В какой-то момент Арсен понял, что ему не слишком приятно знать, что у Виктории есть муж. Хотя это, разумеется, ужасно глупо. К тому же она вообще здесь временно, и скоро уедет. Грустные разговоры об этом велись все чаще.
Оставался один день до каникул, когда все ученики, кроме сирот, разъезжались по домам. Виктория одевалась, собираясь идти домой. Ребята тоже столпились у шкафа с одеждой: переодеться и идти в столовую. Она уже накинула шубку и шарф, – и вдруг легко, почти невесомо дотронулась до плеча Арсена. Он обернулся, – догадавшись каким-то природным чутьем, мгновенно приблизился, – и она поцеловала его в краешек губ… Скорее всего, это вышло случайно, он просто повернулся слишком резко… Его словно обожгло.
– Пока, – прошептала она беззвучно.
– Пока, – хрипло и тихо отозвался он… Да полно, было ли? Ведь в следующее мгновенье она была уже далеко, до него донеслось бодрое и громкое:
– До свидания всем!
А он стоял у шкафа, застывший и потрясенный, хотелось смеяться и плакать одновременно…
Вечером за ним приехала мама, и они спешили на последний автобус, а после того, долгой блаженной ночью под стук колёс поезда он вспоминал нежное прикосновение губ, недоумевая, было ли оно, или же ему лишь померещилось… А затем были каникулы. Целая блаженная неделя дома… Она перечеркнула всё; только пролетела очень быстро.
Когда он вернулся в интернат, ничто не радовало. Он снова смотрел в пустоту, и чувствовал себя в каком-то полусне. Даже Виктория была лишь тенью, а он погружен в свою печаль. Виктория – первая кричала и возмущалась… А вторая смотрела всепонимающим взглядом.
В конце недели весь класс, кроме него и Олега, которому было все равно, – или же его эмоции были слишком глубоко запрятаны под толстой броней, защищающей слишком ранимую душу, кто знает? – разъезжался по домам. За Пашей приехал толстый громкоголосый папа, в точно таком же полосатом свитере, как у сына. Это было бы забавно, если бы Арсена вообще могло что-то развеселить сейчас. Не могло.
Он сидел на корточках возле выхода, и, вытянув длинную ногу, вяло зашнуровывал ботинок. Виктория подошла все-таки, взглядом и губами обозначила:
– Плохо тебе?
И он вышел из своего тумана, впервые за эту неделю поглядел осмысленным взглядом, произнес:
– А моя мама не приехала…
– А должна была? – тихо спросила она.
– Нет, – покачал он головой, стыдясь собственной глупости. Ее рука легонько коснулась плеча, и стало можно дышать… Или ему только показалось это, потому что очень хотелось?
– Пока, – скорее почувствовал, чем услышал он.
Зашнуровал, наконец, ботинки; встал и пошел в столовую, а затем в свою (не свою!) комнату, где он будет целых три вечера вдвоем с молчаливым Олегом. Ну и ладно. Можно жить, можно дышать. Ничего не случилось, все нормально. И комната вовсе не уродливая, хоть и прохладная, и учиться надо, все учатся. У кого-то вообще нет семьи. У него есть. А еще… есть Виктория. Она еще здесь. Еще неделю так точно. Может, больше. Можно жить, – сейчас. А что потом… об этом он пока не думал.
ГЛАВА 5
ОН
…Собрав волю в кулак, он вглядывался в цифры и буквы на памятнике. Но, кроме зашкаливающих эмоций, – ничего другого они не вызывали, не наводили на какие-либо разумные мысли. Кроме одной. Здесь могила, – где-то рядом и разгадка, – должна быть. Если он походит по ближайшему городу или селу; пообщается с кем-то, – может быть… Но для этого нужно тело.
– Астарий!
Старик приоткрыл глаза:
– Вижу, – пришел в себя? Как ощущения?
– А какими они могут быть? – мальчишеский испуг прошел, и сейчас он заговорил с цинизмом взрослого мужчины. – Несколько необычно, конечно, топтать землю над собственными костями, но, – дальше-то что? Да, ты показал мне годы; но, извини, – этого мало, чтобы что-то понять… Дай мне тело, Астарий! На время! Походить – побродить здесь. Пообщаться…
– Дам, – на удивление спокойно отозвался старик. Но позже. Ты забыл, что не я у тебя на службе, образно выражаясь, а ты – у меня? Сначала выполнишь несколько заданий, поносишь чужие тела и души, а уже после возьмешь маленький отпуск.
