Раскрытие скрытого за завесой для сведущих в тайнах сердец

– Но это же нелепо!

Тот испустил недовольный вздох. Я сказал ему:

– Если ты притязаешь на то, чтобы быть причисленным к маламати, и твёрд в своей вере, то неприятие людьми сделанного тобою должно подвигнуть тебя к продолжению аналогичных действий, и если тебя поддерживают в избранной тобою линии, отчего же ты отвечаешь недружелюбием и сердишься? Твоё поведение более претенциозно, чем погоня за порицанием. Кто притязает на то, чтобы быть ведомым Истиной, тому надлежит представить какое-то доказательство своих притязаний, и это доказательство состоит в следовании сунне [словам и деяниям Пророка]. Ты притязаешь на это, и даже я вижу, что ты не изволил преуспеть в исполнении обязательных религиозных отправлений. Твоё поведение выводит тебя за рамки ислама.

От поисков порицания – к безразличному отношению к осуждению и похвале

Доктрину порицания распространил за пределы этого религиозного толка шейх своего века Хамдун Кассар. Сохранилось много его метких высказываний на эту тему. Пишут, что он сказал: Аль-маламат тарк ас-саламат – «Порицание есть отказ от благоденствия». Если кто-то целенаправленно отказывается от благоденствия и обрекает себя на неудобства, отклоняет утехи и семейные узы, надеясь, что слава Божья будет явлена ему, то чем больше он отдаляется от человечества, тем ближе он к Богу. И потому приверженцы порицания поворачиваются спиной к благоденствию (саламат), в то время как мирские люди обращают к нему свои лица, ибо устремления первых – тяга к Единству (вахдани).

Ахмад ибн Фатик передаёт, что Хусейн ибн Мансур в ответ на вопрос «кКо такой суфий?» сказал: «Тот, кто един в Сущности» (вахдани аз-зат).

Хамдун также говорил о порицании: «Этим путём тяжело следовать простому человеку, но я скажу об этом так: признаки маламати – надежда мурджитов и страх кадаритов».

Это высказывание имеет скрытый подтекст, который нуждается в пояснении. Именно: известность более, чем что-либо другое, препятствует поискам Бога – такова человеческая природа. Поэтому тот, кто страшится этого искушения, стремится избегнуть его, и здесь его подстерегают две опасности. Во-первых, это страх, что благоволение доброжелателей, став «завесой», отделит его от Бога. Во-вторых, страх совершить действие, за которое люди будут порицать его и через это впадут в грех. Поэтому маламати надлежит в первую очередь озаботиться тем, чтобы не ссориться с людьми из-за того, что те говорят о них, в этом мире и в следующем; и ради своего спасения им надлежит совершать поступки, которые с точки зрения закона не являются ни серьёзным грехом (кабира), ни мелкой оплошностью (сагира), – для того, чтобы люди могли отринуть их. И потому их страхи относительно своего поведения подобны страху кадаритов, а их надежда иметь дело с теми, кто порицает их, подобна надежде мурджитов. В истинной любви нет ничего слаще порицания, поскольку порицание Возлюбленной не ранит сердце любящего; он не обращает внимания на то, что говорят посторонние люди. ибо его сердце неизменно сохраняет верность предмету любви.

Сколь сладостно

быть порицаемым

в любви.

Данный религиозный толк [суфии] отмечен среди всех существ во Вселенной тем, что избирает себе порицание в теле ради благоденствия своих душ; этой высокой ступени не достигают ни херувимы, ни другие бестелесные создания; её не достигали ни аскеты, ни преданные, ни искатели Бога в древние времена; она оставлена для тех народов, которые движутся по пути полного разрыва с мирским.

