Рассказы на заметку

– Что с вами? – с изумлением.

– Я глаз не могу оторвать от вас, как вы красивы, вы очень спешите?

– Да, спешу! А сердце у вас ещё не замирает, может, скорую помощь вызвать? – отпарировала она.

– Нет, не надо, – со смехом, – но на чашечку кофе я вас приглашаю.

– Опять кофе? – с иронией.

– Очень полезный напиток, Бальзак пил по двадцать чашек в день.

– Он, кажется, умер от этого.

– Хемингуэй от виски, все когда-то умирают от чего-то, только правильное питание продлевает жизнь.

– Вы уверены в этом? – со смехом. – Значит, я обречена. – Так как насчёт кофе? В кафешке, где они снова очутились, он стал нести такую чушь, что удивлялся самому себе. Самозабвенно рассказывал о рецепте нового коктейля, который научил его делать друг, кок на пароходе; о польских профсоюзах; как правильно удобрять крыжовник; как заводить машину в холод; на что клюёт карп осенью, – не спуская с неё глаз, продолжая любоваться. Вскоре она стала ему казаться безумно притягательной, такого с ним давно не было. В её карих быстрых глазах чувствовалась страсть, их сочетание с живой улыбкой розовых губ могло свести с ума любого, она просто затягивала его безрассудным желанием в многообещающий омут любви. Он ещё не осознавал, не подозревал, что собирается изменять жене, что она ворвётся в его жизнь как вихрь, разрушая на своём пути даже такие дорогие понятия для него, как любовь к жене, верность, супружеский долг. Она его внимательно слушала, лишь изредка перебивая, чтоб поддержать беседу.

Посмотрев на маленькие женские часы, она кокетливо тряхнула головой и резко встала из-за стола, протягивая свою бледную с голубыми прожилками руку на прощание. Звали её Ольга, работала она врачом в поликлинике недалеко от офиса, где трудился служащим страховой агент Юра.

Родилась Оля в маленьком провинциальном городишке, где все знали друг друга. Рано потеряв отца, она прожила большую часть своего нерадостного детства с матерью и отчимом. Злой рок не покидал её – после внезапной смерти матери она оказалась в детдоме. За смазливую внешность и независимый характер её сразу невзлюбили окружающие, как дети, так и воспитатели, шишки и синяки были немыми свидетелями её невесёлой жизни. Её толкнули с лестницы, считая ступеньки, она полетела вниз, сломала ногу, затаив в себе злость, и не только на детей. В больнице, куда её увезли на скорой, ей улыбались медсёстры, и впервые за столько лет она почувствовала себя уютно, особенно ей понравился молодой врач Павел, недавно окончивший институт и попавший по распределению в их город. У него были синие глаза и мягкий голос. Ей казалось, что у моря должен быть такой же синий цвет, как глаза молодого врача, ей хотелось, чтобы он был всегда рядом и смотрел только на неё, и они плыли бы на большой лодке, рассекая море острым, как бритва, килем, а она сидела бы на корме и любовалась им.

