щели расширенных кож,
пасти раскрыты, кастрюли,
вовсе ль закрыты, пусты;
петли, яд, хладное дуло,
и без зашторья кресты,
нотно дрожащие ритмы,
книжно молчащая тишь,
люди раздельны и слитны,
в клетке пленяемый чиж,
злые, довольные маски
драмою, смехом полны,
пишут, не веруя в сказку,
так одиноки, вольны,
грустью заросшие, пылью,
жизни и смерть под сукном,
плен анемии, боль жильна
прямо за каждым окном.
Остаревание
Обняла посох горсть,
опёрлась грузно туша,
горбато, будто мост
от суши и до суши.
Обвила старость ум,
впиталась едко в клетки,
одев в дрянной костюм -
в унынье, хлам, жилетку.
А торс, походки стать
связала лентой лени.
Толкая вновь в кровать,
мой дом лишает тени.
Обжив мой угол, кров,
брезентом шторок кроет,
прибавив дрёму, снов
полудням. Память моет,
и хочет вымыть всё,
что с прошлым единяет.
Мой цвет от зорь до зорь
сгасает и линяет.
Пришла она, идёт,
и не отпустит, знаю,
согнёт, на нет сведёт.
Я никну, вяну, таю…
Проводница
Проводишь до гроба, родная?
Умеешь ты смерть торопить,
и звать, призывать, подгоняя,
и даже для поспе?ху бить
в бока её крепкие с злостью,
и злить, и растравливать слуг.
Подталкивай мясо и кости,