– Вы вс-сегда относились ко мне хуже, чем к остальным, батюшка.
Изумлённые, все обернулись. Братья привыкли, что тихоня Аптекарь если и делает что-либо, то исподтишка, и это его неожиданное выступление против отца повергло всех в шок.
– Да, это так! – громко произнёс Лаэр. – И я не знаю причины. Разве не был я всегда почтителен с вами, отец? Разве не исполнял покорно ваши просьбы и пожелания? Но вы обращали на меня внимания ровно столько, сколько на слугу, приносившего вам трубку! Разве не так?
Оуэн безмолвствовал.
– Но почему? – Болотный возвысил голос. – Не в том ли причина, что мать мою звали санна Ульфрида? Возможно, всё дело в этом, а? Помните ли вы ещё её имя, милорд?
Назвав короля титулом обычного дворянина, Лаэр, разумеется, имел целью подчеркнуть его ничтожество.
– Уж не приходит ли к вам по ночам её призрак, ведь, как известно, души самоубийц не знают упокоения? Гордая санна предпочла покончить с собой, чем подвергаться ежедневному унижению и бесчестию!
От злости Лаэр зачастил так, что его трудно стало понимать.
– Да, она выпила яду по нашим обычаям! А через квадр вы преспокойно взяли себе пятую жену! И это при двух уже имеющихся, которых вы удалили от себя, осыпав золотом святого Папу и выкупив для себя право развода! И они стерпели это! Глупые, послушные овцы! А вы… сластолюбец, тиран и развратник!
Лицо старика помертвело.
– Господи… устами сына моего обвиняешь Ты меня… – он уронил на грудь седую голову.
Братья взроптали.
– Замолчи, Лаэр!
– Побойся Бога, брат!
– Ты лжёшь!
– Заткни пасть, проклятая псина!
Король с трудом поднял руку, и гвалт прекратился.
– Лаэр, сынок… Прости. Да, я… я не безгрешен. Но клянусь тебе в том, что ни в мыслях, ни словом, ни делом никогда не обижал твою мать. Санна Ульфрида ушла из жизни, и я горевал… Однако это наши дела. К тебе, Лаэр, сие не имеет никакого отношения. Ты веришь мне?
Болотный пёс опустил глаза.
– И всё же вы не любили меня так, как других, – уже тише промолвил он.
– Что же… значит, здесь не твоя вина, а моя. Наверно, я должен был уделять тебе больше времени… и проявлять больше ласки. Прости меня ещё раз, Лаэр. Я не знал, что ты таишь в душе… такое.
Лаэр поклонился. «Фальшивый старик! Не верю ни единому твоему слову, – подумал он. – Виляешь и тщишься вымолить прощение даже на пороге смерти! Но всё же моя мать отомщена».
– Теперь подойдите ещё ближе, дети, что-то мне стало совсем худо.
Оуэн тяжело, с присвистом дышал.
– Я сказал каждому из вас всё, что хотел. Но настала пора открыть вам… открыть одну тайну.
Повинуясь знаку короля, слуги покинули зал. Оуэн сделал паузу, собираясь с мыслями. За цветными окнами замка угасал день, и вместе с ним таяла, истекала жизнь старого короля.
– Вы все, наверное, удивлялись моей необыкновенной удачливости, о которой рассказывают истории, моей счастливой жизни, моим успехам и… и… – Приступ страшного кашля прервал его. Он сплюнул в платок, окрасившийся красным, и продолжил: – У меня был Грааль. Я нашёл его очень давно, ещё в юности, и владел им всю жизнь.
– Как? Грааль? Не может быть! Вы не шутите? А правда, что он выполняет желания?
Посыпались вопросы.
– Разве это не есть всего лишь красивая легенда, отец? – замирая от волнения, спросил за всех Борикс.
– Это не легенда, и скоро… да, скоро вы в этом убедитесь. Грааль существует и в самом деле исполняет желания.
– Любые? – поинтересовался Морер.
– Да.
Девять мужчин, девять могущественных владык столпились у ложа умирающего и внимали ему, вытянув шеи и приоткрыв рты, словно ребятишки, слушающие волшебную сказку.
– Почему же тогда… почему вы не пожелали себе… бессмертия, к примеру? – задал вопрос Лаэр.
На него зашикали, но король ответил.
– Видишь ли, друг мой, дело в том, что Грааль мог бы сделать меня бессмертным, в этом я не соврал вам. Но мощь его не безгранична, ибо ничто в мире не может быть безграничным. Грааль обладает… как бы это выразиться… неким ресурсом. Если бы я пожелал себе бессмертия, то Грааль помог бы мне в этом, но больше уж ни в чём.
– Объясните нам, отец! Мы не понимаем! – хором сказали братья.
– Чем труднее просьба к Граалю, тем меньше у него остаётся могущества для исполнения других просьб.
– И чего же вы пожелали, отец? – хладнокровно осведомился Гальядо.
– Процветания моей стране, достатка и благополучия моим подданным. Мира, спокойствия…
Все смотрели на отца круглыми глазами.
– И что же, вы так-таки ничего не загадали для себя? Просто – для себя? – воскликнул Кса.
– Я всё же человек, – в попытке улыбнуться король дернул провалившимся ртом. – Я пожелал… чтобы имя моё… не забылось в веках… чтобы все… помнили… правление Оуэна Первого… помнили… восхищались… считали… примером… и добрые… добрые…
Ему становилось всё труднее говорить.
– Так что… вверяю Грааль в руки ваши… владейте сообща, все вместе. Но прежде поклянитесь!
– На чём же клясться, батюшка? – внутренне усмехаясь, спросил Гальядо, не веривший ни во что в мире, кроме чистой науки. – И в чём?
– Клянитесь, что станете… жить в добре… справедливости… дружно… что не поднимете… оружия… против родича, – просипел Оуэн, хватая ртом воздух. – Клянитесь на крови.
Они переглянулись. Кровь всегда считалась источником жизни, и клятва на крови – страшнейшей из клятв. Древнее поверье гласило, что нарушивший такую клятву не проживёт и септимы.
– Мы согласны, отец! Говорите же, что для этого потребно?