Кит в моей голове

– Так вот, значит, как ты обо мне думаешь? Честно, я даже не знаю, что ответить. Черт, не ожидал… я не… Но образ можно быстро привести в соответствие…

– О, давай опустим сцену, где ты разыгрываешь оскорбленное достоинство. Артем, ты ведь прекрасно понял, о чем я спрашиваю.

– Я понял.

Он подошел ко мне вплотную, он шел до тех пор, пока я не оказалась тесно прижата к стене. Потом приблизил свое лицо к моему лицу, и я увидела, что левое веко у него слегка подергивается, как от нервного тика, и даже разглядела в злых зеленых глазах вкрапления светлых коричневых точек, которых на расстоянии не заметишь.

Он аккуратно положил ладони на стену по обе стороны от моей шеи. Он видел, что напугал меня, но продолжал стоять, нависая надо мной и не двигаясь. Со стороны мы выглядели как влюбленная парочка, но его мощная темная энергетика витала в воздухе, обволакивая нас, подавляя, настраивая на его волну. Я кожей ощущала, Кит едва сдерживает себя.

А потом он процедил тихо, стараясь, чтобы никто, кроме меня, его не услышал. И голос у него был, точно наждак.

– Не была бы ты девчонкой, клянусь, я бы врезал тебе сейчас. Клянусь, заставил бы тебя проглотить каждое слово… Как жаль, что передо мной девчонка. Ты конченым мудаком меня считаешь, Ксения? Хотя, знаешь, так и есть. Ты права, и я мудак. Потому что мне надо было отодрать тебя вчера в той комнате, где ты валялась беспомощная… в отключке… Да, надо было тебя… – он втянул воздух сквозь сцепленные зубы и на миг прикрыл глаза, – хотя бы обвинения сейчас выслушивал заслуженно. Но… берегись, другого такого шанса я не упущу. Больше уже не упущу, ты поняла? И, как последний мудак, сниму на видео каждый твой стон, каждый твой… Ну, а что возьмешь с мудака? Вот так все и будет, потому что я это сказал. Ты тренируйся пока, Ксения… тренируйся. Сама понимаешь, я дико избалован женским вниманием, а потому очень взыскателен к своим партнершам. Смотри на меня, – я не подчинилась, и он крепко сжал мой подбородок, игнорируя слабые попытки вырваться, – я сказал, смотри! Внимательно смотри! Запомни мои глаза. В следующий раз ты увидишь их так близко, только когда мы окажемся в горизонтальной плоскости. А знаешь, все же это замечательно… Замечательно то, что ты – девчонка.

– Другого шанса тебе никогда не представится! Никогда! Ясно тебе, идиот?! Какой же ты идиот! – отдышавшись, возмущенно крикнула я ему уходящему в спину, и вдруг наткнулась на удивленно вытянутое лицо профессора, в этот момент взявшегося за ручку двери кабинета, – прошу прощения, это я не вам.

Глава 6

Следующие несколько дней Кит ходил с лицом, покрытым свежими ссадинами и синяками, костяшки на обеих руках были ободраны в мясо, правая кисть туго обмотана эластичным бинтом. Я уже слышала, что он всерьез увлекается боксом, но склонялась к тому, что Кит намеренно ввязывался в случайные драки, просто чтобы отвести душу.

Он больше не подходил ко мне, не вызывал на разговор, не делал вообще никаких попыток приблизиться. Он решительно, без колебаний, одним простым шахматным ходом вышвырнул меня из своей жизни, как ненужную пешку с доски… Но разве он дорожил кем-нибудь в этой своей жизни? И разве сама я собиралась в ней задерживаться? Находиться рядом с ним мне было нелегко, но, как оказалось теперь, находиться вдали от него мне было гораздо тяжелее.

А Кит развлекался, он как ни в чем не бывало продолжал тусить и веселиться, одаривая своими щедрыми улыбками всех налево и направо, всякий раз проходя мимо меня, как мимо порожнего места. И если я больше не видела его в компании других девушек, то только потому, что лишний раз тоже старалась в его сторону не смотреть.