Дела шли на поправку, молодой организм способствовал заживлению, и она вскоре начала, прихрамывая, ходить. Павел, врач с голубыми глазами, был так же приветлив и добр, тогда она решила, что будет именно так, как она задумала. За несколько дней перед выпиской из больницы Павел был дежурным врачом в больнице. Ночь предстояла долгая, разбавив спирт водой, он пропустил незаметно для себя пару стаканчиков, закусывая колбасой, и начал придрёмывать, сидя на стуле, как открылась дверь и вошла Ольга. Она стала жаловаться на боль в ноге и просила, чтобы он осмотрел её, и это случилось, то ли спирт он плохо разбавил, то ли ночь была длинной, а может, молодость с любопытством, но это случилось как-то само по себе, хоть и было у неё это в первый раз. Утром ему было жутко противно, а она была счастлива. Противно ей стало потом, когда она узнала, что у доктора двое детей и любимая жена. Её мечты лопнули, как воздушный шарик, с хлопком и разбитым вдребезги сердцем, с тех пор она возненавидела женатиков, но странно, её стало тянуть к зрелым мужчинам, хоть и геронтофобом её нельзя было назвать. Ольга была от природы умной женщиной, и ей было абсолютно неинтересно со сверстниками, она считала их пошляками и неудачниками. Любовники встречались на работе почти каждый день, когда у неё в кабинете, иногда после работы в том же кабинете, на квартире, где она вела одинокую жизнь. После соития он носил ей в постель кофе, пирожные, она неторопливо поглощала сладости и в благодарность страстно отдавалась ему с ещё большей злостью. Со временем это вошло у них в привычку, и после сомнений, робких шагов их близость стала приобретать более изощрённые формы любви. Она как работник медицины, имея опыт и знания в морфологии человеческого тела, иногда доводила его до неистового исступления, он же не отставал от неё и брал верх благодаря своему темпераменту, унаследованному от своих горячих предков с Балкан. Возвращаясь домой по вечерам, он продолжал жить той же самой жизнью, что и до знакомства с Ольгой; ужин, обмен новостями, телевизор, постель. Однажды Таня ему заметила, что он стал более изобретательным в любви, чем до этого, и добавила, что раньше такого за ним не наблюдалось. Юра промолчал, но стал с тех пор более осмотрительным. Сомнения стали его одолевать, он бежал как ненормальный к телефону, к двери, порой ему казалось, что за ним следят, стал нервным, хотя принимал крайние меры предосторожности в отношениях с Ольгой. Разговоров о семье, о прошлом он старался избегать с нею, хотя немножко знал про неё, с её же слов, – что была замужем, супруг, большой любитель выпить по вечерам, бил её иногда и унижал. Как-то раз после очередного свидания у неё в кабинете, надевая белый халат на своё смуглое обнажённое тело, она как-то странно на него посмотрела и сказала:

– Сегодня юбилей, ровно месяц, как мы встречаемся.

– Надо отметить, радость моя, пойдём к тебе вечером, купим тортик, шампанское, мороженое.

– Ах вот как! А почему бы не сходить к тебе, я ещё у тебя не была ни разу, может, с женой познакомишь? Или ты холостяк у нас? – сказала она, медленно садясь за стол, на котором выписывала рецепты и ставила диагнозы. Юра почувствовал, как спина покрылась холодной испариной.

– Что же ты молчишь, Юра Павлович? – нервно постукивая ручкой по столу.

– Сказать нечего, всё ты знаешь про меня, и добавить нечего, настолько хорошо ты осведомлена.

– Нехорошо обманывать супругу, ой как нехорошо, – смотря прямо в глаза, с издёвкой продолжала она, – а может, ты её не любишь, так это в корне меняет дело, но так продолжаться больше не может, или я, или она, выбирай.

Юра встал, угрюмо побрёл к выходу, в дверях он остановился и, бросив презрительный взгляд в её сторону, процедил сквозь зубы:

– Она!

Прошла целая неделя, жизнь начинала входить в своё привычное русло: работа, ужин, диван, телевизор, кровать. Теперь он старался забыть её, которая как вихрь ворвалась в его размеренную жизнь, но она не вылезала из головы, как навязчивая идея, как мелодия модной песенки в голове, когда чувствуешь, что она бредовая, отдаёт фальшью, но не можешь избавиться от неё. В тот проклятый день, чувствуя угрызения совести, немного успокоившись после расставания с Ольгой, он зашёл в магазин цветов, купил нарядный букет, потом бутылку вина и блестящую коробку конфет, перевязанную красной лентой. Зайдя домой, по привычке окликнул Таню, она не отозвалась, наверное, ещё не пришла с работы, подумал он. Прошёл на кухню, разложив покупки на столе, зашёл в комнату, чтобы сменить одежду, и увидел Таню, сидевшую на диване с заплаканными глазами и платочком в руке, который беспрестанно теребила. Чувствуя что-то неладное, он осторожно спросил:

– Случилось что?

