Никому о нас не говори

– Отвернись, – шепчу ему одними губами.

– С чего вдруг? – Глаза Горина испытующе смотрят в мои. – Ты рассматривала мой зад, а я хочу поглазеть на твой. Баш на баш, – уголки его крупных губ издевательски приподнимаются.

Всего секунда зрительного контакта, и сотня мелких капелек испарины покрывают мой лоб.

– Так, ребята! – Громкий хлопок двери отрезвляет всех присутствующих. В раздевалку заявляется преподаватель. Но сразу же застывает на месте. – Это… что такое? – Он ошалело распахивает глаза.

Ведь перед ним картинка из фильмов для взрослых: четыре полуголых парня и я в одном полотенце. В растерянности преподаватель хватает ртом воздух и густо краснеет, а потом вообще покрывается пятнами, когда видит того голого идиота, что пасется возле меня. – Мельник! Горин! – взрывается он. – Вы чего здесь устроили… Девушка, а вы кто?

Все. До моей истерики остались секунды. Меня колотит так, что зуб на зуб не попадает.

– Отвернитесь! – выкрикиваю я.

Теперь преподаватель бледнеет и отворачивается к стене. И не только он. Тимур и другие парни отводят от меня взгляды. И я наконец срываюсь с этой чертовой лавочки. Подскакиваю на ноги, одним движением оборачиваю голое тело полотенцем, хватаю сумку с пола и вылетаю из своего личного ада.

Руки и ноги дрожат. Я вся трясусь. В нашей раздевалке натягиваю на себя вещи, путаясь то в лифчике, то в джинсах. Все валится из рук. В голове полный хаос. Домой. Мне нужно домой. Совру что-нибудь маме, скажу, заболела, но сейчас спокойно сидеть на парах не смогу.

Я выскакиваю из спорткомплекса на широкий проспект, где гудят стоящие в пробках машины, даже не накинув ветровку. Прохладный порыв ветра сразу же бьет меня по пылающим щекам и забирается под широкий край толстовки, разгоняя по животу и спине мурашки. Делаю один судорожный вдох и четко понимаю: еще никто никогда меня так не унижал. В груди давит, мне хочется спрятаться. Но как бы там ни было… У скольких людей в мире могут быть одинаковые татуировки? И какова вероятность увидеть их обоих с разницей в один день?

Вчера в том подвале на ринге был Тимур Горин.

Или же я просто сошла с ума.

ГЛАВА 7

Тихо закрываю за собой дверь, стараясь не греметь замками, потому что бежевые лодочки аккуратно стоят на верхней полке для обуви. Мама уже дома. И обычно она после ночного дежурства отсыпается, закрывшись в гостиной. Я осторожно снимаю кеды, ветровку и на цыпочках крадусь по коридору к себе в спальню. Меньше всего хотелось бы пересекаться с мамой. Мне нужно просто побыть наедине со своим сумбуром в голове.

– Аня? – прилетает, удивленное, мне в спину.

Я невольно зажмуриваюсь. До двери моей спальни осталось всего два шага! Набрав полные легкие воздуха и нацепив улыбку, оборачиваюсь. В домашнем халате в пестрый горох, мама подпирает плечом дверной проем между кухней и коридором. Ее руки скрещены на груди, а лицо даже не выглядит заспанным. На нем все еще легкий макияж, коротко стриженные и окрашенные в пепельный блонд волосы ни капли не растрепаны. Похоже, мама еще и не ложилась отдыхать после работы.

– Привет, – улыбаюсь натянуто. – А ты чего не спишь?

– Дежурство было спокойным. Не устала, – ровным тоном поясняет она, окидывая меня изучающим взглядом. – Половина одиннадцатого утра на часах.

Ты почему не на парах? В четверг у тебя ведь занятия до трех.

– Да, но мне что-то… – Я неловко прочищаю горло, пряча от мамы глаза. Боже, как я не люблю врать! – Голова так разболелась, – и для правдоподобности потираю пальцами лоб и виски. – Наверное, прилягу.

Я говорю и заодно потихонечку пячусь к дверям своей комнаты, чтобы побыстрее ускользнуть от маминого взгляда. Чем дольше она на меня смотрит, тем больше вероятность, что она заметит мои припухшие глаза. По дороге домой все же пришлось смахивать с них противные слезы.

– Ну ложись, – тянет мама недовольно. Оно и неудивительно. Любой мой пропуск занятий не может восприниматься как-то иначе. – Как вчера посидели с Соней?

– Хорошо. – Я продолжаю улыбаться и тихо двигаться в сторону своей двери.

– Вы были там одни?

Я вздыхаю. Не знаю, как Соня, но я точно была не одна. Только тебе, мама, это знать опасно.

– Конечно, – уверенно подтверждаю, косясь назад. До моей комнаты шаг.

– Просто эта девочка живет одна на съемной квартире, – тон мамы становится еще строже. – Мало ли…

Я не выдерживаю и притормаживаю, закатывая глаза:

– Соня не устраивает там вечеринки! – И очень хочется добавить, что Соня просто дает корявые адреса и не берет трубки. Но, естественно, это я не говорю.