– Давай прямо сейчас. Развеюсь хоть.
– Прямо отсюда? Ну что ж… Лети, птица подневольная… Просвещайся. Наслаждайся. Возвращайся. – Астарий взмахнул рукой, – и вновь возникла знакомая радужная дорога, и опять его понесло по радужному пути к сверкающим огням какого-то крупного города…
…
– Нет, это не мое! – стонал он, когда Астарий обмахивал его влажным полотенцем все в той же церквушке. Чисто психологический эффект, конечно.
– Зачем же ты, глупыш, вернулся в период ломки-то? Такого я даже от тебя не ожидал. Что за мазохизм?!
– Ничего, справлюсь. Я же все-таки дух, – слабо улыбнулся он голосом. – А иначе – разве вырвешься? Как можно? Это, правда, затягивает… Только к моменту начала ломки что-то и соображаешь, тогда и сумел уйти… Понял я все, дед, понял! Не надо мне такого счастья…
– Правильно говоришь, все так. Но попробовать было нужно, чтоб знать. Я прямо горжусь тобой, серьезно. Сильно тебя взяло. Другой кто, послабей характером, мог бы и не вернуться.
– Я помню, что хочу узнать свою тайну, – шепнул он.
…
Где-то в городе Н. известный рок-исполнитель впервые в жизни проснулся с каким-то странным ощущением, и чужой, незнакомой мыслью: «А дальше что? – концерты, концерты, деньги, слава, экстаз, – затем „отходняк“, выпивка, и, – снова, снова… Это моя жизнь? Что будет, если… прекратить все это? Жениться, жить спокойно и размеренно, общаться с родными, воспитывать детей… в деревню уехать, на свежий воздух…» Усмехнулся: «Чего это я? Старею? Кризис среднего возраста?»
Весь день он находился в подавленно-задумчивом настроении; к вечеру полегчало, и всё благополучно забылось…
А где-то в подвале города Н. шестнадцатилетний Ромка жадно хватал воздух ртом. Ему было плохо, ужасно плохо… Новой дозы не было. И никого не было рядом. Встать он не мог; «оно» приближалось. Его охватила паника. Боль нарастала. Он забился, закричал; крик перешел в вой. Сознание не отпускало милосердно… Затем рядом появились люди в синей форме; что-то делали с его телом, он не понимал – что. Затем они несли его на носилках; и он отключился… Очнулся он в палате с тремя койками и зелеными облупленными стенами. На соседних койках лежали еще два подростка; они спали. Было… не больно… и легко дышать. Внезапно возникло чувство какой-то легкости; ощущение, что кошмар закончен, притом навсегда. Само собой в душе появилось решение, что теперь он сможет бросить это, и никогда больше не ввяжется… Не то испуганное обещание, которое он давал себе уже несколько раз, тоскливо понимая, что не сможет выполнить; а твердое и ясное убеждение. На душе впервые за несколько лет стало светло и легко…
…
– Давай, родимый… слетай, поиграй немного в картишки, – проскрипел старик. – Не такое, конечно уж, шибко интересное дело, я бы сказал, но, – дело вкуса, конечно… Знать ты это должен.
Дух полетел по привычной уже радуге в казино «Торнадо» города Н. Вернулся через день. Усталый, измотанный.
– Ну как? Понравилось? – вопрошал Астарий.
– Нет. Затягивает, конечно… их. Меня не впечатлило. Энергетика грубая, плоская; никакого сравнения со сценой. Действует, только пока играешь…
– А что тогда долго так?
– Вникнуть надо было. Прочувствовать. Разобрался не сразу.
– Ты еще не понял, что значат деньги…
– Сейчас мне трудно это понять, – усмехнулся он. – Есть мне не нужно и не хочется; одежда не нужна; путешествовать и так могу везде, без всякой визы.
– Растешь, мальчик. Мудреешь. И впрямь – для всего этого нужно бренное тело… Ладно. Дальше будет то, что не связано с деньгами. Понравится.
– Любовь?
– Любовь. Порочная, конечно, – другой тебе не положено, кхе-кхе…
ГЛАВА 6