Моя маленькая Анна

– Я давно хотел сказать тебе об этом, – продолжал между тем Джордж. – Все не было подходящего момента. Ты сама понимаешь, что наш брак исчерпал себя, и давно пора двигаться дальше. Ты тоже сможешь начать новую жизнь, я уверен в этом. Тяжело будет только первое время…

Анна подняла на него свои огромные глаза, а Джорджу вдруг не к месту вспомнилось, как вот так же, в первую их встречу, она вскинула на него эти глазища синего цвета, только выражение их тогда было совсем иное… На сердце у него было очень тяжело, хоть он и репетировал мысленно этот разговор уже множество раз. Но именно сейчас он был не готов. Он стоял напротив этих двух женщин, и понимал, что его жизнь уже никогда не будет прежней. Этого он страстно желал, и этого он все равно боялся.

– Мне надо идти, – сказала Анна и пошла к двери своего дома.

– Ты хочешь поговорить? – спросил ей вслед Джордж.

– Нет, – голос не подвел, теперь главное дойти до двери, открыть ее и запереть за собой. Простой алгоритм действий, но Анне потребовалось собрать все свои силы, чтобы выполнить его.

Она села на пол прямо посреди прихожей и закрыла глаза. Ее тело ослепло и оглохло. Мысли вихрем носились в голове: «брак исчерпал себя…», «ты сможешь начать новую жизнь…», «Эйприл…».

Неожиданно для самой себя она хохотнула. Нервный вышел смешок. Анна вспомнила свои мысли по дороге домой, как представляла Джорджа готовящим ей сюрприз.

Что ж, нечего возразить – сюрприз удался! Такого она и предположить не могла. Болезненный спазм сдавил ее горло.

«Не время рыдать», – сказала себе женщина.

Анна занималась йогой много лет, это помогало ей расслабиться, настроиться на работу. И в этой критической ситуации она не нашла ничего лучше, как сесть в привычную позу и делать дыхательные упражнения до тех пор, пока бешено колотящееся сердце не затихло в груди. Впоследствии, ей сложно было сказать, сколько времени она так просидела. Когда Анна поднялась на ноги, закат уже окрасил дома за окном в персиковые тона. Джорджа и его пассии давно уже не было. В голове был туман.

Обернувшись к зеркалу, Анна вздрогнула, поразившись выражению своих лихорадочно блестящих глаз. Решение созрело в одну секунду.

Обведя взглядом привычную обстановку их дома, все эти милые сердцу безделушки, любовно охраняемые ею от пыли, она почувствовала неудержимо нарастающую в душе злобу.

Как ловко водил он ее за нос все это время! Как добр и снисходителен был ее муж, позволяя ей жить в иллюзиях и строить планы на будущее. На их совместное будущее, – зная, что ничему из этого не суждено сбыться!

Великодушный, милосердный Джордж Хэмптон! Как любезно с твоей стороны было дать твоей дурочке-жене до последнего момента пребывать в радужном неведении! Умилялся ли ты сам себе, своему малодушному состраданию, выслушивая ее разнообразные предложения о совместном отдыхе перед отъездом Дженн в Англию?

Как многие спокойные и терпеливые люди, доведенные до крайней степени отчаяния, Анна возжелала одним махом вырвать все корни, оборвать все нити, все связи в своей жизни.

Телефон в руках, пальцы находят нужный номер. Длинные гудки, щелчок соединения:

– Алло? – высокий мужской голос в трубке.

– Элл, это снова Анна. Я беру дом.

– В смысле?! Покупаешь?!! – Элл опешил.

– Именно. Подготовь все бумаги и как можно скорее.

Второй звонок. На этот раз в трубке звонкий девичий голосок:

– Привет, мам! С днем рожденья! Я проснулась, а тебя уже нет. Надеюсь, папа ничего тебе не рассказал, потому что я сама…

– Дженни, – перебила Анна, – мы с твоим папой расходимся. Я уезжаю жить в Эксетер, в тот самый дом, я покупаю его. Ты можешь уехать со мной сейчас, можешь остаться с папой до начала триместра.

Пауза в трубке была слишком короткой.

– Я с тобой.

– Вот и славненько. Я соберу наши вещи.

Глава вторая

Дженнифер Хэмптон… Плод любви таких непохожих друг на друга людей. Огонь и лед… То податлива как воск, то упряма как тысяча ослов. Она была умна, красива и слишком уверена в себе для такой юной особы. Свои каштановые, вьющиеся от природы волосы Дженн упорно осветляла и стригла в короткое задорное каре, не слушая причитаний бабушки и тетушек. Ее, такие же как у отца, чайно-карие глаза, в обрамлении густых черных ресниц и темные изогнутые брови резко контрастировали с нежным платиновым цветом волос, делая ее, и без того яркую внешность, еще эффектней. Обладая высоким ростом, она имела роскошную фигуру, очень женственную, – хорошо сформировавшуюся грудь, высокие крутые бедра, стройные, в меру мускулистые ноги черлидерши и тонкую девичью талию. Мужчины всех возрастов, кто украдкой, а кто в открытую, оглядывались на нее, провожая мечтательным взором. Но ее острый язычок позволял ей без труда отсеивать сомнительные знакомства.

