Никому о нас не говори

– Настолько не было сил, что даже не нашла меня, а просто написала сообщение и уехала?

– Мне правда стало нехорошо. – Мои указательный и средний пальцы вот-вот завяжутся в узел.

– Нехорошо? С Гориным – и нехорошо? – В глазах Сони вдруг вспыхивает осуждающий огонек. Она произносит это на одном дыхании.

А меня как ледяной водой облили. Даже не знаю, краснеть мне сейчас или покрываться холодным потом.

– Ты о чем? – В моем голосе проскакивает дрожь.

– Еще на вечеринке до меня слушок дошел, что тебя с ним видели. – Театральная пауза Сони заставляет меня все же похолодеть. – Тет-а-тет.

Я хлопаю глазами. Как, блин, и кто? И как сильно распространились эти слухи? Шумно проглатываю свою растерянность. Хотя плевать. Сейчас я отчаянно соображаю, как выкрутиться. Или не выкручиваться? Может, сказать Трофимовой все как есть: и про ее ошибку с адресом, и про ринг, и про татуировку со стрелой, и про Горина, и вообще про все? Может, мне и правда нужно с кем-то это обсудить? Только вот мой язык будто тяжелеет от одной лишь этой мысли. Я не могу и звука из себя выдавить. А потом снова вру.

– Ну… – неловко прочищаю горло, – он просто подходил ко мне.

Соня скрещивает руки на груди:

– И ты мне об этом ничего не рассказала?

– Сонь, он был пьяный.

– Но подошел именно к тебе. И ты молчишь!

– Горин просто попросил прикурить. Я его отшила, – вру с каким-то остервенелым отчаянием, до боли сжимая ладони со скрещенными пальцами между колен.

Я не знаю, почему так. Разум просто требует рассказать все Соне. Ведь можно было бы с ней это обсудить, посоветоваться. И вряд ли я нарвалась бы на осуждение. Зная Трофимову, можно предположить лишь бешеный интерес с ее стороны. Но почему-то все во мне сопротивляется идее поделиться с ней тем, что произошло со мной за эти дни. И это ощущение колючим комом падает мне куда-то в желудок, а плечи словно опять сдавливают пальцы Горина.

– И все? – Соня недоверчиво приподнимает брови.

Незаметный вдох. И тихий выдох.

– Все, – подтверждаю я свое слово еще и кивком.

– Могла бы и рассказать, – фыркает Соня, но взгляд ее смягчается, а я тут же как можно флегматичнее жму плечами:

– Я не вижу в этом ничего важного.

На секунду Соня снова нахохливается и явно собирается высказать мне что-то еще, но ее глаза неожиданно округляются, как блюдца.

– Аня! Сумка! – подскочив с места, восклицает она… и задевает стаканчик с кофе. Черная жидкость выливается на стол и на Сонины джинсы. И все сидящие рядом сразу переключают внимание на нас.

Я подпрыгиваю на стуле. Несколько мгновений удивленно таращусь на Соню, но потом все же оборачиваюсь… и подрываюсь с места.

Сквозь толпу входящих в столовую студентов я вижу мелькающую спину какого-то парня в серой толстовке. Его голова скрыта капюшоном, а в правой руке болтается… Вот черт! Мой рюкзак!

– Стой! Отдай! – ору этому утырку вслед.

Едва услышав мой крик, он просто грубо распихивает локтями людей у себя на пути и рвет когти из столовки. А я ошалело смотрю на происходящее. Собственно, как и все вокруг. Поворачиваюсь снова к Соне, а та, пытаясь смахнуть разлитый кофе, грозно шикает:

– Просветова, чего стоишь?!

Твою же! Меня как током пробивает. Только что у меня просто из-под носа стащили мой рюкзак.

Я наконец срываюсь с места, рванув в ту сторону, где скрылся тип в серой толстовке. Под недовольные

«эй!» и «ой!» расталкиваю входящих в столовку студентов.

Выбежав в коридор, верчу головой на все триста шестьдесят. Из столовой есть всего три пути бегства: прямо – на лестницу на второй этаж,

направо – к спортзалу и налево – к длинному холлу с еще одной лестницей. И именно туда стремительно направляется серый капюшон.

Я бросаюсь в ту же сторону. Лавирую в толпе, забыв, что в любой момент меня может ожидать встреча с Гориным. Я не спускаю взгляда с невесть откуда взявшегося вора, а моя голова готова разорваться от вопросов! Что вообще происходит? Кому могло прийти в голову украсть мой рюкзак? Ради чего? Конспектов? А если это опять проделки Петровой?