– Да, случилось, звонила твоя любовница!

На улице, после скандала, Юра вздохнул полной грудью воздуха, которого ему почему-то стало не хватать, и сразу же получил хлёсткий удар дождём в лицо, это его немного освежило, но дышать было по-прежнему тяжело. Дождь продолжал неистовствовать, стегая его кнутами мокрых струй, буквально за каких-то пару минут оба с Джимом были насквозь мокрыми. Добежав до автобусной остановки, они укрылись под навесом. Джим сразу же стал стряхивать себя воду, окатив всё вокруг фонтаном мелких брызг. С меланхоличным выражением лица Юра сидел на скамейке и с глубоким безразличием смотрел по сторонам, его взгляд случайно упал на пустую телефонную кабину, которая была на противоположной стороне улицы. Как бешеный, он сорвался со скамейки и бросился под изумлённый взгляд собаки бежать к ней. Нервно набирая номер телефона, он повторял цифры вслух, ошибался, путался, снова набирал номер, пока не дозвонился. В трубке послышалось знакомое до боли «алло».

– Почему ты это сделала?

– Чтобы она знала, с кем живёт, ведь ты же кобель, Юра, озабоченный кобель, а она у тебя добрая, мне понравилась, доброго вечера мне пожелала напоследок, – со смехом, – жена любовнице доброго вечера желает, мир перевернулся с головы на ноги.

– Ты дрянь, наглая, злая, маленькая дрянь!

– Ну тогда прощай, Юра!

Прошло уже почти полгода, как он расстался с Таней, и тоска, незваная гостья, задержалась у него, почти на каждый вечер, невозможно прогнать. Удручающее одиночество – он стал бояться, что эта неожиданная перемена в его судьбе тормознётся у него на всю оставшуюся жизнь. Особенно мучительны воспоминания о ней, её слова, голос, взгляд, тело, всплывали, обжигая душу, он готов был уже сто раз возвратиться под любым предлогом, на любых условиях, только бы возвратиться.

Жизнь в деревне после работы шла тихим, размеренным ходом. Пару раз Юра пробовал сажать помидоры, но у них чернели листья от грибковых заболеваний, растения погибали, тогда он взялся подправить покосившийся плетень, но тот скривился ещё больше и стал напоминать соседского мужика – пьянчугу на пенсии, кривого от рождения. Обескураженный неудачами, он стал задумываться, как бы крыша не протекла зимой, а подняться проверить, в каком она состоянии, от неудач ему стало в тягость. Сидя на деревянном крыльце, куря сигаретки одну за другой, в стоптанных башмаках без шнурков, он не заметил скользнувшую тень позади себя, это был Джим, пёс лёг рядом и громко залаял, смотря в глаза.

– А, это ты, бродяга, – Юра, привыкший к постоянным пропажам Джима, с сарказмом спросил его: – Ну и где тебя носило, друг? – В ответ собака заскулила. – Ну да, конечно, изголодался, наверное, сейчас тебе витамины нужны, а как же? Понимаю, понимаю, пойду посмотрю, что там есть для тебя, – и зашёл внутрь дома поискать остатки обеда. Набрав куриных костей, немножко хлеба, предусмотрительно замоченного в кефире, разложил это всё перед собакой, но она отвернула морду и залаяла. – Ишь ты какой привередливый, так тебя ещё и кормят там, это ты хорошо устроился, завидую. Когда-то и меня кормили, поили, сорочки гладили, любили, но я не ценил, а теперь поздно. – Джим приподнялся на передние лапы, залаял. – Ну тебя, расфуфырился, вот возьму сейчас и позвоню Тане, попрошу извинения, и всё будет как раньше. – Джим лёг на живот и заскулил. – Ах ты хмырь, скулишь, можно подумать, понимаешь человеческий язык, не позвоню я ей, виноват я, виноват, нет мне прощения. – Джим снова залаял и стал скрести доски передними лапами на веранде.