Мне представляется, что поиски порицания – это то же самое, что и выставление себя напоказ, а такая нарочитость – просто-напросто лицемерие. Выставляющий себя напоказ умышленно действует так, чтобы привлечь к себе внимание, а маламати целенаправленно действует так, чтобы люди отвергли его. Мысли обоих прикованы к человеческому и не выходят за пределы этой сферы. Дервиш же, напротив, никогда не помышляет о человеческом роде, и когда его сердце отпало от него, ему безразличны и осуждение, и похвала. Он продвигается, ничем не стесняемый и свободный.

Как-то в Мавераннахре я спросил у маламати, с которым довольно долго общался и чувствовал себя нестеснённо:

– О брат, какова цель твоих превратных поступков?

Он ответил:

– Добиться того, чтобы люди для меня не существовали.

– Людей много, – сказал я, – тебе всей жизни не хватит, чтобы упразднить всех людей; не лучше ли себя сделать несуществующим в глазах людей и тем самым избежать всех этих превратностей? Некоторые из тех, чьи мысли заняты людьми, воображают, что и люди заняты ими. Если хочешь, чтобы на тебя никто не смотрел, – не смотри на самого себя. Поскольку все твои беды проистекают от взирания на самого себя, какое тебе дело до других?

Если больной, которому предписана умеренность, потакает своему аппетиту, он – глупец.

Другие применяют метод порицания из соображений аскезы: они хотят заслужить презрение, чтобы смирить себя, и их величайшая отрада – увидеть себя жалкими и униженными.

У Ибрахима ибн Адхама спросили:

– Вы когда-нибудь были полностью удовольствованы?

Он ответил:

– Да, дважды. Как-то я плыл на корабле, где никто не знал меня. Я был одет в обычную одежду, у меня были длинные волосы, облик мой был таков, что надо мной потешался весь корабль. Среди всех был один шутник, который то и дело подходил ко мне, дергал за волосы, вырывал их и дерзко третировал меня выходками подобного рода. Именно тогда я ощутил полное довольство и радовался своему наряду. Моя радость достигла высшей точки в тот день, когда шутник поднялся со своего места и изобразил меня в виде распутной девки. Второй случай был такой: я вошёл в селение под проливным дождём, мой заплатанный плащ промок до нитки, я сильно продрог. Я пошёл в мечеть, но меня не впустили. То же самое повторилось ещё в трёх мечетях, где я искал приюта. Я отчаялся и, чувствуя, что, замерзаю, зашёл в баню. Своё платье я повесил прямо у печки. Здесь было дымно, моя одежда и лицо закоптились. Это меня полностью удовольствовало.

Как-то мне, Али ибн Усману аль-Джуллаби, довелось столкнуться с серьёзным затруднением. Я совершил немало поклонений в надежде, что ситуация прояснится, но этого не случилось, тогда я отправился к могиле Абу Язида, что помогло мне в предыдущем затруднительном случае, и оставался там около трёх месяцев, каждый день совершая три омовения и тридцать очищений в надежде, что моё затруднение разрешится. Однако этого не произошло. Тогда я отправился в Хорасан. В Хорасане ближе к вечеру я оказался в селении, где была ханака, в ней жили подвизающиеся на суфийском пути. Я был одет в рубище своего братства (муракка'а-и хишан), как предписано сунной[51 - В примечании он добавляет: «для путешествующих».], но из обычных принадлежностей суфия (алат-и ахль-и расм) у меня с собой ничего не было, за искпючением посоха и меха для воды (раква).

В глазах обитателей ханаки, которые не знали меня, я выглядел весьма сомнительно. Оглядев меня, они зашептали: «Этот парень – не из наших».

Это была правда: я не был из их числа и просто хотел переночевать. Они отвели мне место для сна на кровле, а сами поднялись на другую кровлю надо мной, оставив мне позеленевшую краюшку сухого хлеба. Потянув носом, я ощутил запах блюд, которыми они угощались. Всё это время они вслух насмехались надо мной. Закончив еду, они стали бросать в меня сверху дынными корками, тем самым выказывая своё довольство собой и пренебрежение ко мне. Я промолвил в своём сердце: «Господи Боже, если бы на них не было одеяния Твоих друзей, я не вынес бы этого».

