней, – и ей тоже. Он сел рядом, а она даже не заметила, кажется; словно спала. Он осмелился приобнять, вернее, – едва коснуться теплых шелковистых волос и светло-бежевой шали… Тогда она вздрогнула, резко обернулась, и… её губы оказались в опасной близости – в нескольких миллиметрах – от него; а он, вместо того, чтобы вежливо отодвинуться, – сделал этот шаг вперед. Мгновение. Боже! Правда?! Или нет?! Он тут же отскочил от неё, как ошпаренный; и очень вовремя, потому что в тот самый миг дверь открылась – вошла Виктория первая и ребята.
Ему ужасно хотелось расколотить что-нибудь, или биться головой о стенку… Вовремя подвернулся Пашка, с которым они зачастую шутливо дрались; а на этот раз Арсен намял ему бока довольно сильно. Надо отдать должное, Пашка не ябедничал…
А Виктория так и осталась сидеть, внешне совершенно спокойная. Даже Арсену не было заметно, что пол и потолок в ее глазах медленно менялись местами, и ей казалось, что она падает, падает…
…Она уезжала.
– Скучать-то хоть будешь? – спросила вроде бы с улыбкой.
– Конечно… – шепотом.
И всё. Большего сказать нельзя. Он называл её: Вы, Вы! Без имени… К чему имена? Она такая одна. Вы, Вы! – запаленно, хрипло, шепотом…
ГЛАВА 7
ОН
– Не понравились девочки? Не впечатлили? – сокрушался Астарий.
– Не то, чтобы не впечатлили, – усмехнулся Он. – Телесные ощущения потрясающие. Но, – это всего лишь физическое удовольствие, временное. А девочки… как девочки… хуже, лучше? Не знаю.
– Мда… Не отошел ты еще… от своего бытия достаточно далеко. Глушит оно все. Сам не сознаешь, но все другие кажутся тебе разноцветным месивом. Да, сын мой, глубоко в тебе эта заноза засела…
– Сын мой? – иронически проговорил Он. – Так ты, оказывается, – святой отец?
Восковой подбородок Астария мелко затрясся:
– Сын мой, мне довольно долго приходилось изображать из себя кого-либо… а чей облик мне подходит более всего? Политика или поэта-декадента?
– Ну да… Если уж… приходится выбирать… лучшее из худшего; то священник – самое подходящее. Оборванный папист, пожалуй…
– Я космополит, – с горделивой усмешкой изрёк Астарий.
– Ага… православный батюшка, ксендз… В конце концов, – старый раввин тоже ничего! Пейсы отрастить только… А вот на муллу никак…
– Да… вот и вырос мальчик, – посерьезнел старик. – Слышала бы тебя Виктория, – не поверила бы… Виктория – учительница.
– А их было две?
– Кого?
– Виктории?
– Почему?
– Ты же уточнил: Виктория – учительница. Значит, была и другая.
– Господи, их было много… Разных. В каждой жизни полно разных людей и имен. Что тебе это дает? Виктория, Стелла, Кристина, Анна… Даже Мухабарт Абдуллаевич и Ибрагим. Ну и что? Вспомнил кого? Полегчало?
– Не-ет… Только странно… Я в этой стране жил?
– Да, а что?
– Имена все… космополитичные.
– Модные имена… Наталья…
– Наталья? Вот здесь – чувство какой-то вины…
– Возможно. Дальше что? Что ты зацикливаешься на этом? Тебе дана власть, свобода, возможность наблюдать их всех. Свысока. Играть в свои игры, искушать и веселиться. Смертные сказали бы… для вас это должно быть похоже на то, чтобы быть Богом!
– «Для вас»…
– Что?
– Ты сам все еще причисляешь меня к смертным.
– Я оговорился! Потому что ты упрям, как сто ослов, и цепляешься за мелочи, как они… Какое значение имеют имена?!
– Почему ты не хочешь, чтобы я знал, что было со мной? Кажется, я уже выполнил много заданий!
– Потому что это тупик! Нельзя цепляться за прошлое, а особенно в твоем случае! Ты должен быть свободен!
– А ты? Тоже все забыл?
– Я – другое дело… Слишком давно это было. Возможно, у меня и не было никакого прошлого.
– Или тебе это внушили.
Астарий резко дернул головой, сверкнул глазами… Повисло неловкое молчание.