– Что-то ты непонятный сегодня, не ешь, не пьёшь, лаешь беспрестанно, ну тебя в баню, пойду посплю немного. Зайдя в дом, Юра заметил странный предмет на полу, подойдя ближе, он взял его, им оказался женский шарфик. Как он тут оказался, подумал Юра, странно, получше присматриваясь своими близорукими глазами. Он узнал его – это был его подарок Тане на день рождения несколько лет назад, от него пахло ее любимыми духами J'adore Dior, которые он также подарил вместе с шарфиком. Сомнений не было, это был Танин шарфик, но откуда он здесь взялся, как он сюда попал? Джим, – осенило Юру, это он принёс его сюда, значит, всё это время он бегал к ней.

– Джим, – строгим голосом позвал он, – Джим, ты где, иди сюда сейчас же. – В дверях показалась голова собаки, она смотрела на Юру своим умным взглядом и выжидающе молчала.

– Ты принёс? – строго спросил Юра. Ты был у Тани? Джим смотрел и молчал. Ну как она там поживает? Что же ты молчишь, эх ты, друг человека, – с комом в горле сказал Юра.

За окном вечерело, слабая лампочка тускло освещала комнату, телевизор был выключен, только чайник посвистывал на кухне, нарушая тишину унылого одиночества. Закутавшись в старый, тёплый плед, Таня сидела на диване с полицейским романом в руках, она устала его читать, сюжет оказался настолько неинтересным, что её постоянно клонило ко сну. В последнее время на её красивое лицо пала тень грусти, она постоянно вспоминала Юру. Напившись пьяным в гостях у друзей, Юра шёл рядом с ней нетвёрдой походкой, она его слегка придерживала, чтобы он случайно не свалился. Но, хохорившийся, как бойцовый петух, подняв указательный палец вверх, он её уверял:

– Думаешь, это ты меня поддерживаешь? Так вот что, я вас уверяю, ma chеre petite dame, это я вас веду домой!

– Разумеется, ты меня ведёшь домой, monseigneur, только под ноги смотри, кто бы сомневался.

Чайник на кухне уже не свистел, а просто надрывался, наконец, очнувшись от сладкого меда воспоминаний, она пошла на кухню заварить себе чая. Не успела протянуть руку к кухонному шкафу, чтобы снять заварку, подаренную на днях подругой, приехавшей из Индии, как зазвонил телефон. Рука так и осталась висеть в воздухе, пришлось оставить чай и идти к телефону. Только она подняла трубку, как услышала, что кто-то скребётся в дверь. С телефоном в руке она отворила дверь и впустила собаку, беспрерывно подпрыгивающую с виляющим хвостом. Почесав за ушком Джима, она вспомнила про телефон и сказала:

– Алло, я вас слушаю.

– Добрый вечер, здравствуй, Таня, это я, Юра. Джим у тебя?

– У меня, – сухо.

– Таня, – немного помолчав, – он твой шарфик принёс, можно я его тебе занесу? После непродолжительной паузы

– Можно.

– Таня, Танечка, я прошу тебя, не бросай трубку, я извиняюсь перед тобой, я был просто мерзок, сам себе противен, прости меня, грешного, если можешь, ты меня слышишь?

–Да, слышу

– Можно, я с чемоданом приду? Долгая тишина в трубке.

– Приходи с чемоданом.

В конце коридора, в маленькой комнатушке с надписью на двери «Бенедиктов В. В.» сидел невысокий лысый человек, погружённый в ворох бумаг, и что-то усиленно считал, изгрызенным карандашом. Он был так занят своими счётами, что не заметил, как в дверь проскользнула тонкая фигура молодой официантки.

– Вениамин Владимирович, там клиентка разбушевалась, заведующего требует.

– Опять она?