И чем больше они глумились надо мной, тем радостней становилось у меня на сердце.

Это испытание явилось для меня средством избавления от затруднения, о котором я упоминал. Благодаря этому я понял, почему шейхи всегда дозволяли глупцам оставаться возле себя для беседы и по какой причине они терпели их назойливость.

Глава 7

Об имамах из числа сподвижников

1. Халиф Абу Бакр, правдивый (ас?Сиддик)

Суфийские шейхи ставят его во главе тех, кто ведёт созерцательную жизнь (мушахадат), – на основании тех немногих историй и высказываний, которые он оставил; Умара же ставят во главу тех, кто стремится к чистоте (муджахадат), – из-за его строгости и усердия в поклонении. Среди подлинных речений записано, о чём хорошо известно учёным, что когда Абу Бакр молился ночью, он читал Коран тихим голосом, а Умар – громко. Посланник спросил Абу Бакра, почему он так делает. Тот ответил:

– Тот, с кем я собеседую, услышит.

Умар же ответил так:

– Я отвожу сон и отгоняю дьявола.

Один отдавал дань созерцанию, другой – очищению. Но очищение в сравнении с созерцанием – что капля в море, по этой причине Посланник сказал, что Умар, слава ислама, был [равен] лишь одному из благих деяний Абу Бакра (хал анта илла хасанат мин хасананти Аби Бакр).

Записано, что Абу Бакр сказал: «Наше пристанище преходяще, наша жизнь здесь – заём, наши вдохи-выдохи сочтены, и наша праздность очевидна». Он подразумевал, что мир не стоит того, чтобы занимать наши мысли, ведь преисполненный бренным слеп к вечному. Друзья Бога поворачиваются слиной к миру и плоти – «завесам», заслоняющим их от Него, они не склонны действовать так, словно владеют тем, что на самом деле принадлежит другому.

И он сказал:

О Боже, даруй мне достаток в миру и посели во мне желание отринуть его!

Это высказывание имеет скрытый смысл, а именно:

Сперва даруй мне мирские блага, чтобы я мог поблагодарить за них, а потом помоги мне удержаться от пользования ими ради Тебя, чтобы обрести мне тройную заслугу прощения, освобождения и умеренности и чтобы моя нищета была преднамеренной, а не вынужденной.

Эти слова опроверг один наставник мистической практики, который сказал:

Тот, чья нищета вынужденная, совершеннее, чем тот, чья нищета преднамеренная, ибо человек, вынуждаемый к этому, есть творение (сан'ат) нищеты, а в случае преднамеренности нищета есть творение человека; когда вы свободны от усилий обрести нищету, это лучше, чем стремление достичь её своими усилиями».

В ответ я промолвил:

«Творение нищеты» – это, очевидно, тот, кто, имея достаток, тяготеет к нищете и прилагает усилия, чтобы вновь вырвать её из пасти мира. Это вовсе не тот, кто в состоянии нищеты охвачен желанием материального достатка и вынужден посещать дома творящих неблагое и дворы правителей, чтобы заработать деньги.

«Творение нищеты» – это тот, кто при материальном достатке тяготеет к нищете, а вовсе не тот, кто, будучи бедняком, хочет стать власть имущим.

После пророков Абу Бакр является первым среди людей, и не стоит заноситься и ставить себя превыше его, он же ставил преднамеренную нищету над вынужденной. Такое отношение разделяют все суфийские шейхи, исключая того наставника, о котором мы упоминали.

Зухри передаёт, что, когда Абу Бакру присягнули в верности как халифу, он поднялся на кафедру и произнёс речь, в которой сказал:

Бог свидетель, никогда я не домогался власти и не жаждал её ни днём, ни ночью, никогда не молил Бога об этом ни явно, ни тайно и не вижу в этом ничего приятного.