– Очень надеюсь. Ты же помнишь историю про мою однокурсницу, которую тоже вот так позвали в гости, а закончилось все групповым изна…

– Мам! – возмущенно восклицаю я. – Эта история не про меня или Соню. И хватит об этом напоминать каждый раз, когда я выхожу из дома. Я к себе.

Я делаю резкий разворот и, пока мама не решила еще о чем-нибудь со мной поговорить, скрываюсь за дверью своей комнаты. Это мои маленькие, но уютные шесть квадратов. Скрипучая кровать возле одной стены, старый лакированный шкаф и слегка потрепанный стол у противоположной. Светлые обои в мелкий цветочек. И сердце этой комнаты – окно с малышом фикусом. Мне подарила его на память моя школьная учительница физики. Она все надеялась, что в будущем меня ждет как минимум Бауманка.

Скинув на пол рюкзак с тетрадями, я тяжело плюхаюсь на кровать. Облокотившись на колени, запускаю ладони в волосы. Слабость обрушивается на меня, как цунами. Руки и ноги становятся ватными, голова тяжелой. И в ней скачет столько мыслей. А сил ухватиться хоть за одну из них нет. Вчерашний вечер, татуировки Горина, козни Полины и мой позор в мужской раздевалке… Хочется отделить одно от другого и не думать обо всем сразу. Я чувствую жалящий стыд, но одновременно из моей головы не выходит образ Тимура. Одно перебивает другое, становясь уже реальной мигренью.

Громкий стук в дверь – как удар по моей черепушке.

– Аня!

– Да, мам, – отвечаю устало, переставая подпирать голову руками и поднимая глаза на дверь.

Но взглядом натыкаюсь на свои грязные и порванные джинсы, брошенные вчера на стуле. Черт! Мой пульс сразу же подскакивает. Я забыла о них! Срываюсь с места, хватаю джинсы и за секунду до того, как

мама заглядывает ко мне в комнату, успеваю просто зашвырнуть их под кровать и снова плюхнуться на нее. Достану, когда дома никого не будет.

– Ань, ты есть будешь? – спрашивает мама.

– Не хочу, спасибо, – отрицательно машу головой, невинно хлопая глазами.

Пожав плечами, мама закрывает дверь, а я выдыхаю, стараясь утихомирить разгулявшееся сердцебиение. Опять чуть не влипла! Заметь она испорченные джинсы, то допрос начался бы такой, что сотрудники ФСБ могли бы у нее поучиться. А мне и ответить-то ей нечего. У самой сплошные вопросы и никаких ответов. Но сейчас мне приходится побывать на заочном допросе от Сони. Она прислала мне с десяток сообщений. Где я? Почему ушла? Почему ей ничего не сказала? И как сильно на нее еще обижаюсь?

Переодевшись в футболку и домашние штаны подлиннее, чтобы скрыть свое колено, я заваливаюсь на кровать и закутываюсь в плед. Начни я рассказывать Трофимовой в сообщениях, почему сбежала с пар, в покое она меня не оставит. Ей всегда нужны все подробности, а сейчас я не хочу даже вспоминать то, что произошло со мной сегодня в раздевалке, и уж тем более облекать в слова. Я снова отвечаю односложно:

«Все нормально, приболела, завтра поговорим».

Но кое-что из произошедшего в раздевалке все равно мельтешит у меня в голове. И до самого вечера не отпускает. Так и вертится вопрос: он это был или нет? Если подумать, то какая мне разница? У богатых же свои развлечения. Но только то, что я видела там, на ринге… Разве можно это назвать развлечением? Тот парень лежал без движения и в крови. Может, он вообще… уже того…

От этой мысли меня передергивает. То место – сборище бешеных маргиналов. Что вообще там мог делать тот, чей папа – большая шишка? А что, если мне все же показалось? Можно же просто сделать татуировки, скопировав их из интернета. Вдруг это тот самый случай? Только вот почему-то образы Тимура и того зверя на ринге в моей голове совпадают.

И во мне крепнет глупое, спонтанное решение по возможности еще раз рассмотреть Горина со спины. От этой мысли у меня по коже сразу ползут мурашки, и я даже утыкаюсь носом в подушку. О чем я думаю! Не пойду же опять в мужскую раздевалку! Да и в универе пялиться на Горина – это не выход. Но моя рука нащупывает валяющийся в складках покрывала телефон. Ведь можно посмотреть на Тимура так, что он и не узнает об этом.

Страничка в социальных сетях. Она есть у него точно. Куда-то же он должен выкладывать фото с дорогими машинами и курортами. И, пока вбиваю в новостной группе нашего университета запрос «Тимур Горин», чувствую, как опять становятся горячими щеки. «Я просто успокою свою паранойю. Ничего такого», – уговариваю сама себя.

Как только нахожу в подписчиках группы Горина, на меня накатывают те же ощущения, что и сегодня в раздевалке: стыдно и горит где-то между ребер. Мне больше не лежится на подушке. Я сажусь на кровати, поджав колени к груди. Едкое чувство любопытства, смешанное со страхом, перевешивает.

А если вчера я видела, как Тимур Горин убил человека? Стала свидетелем убийства? И я даже не знаю, что хуже. Это или то, как мне завтра появиться в академии после выходки Полины? Но все равно решаюсь нажать на аккаунт Горина. Страница загружается

мгновенно, и я, затаив дыхание, уже скольжу взглядом по ее содержимому.