Он словно забыл о моем существовании, но я знала, это не так. Иногда я внезапно ловила на себе взгляды – его взгляды, от которых мне становилось крайне неуютно: он будто проникал в мою голову, выворачивал наизнанку, вытряхивал до самого дна мое сердце, с легкостью читая все, что там находил. А находил он многое. Все, что было написано для него, ему одному. Все, что было у меня на душе…

И тогда я начала понимать, что имела в виду бабушка, когда говорила, что взгляд у него нехороший. Кит, наконец, отбросил маску насмешливого шутника, и не было больше той привычной личины остроумного собеседника: он больше не заигрывал со мной. Я действительно стала его врагом. А он стал для меня бомбой замедленного действия. И от того, что все так обернулось, на душе у меня почему-то было тоскливо.

Как-то раз я не удержалась и спросила у бабушки за обедом:

– Ба, а ты что-нибудь слышала про семью Никитиных?

– Никитины? Слышала, а как же… Тут про них всякий слыхал. Богатеи… – бабушка сказала это особым тоном, и слово сразу приобрело негативную окраску, – а ты почему спрашиваешь?

– Знаешь, Артем Никитин… ну, в общем, он тоже учится в институте, на моем факультете. Только теперь все зовут его Кит.

– Да неужто? Сын Дмитрия Андреевича то есть? – удивилась бабушка, а потом осуждающе покачала головой, – значит, как блажил мальчишка, так и продолжает чудить… ерепенится… Жил бы с матерью, какая-никакая с него, а помощь. Но нет, он все норов свой показывает, своевольничает, силу пытает… Это ж сколько ему сейчас?

– Артем мой ровесник, бабушка, он тоже на третьем курсе.

– Ну да, ну да, – бабушка кончила резать хлеб и возвращалась к столу, – погоди-ка, это ведь он тебя тогда домой привел? – я нехотя кивнула, опуская глаза, – значит, это он был… А я сразу-то не признала. Совсем он не похож на отца. Совсем. И вы с ним… что ли, подружились?

Я замялась.

– Ну, не то, чтобы мы дружили…

Но бабушка уже отвлеклась, языком причмокнула:

– Непростой у него характер, ох, и непростой… скверный… Любит, я тебе скажу, жилы-то потянуть, – в этом я была с ней совершенно согласна, – а матери нервы трепал, знаешь как… ой-ой… Намучилась она с ним в свое время, очень намучилась, а сама-то несчастная женщина…

– Расскажи, бабушка, – попросила я, чувствуя, что мне вот-вот приоткроется какая-то тайна. Как знать, может, я смогу использовать эти знания против Кита?

– Дело-то с аварии началось… Отец его разбился под городом. Да… Ехал, значит, домой спешил… но что-то там не чисто было. Ванька, то есть электрик с первого этажа, рассказывал, в машине какие-то неполадки вроде нашли… вот. Но дело-то прошлое, закрыли его давно, а значит, и доказать ничего не смогли. Я так рассудила. Но были и такие, кто обвинял в этом сына.

Я так и застыла с ложкой супа в руках, а бабушка продолжала вспоминать:

– А он еще и дровишек подкинул, жару поддал. Да не где-нибудь, а прямо на похоронах Дмитрия Андреевича. Так… Ему тогда двенадцать только исполнилось, как и тебе. Отпевание, значит, идет, и все встали чинно, кружком, серьезные… помалкивают. Свечки в церкви горят, много свечек было… да в руках еще каждый держал… вот тут-то первая заминка и вышла. Мать ему в руки свечку зажженную сует, а он – ни в какую. Принялись его уговаривать, даже священник подошел, слово замолвил, а он уперся и молчит, а руки-то за спину убрал. Да. Вот ведь твердолобый какой мальчишка был… так и не взял он, свечку-то… Ну, ладно, успокоились, значит, продолжают… А холодно – жуть, двери-то нараспашку. И народ у дверей – поглазеть пришел, а как без этого. Даже журналисты из центра приехали, наготове, ждут окончания службы, чтобы на кладбище-то организованно ехать, похороны да потом поминки снимать. А батюшка за упокой души усопшего знай себе, молится…