Дженн всегда была в центре внимания, умудряясь заводить друзей абсолютно в любых ситуациях. Казалось, ей неведомы были сомнения, да и вообще какие-либо долгие размышления. Ее решения невозможно было изменить, она всегда брала от жизни то, что хотела. Когда Дженн заявила, что надумала учиться в Англии, в Эксетерском университете, что расположился в графстве Девоншир, более чем за пять тысяч километров от дома, никому и в голову не пришло ее отговаривать, хотя найти приличный университет можно было и поближе. Анна лишь предложила полететь с ней на пару-тройку месяцев, чтобы посмотреть, как дочь устроится в незнакомом месте.

Несмотря на внешнюю эксцентричность, Дженнифер была одаренной и целеустремленной личностью. Учителя, высоко оценивающие умственные способности своей ученицы, предложили ей пройти программу «A-Level», обязательную для всех поступающих в высшие учебные заведения Великобритании, всего за один год, вместо положенных двух. И Дженни блестяще справилась. Теперь она была одной из немногих, если не единственной, кто поступал в университет, не достигнув восемнадцати лет.

«Папина копия», – хором говорили друзья и родственники, имея в виду, как пробивной характер, так и броскую внешность.

Ах, откуда было им знать, как безумно Дженни хотела быть похожей на маму! Она боготворила ее. Да, она обожала отца, – его невозможно было не любить с его сверхъестественным обаянием. Но мама… Мама была недостижимым идеалом с ее тактом, тонким умом, элегантным чувством юмора, бесконечной терпимостью и добротой к окружающим ее людям.

Дженни небезосновательно считала, что по-настоящему сильный и волевой человек в их семье далеко не отец. Мама была стальным стержнем в нежной зефирной оболочке.

Когда Дженни было восемь, она сломала руку, играя на заднем дворе, – упала с дерева. Отец был в панике и метался вокруг нее как обезумевшая наседка, не в состоянии решить, что нужно сделать в первую очередь. Бежать за телефоном и оставить плачущую дочь на земле, или занести сперва ее в дом? Можно ли вообще ее трогать?! Сама Дженни рыдала от боли и ужаса, ее рука повисла как плеть и опухала с катастрофической скоростью.

Анна, узрев из окна это трагическое происшествие, сразу же вызвала скорую. Достав из аптечки обезболивающий спрей, она вышла во двор и со спокойной улыбкой направилась к дочери.

Увидев маму улыбающейся, Дженни сразу поняла, что теперь все будет хорошо. Анна опрыскала место перелома, и боль стала терпимей. Не столько от спрея, сколько от уверенности Дженн в действиях своей матери. Пока ехала скорая, Анна в красках рассказывала дочери, как лихо та будет выглядеть с загипсованной рукой на дне рождения своего кузена, и как будут завидовать ей все мальчишки, ведь она ни капельки не испугалась. К приезду скорой Дженн была даже рада такому повороту событий.

И так было всегда. Что бы ни происходило в ее бурной жизни, насыщенной приключениями, она знала, что ее хрупкая нежная мать все исправит, успокоит, и научит по-новому смотреть на любую неприятность. Особенно трепетно Дженни ценила в отношениях со своей матерью то, что та была не только родителем, но и самым искренним и надежным другом для своей дочери. Ей было с чем сравнивать, – в среде ее знакомых такие отношения были большой редкостью.

Потому, услышав сегодня такие страшные слова от мамы, Дженни ни на секунду не усомнилась, – раз та произнесла эти слова вслух, значит все уже решено. Отговаривать бесполезно. И она сразу сказала:

– Я с тобой.

Услышав короткие гудки, Дженн еще с минуту смотрела на свой ярко-оранжевый смартфон, недоумевая, как такая привычная и безобидная вещь может в один миг перевернуть жизнь с ног на голову.

Все ее планы на прощальную вечеринку, поездка на озеро с друзьями и многое другое, что она наметила на этот последний месяц лета, – все испарилось. Осталось главное – она нужна своей матери. Значит, они вместе будут жить в Англии, пока Дженни учится, и после окончания учебы мама останется там навсегда. И дочь больше не увидит родителей под одной крышей.

Дженнифер так и стояла посреди улицы с телефоном в одной руке и только что купленным букетом цветов в другой. Пышные сиреневые пионы, – любимые цветы Анны, – оказались теперь неуместными в этой новой реальности.

Девушка не торопясь пошла домой, понемногу приспосабливая свои мысли на новый, неожиданный лад.

Она давно подозревала отца в измене. Они были слишком похожи, чтобы Дженни не почуяла неладное. Видеть она его ни с кем не видела, но знала наверняка – отец кем-то увлечен. Сколько раз их семейные беседы прерывал телефонный звонок, и он торопливо выходил из комнаты, чтобы ответить. А потом возвращался, надев на лицо свое обычное будничное выражение, словно маску.

Мама не замечала ничего. Но Дженни знала отца как самое себя. Она сразу разглядела старательно скрываемый блеск в его глазах, и едва уловимое возбуждение после каждого такого звоночка.

Посмотрев однажды в глаза отцу чуть пристальнее, чем обычно, она с ужасом обнаружила, что он виновато отводит их в сторону. Обладая женской проницательностью, развитой у нее совсем не по возрасту, Дженн разумно предположила, что это временная интрижка, и в скором времени все вернется на круги своя. Не может же папа не понимать, что его жене никто и в подметки не годится?

И вот теперь этот звонок от матери. Наверное, он сказал ей. Или, что еще хуже, она их застукала. Бедная мама!..

Дженн ускорила шаги.

По дороге телефон вновь ожил, радостно исполняя последний хит этого лета. Дженн посмотрела на экран, – «Папа», – вздохнула и взяла трубку.

– Дженни, милая, – раздался сочный густой бас. – Где ты, малышка?