Мне даже некого попросить помочь догнать этого придурка! Пока обращусь к нашей охране, он сбежит уже на раз-два. Но неожиданно вор в сером не поднимается по лестнице, а скрывается под ней. И через какие-то доли секунды я сама добегаю до ступенек, ведущих вниз. По ним уже разбросаны мои тетради, ручки, карандаши, методички.

Облегчение пополам со злостью заставляет меня одновременно и выдохнуть, и сжать кулаки. Да кто-то просто издевается надо мной! Своровал мой рюкзак и выпотрошил содержимое! Но я не вижу ни рюкзак, ни самого вора. Зато замечаю приоткрытую дверь в цокольный этаж и свою пропажу возле нее.

Мое лицо теперь пылает не только от бега, но и от накатывающей злости. Стиснув зубы, я перешагиваю через свои вещи и спускаюсь по ступенькам. Поднимаю пустой рюкзак с пола и, отряхнув, осматриваюсь, качая головой. Этот паскудный воришка раскидал все мое добро не только на лестнице, но и в коридоре на цокольном этаже.

На старой плитке в нескольких метрах от двери в неярком свете лампочек вижу все, что лежало в заднем кармане: студенческий, электронный пропуск и ключи от квартиры. А того идиота в серой толстовке и след простыл. Значит, вот как! Придурок решил скинуть свою добычу здесь и сбежать в соседнее крыло академии через цокольный этаж? Кому такой прикол мог показаться забавным, и гадать не нужно! Петрова! Просто так, что ли, она сегодня косилась на меня, мерзко хихикая?

Тяжело выдохнув, я в бешенстве запихиваю свои вещи обратно в рюкзак. Боже, ну где я так провинилась, чтобы каждый новый день становился хуже предыдущего? Быстро собрав все на ступеньках, нехотя захожу в коридор цокольного этажа. Мой нос сразу же атакует запах сырости. Задерживаю дыхание и делаю несколько шагов вперед, чтобы поднять ключи. Только так их и не поднимаю. Замираю как вкопанная, чувствуя неприятное шевеление волос на затылке. Я четко ощущаю движение позади себя. А когда делаю судорожный вдох, у меня по спине опять ползут мурашки. Снова запах этого парфюма – терпкий и пряный.

Через секунду перед моим лицом мелькает широкая ладонь и край черного рукава кожанки. За моей спиной точно не тот, кто стащил мой рюкзак. Я едва держусь на ногах, когда эта ладонь резко, но аккуратно зажимает мне рот, а над ухом раздается сиплое:

– Не ори. Есть разговор.

ГЛАВА 15

От испуга роняю рюкзак. Несколько секунд я, не двигаясь, шумно дышу в широкую горячую ладонь Горина, закрывающую мне чуть ли не пол-лица.

– Я сейчас убираю руку, а ты молчишь. Договорились? – вполголоса проговаривает Тимур мне в ухо.

Мне ничего не остается, кроме как согласно и очень активно кивать. Его ладонь разжимается, и я резко оборачиваюсь, попадая под взгляд Горина – жесткий и режущий. Тимур, перекрывая проход к лестнице, стоит напротив во всем черном: джинсы, кожаная куртка, футболка. И только белые кроссы как бельмо.

– Ты больной? – Перевожу дыхание, стараясь выровнять подскочивший пульс. – Чего тебе от меня нужно?

– Ну, очевидно, поговорить. – Тимур расслабленно пожимает плечами и засовывает руки в карманы джинсов.

Кажется, эта поза – широко расставленные ноги и руки в карманах брюк – у него неизменна.

– Цирк с похищением моей сумки – твоя идея? – опасливо оглядываюсь я.

На всякий случай проверяю: в этом плохо освещенном коридоре цокольного этажа нас действительно

только трое: я, Тимур и мой рюкзак на полу между нами. Пребывание наедине с Гориным не дает мне никакого чувства безопасности и спокойствия. Я еще помню, как он сначала лапал меня, делая гнусные намеки, потом вообще озверел.

А если здесь еще окажется и тот вор? Двое парней и одна я… Сердце бьется о ребра. Да, мы сейчас в стенах академии, и у меня есть надежда, что ничего со мной не случится. Только откуда мне знать, что задумал Тимур? Но, кажется, здесь, на цокольном этаже, кроме нас, никого.