Я вдруг ясно себе представила все это, и мне на секунду даже стало жалко Кита. Мои родители живы-здоровы, и мне не понять, каково ему было в тот день. Но я сразу отогнала от себя эти нелепые мысли. Это у меня просто воображение разыгралось. К тому же, Кит ведь меня никогда не жалел.

– Дело уже к прощанию с покойным идет… и все столпились у гроба, а мальчик этот вдруг развернулся и ушел. Вот так! – бабушка махнула рукой, как кнутом протянула, – просто взял и ушел! Прошел сквозь толпу, как нож сквозь масло, люди так и расступились. А за ограду вышел, да ка-ак припустит вниз по улице, да все в сторону леса! Всем только ахнуть и осталось… Растили себе дитятку, лелеяли, и на тебе, получили по лбу, когда не ждали… А мать ему вдогонку только руками-то и всплеснула… а на самой лица нет. Вот тогда и поговаривать начали, нечисто там что-то… Вот такой случай был. Ну, не станет же человек на ровном месте бежать от ладана?

Я сама не заметила, как оказалась на стороне Кита.

– Да мало ли что могло случиться, бабушка. Может, он просто не выдержал всей этой атмосферы. А мог бы и в обморок хлопнуться прямо там… Двенадцать лет… он ведь еще ребенком был.

Бабушка со мной согласилась.

– Я тоже так думала. Может, просто впечатлительный он малый, отца очень любил, переживает тяжело… Переживать ведь по-всякому можно. Поплачет-поплачет, горе-то и отпустит. Вот только домой он в тот вечер так не вернулся.

– Как это?

Я перенесла тарелки в мойку и теперь зажигала газ на плите, собираясь разогреть чайник.

– А вот так. И на следующий день он не пришел. Вот тогда все и забили тревогу. А тут еще, как пошептали, метель разыгралась нешуточная, дело-то под новый год было: елки, украшения, огоньки… да куда там… А зима в тот год лютая была, ох, и студеная, и морозная, не чета нынешней… Его потом долго искали, мать чуть с ума не сошла, пока лес прочесывали. У людей праздник, но наши собрались да и пошли. А что делать? А ну, за неделю и мужа, и сына единственного потерять… не приведи, милосердный. Уж совсем было отчаялись, следы-то сразу заметало, стоило спиной повернуться. Но потом все-таки нашли его… нашли, у самого Нежинского водопада… вот как раз там он и был… да. Три денечка блукал по лесу-то. Знаешь, Ксюша, а ты ведь была недавно с экскурсией теми местами. Во-он оно как в стороне от города. И как только добрался мальчишка своими ногами? Что называется, за дурной головой и ногам покоя нет.

Замерев, я смотрела прямо перед собой. В старенькой кафельной стенке над раковиной я успела разглядеть каждый скол, каждую мелкую выщерблину. Теперь мне стало понятно, почему Кит был таким напряженным в день экскурсии. Наверное, в мыслях он снова переживал весь этот ужас, заново проходил весь этот долгий путь. А я, глупая, радовалась, раз он меня не цепляет. Все дело в месте… Что он тогда мне сказал? Зима – мой попутчик… Выходит, для него это не просто красивое выражение.

Бабушка, сидевшая ко мне спиной, раскаяния на моем лице не увидела, и хорошо, что не увидела.

– Да уж, лечили его потом, долго лечили этого мальчишку. Мать по врачам все таскала, по специалистам разным, а потом и по заграницам отправилась: не столковались, значит, с местными эскулапами. Да только поговаривали, врачи те другого толка были… ну, знаешь, те, что мозги вправляют. Тяжело переживал, да… А как вернулись, так дом их сразу-то и сгорел, старый дом, они давно его продали, но все же… Что там произошло, никто не видел, да только люди с новой силой заговорили, ох, и заговорили… разное предполагали, а сколько там на самом деле правды, уж и не просеять, может, и вовсе случайное совпадение, кто знает… Но то, что тяжело переживал сынок, это точно. Дмитрий Андреевич ведь хороший был мужик, хороший. Я тебе так скажу, народ нет-нет, а вспомнит его добрым словом. А что толкового мужика не вспомнить? Он нам и фонари поставил на проспекте, и сквер облагородил, и попрошаек с улиц погнал… Сметливый мужик был, хозяйственный… Была бы от него польза городу, точно тебе говорю. Он ведь в мэры баллотировался. Да вот, не успел…

На столе давно уже остывал чай, но я была не здесь, не за этим столом, и даже не в этом городе. Мне снова двенадцать, и я в Москве, на Красной Площади, в тот год мне удалось побывать сразу на двух сказочных новогодних представлениях, потом я еще долго хвастала этим перед приятелями.

А когда наступила полночь, был стол с мандаринами и оливье, и били куранты, а под нарядной кудрявой елкой меня дожидались подарки, в ту ночь я получила много подарков. А наутро упросила папу покатать меня на санках, наверное, тогда я в последний раз и каталась, совсем уже большая стала… и пушистый снег ложился на теплый полушубок, сыпал за ворот, и я смеялась, как заливисто и беззаботно я тогда могла смеяться. И на местном катке мы в тот год с родителями побывали, тогда я впервые и встала на коньки. Да, это было счастливое время для меня, вот только…

Кит тем временем бродил во мраке по заснеженному лесу. Бродил один, в метель, потерянный, пытаясь найти дорогу к дому, отыскать глазами хоть один крошечный огонек в той непроницаемой мгле, что его окружала. А ветер путал следы, снег слепил ему глаза, отчаяние отнимало силы, советовало сдаться, присесть, отдохнуть. Может быть, он так и сделал?

Наверное, ему там было очень страшно. Где он останавливался на ночлег? У кого искал защиты? А если бы ему повстречался дикий зверь? Да я бы и одной ночи не смогла продержаться в зимнем морозном лесу. А он провел там целых три дня. Один против всего мира. И как это удалось ему, этому бесстрашному отчаянному мальчишке? А лес его принял. И не тронул, не погубил…

На следующий день я шла знакомыми коридорами, когда впереди увидела Кита. Он стоял в своем привычном окружении на площадке лестничного пролета, смеялся вместе со всеми и внимания на меня, как обычно, совсем не обращал. А мне вдруг нестерпимо захотелось просто подойти к нему, и крепко-крепко, по-дружески обнять, и не отпускать его, что бы он ни сказал, и убедить его, что все будет хорошо, что все обязательно будет хорошо. Может быть, он нуждается в этом?

Я сама испугалась своих мыслей, напомнив себе, это же Кит – тот, кого я собираюсь обнять. Да он же поднимет меня на смех, щедро макнет носом в грязь, и не поморщится, даже если сам в ту грязь глубже меня окунется. Это же просто Кит… Ему не нужна ни жалость, ни мое дружеское участие. Ему вообще никто не нужен, он любит только себя. Только себя самого.

И я прошла мимо.

А вечером раздался звонок – звонок от Кости Рунова – и я на него ответила. А через день я позвонила Косте сама, просто пытаясь заполнить ту странную пустоту в моей душе, которая образовалась после ссоры с Китом, ту, которой я пока так и не смогла дать названия…

Но теперь я была всерьез намерена избавиться от мыслей об этом человеке, совсем как от дурной, очень вредной привычки. Я в состоянии это сделать. Впредь я стану общаться только с нормальными людьми. Глядишь, со временем и сама стану нормальной.