Рассказы на заметку

Во дворе начинало темнеть. Таня с грустью взглянула в окно, всплакнула и в первый раз после стольких лет замужества легла в холодную постель. Она ворочалась с боку на бок, долго не могла уснуть, в голову лезли разные мысли. Произошло что-то непоправимое, она теперь одна, ей стало страшно, как маленькой девочке, которую оставили нерадивые родители дома, а сами ушли развлекаться к друзьям, забыв про неё. Уткнувшись лицом в подушку, закрыв лицо руками, она негромко всхлипывала, а потом так и уснула на мокрой от слёз ладони. Утром Таня проснулась с сильной головной болью, позавтракала без аппетита на скорую руку и нехотя пошла на работу.

Прошёл месяц как они расстались, одинокая жизнь начинала потихонечку налаживаться. Таня стала больше уделять себе внимания, ходить в парикмахерскую, в кинотеатр, читать и перечитывать любимые книги. Дни сменялись неделями, время летело – в работе, в суете, и только холодная постель по ночам напоминала о потере какой-то части её жизни.

Юра полностью ушёл в своё любимое занятие – рыбалку. С нетерпением ждал субботы, брал с собою Джима, шёл на озеро, которое было в трёх километрах от дома, и блеснил, делал он это виртуозно, имитируя раненую рыбёшку, бывало, вытаскивал за день пару совсем не маленьких судаков. Небольшое тёмное озеро, распростёрое между двумя холмами, покрытыми цветущими кустарниками шиповника, в своей вечерней тишине было ослепительным от преломляющихся лучей раннего заката, оно открывало величественную панораму неземного спокойствия. Подёрнутый шелковистой дымкой водоём грациозно дышал свежестью, пронизывающей сыростью. Где-то сбоку в зарослях камыша страстно крякал селезень, приглашая уточку спариться в любовных забавах.

А тем временем в городском оперном театре играл огромный оркестр под чутким руководством старого дирижёра. Звучала Пятая симфония Бетховена.

– Вот так судьба стучится в дверь, – наклонив свою зализанную редкими волосами голову, таинственно прошептал на ухо немолодой человек в сером костюме с аккуратно сложенным носовым платком в кармане.

– Вы это о чём? – недоверчиво спросила Таня.

– О музыке, милая, о музыке, – парировал он, откидываясь назад с самодовольной улыбкой, отдающей ехидством.

– Большая симфония до минор, – сказала она вполголоса.

– Простите, не понял. – Изначально это произведение так называлось.

– После этих слов немолодой человек по имени Никифор замолчал и сидел нахмурившись всю оставшуюся часть концерта.

Насадив извивающегося червяка на крючок, Юра закинул поплавок чуть ли не на середину озера, собирался прилечь на траву, как пошёл косой дождь. Он забежал под ель вместе с Джимом, бесконечно отряхивающимся от воды, чем рассмешил своим глупым видом Юру. Словно поняв, что смеются над ним, пёс стал громко с обидой лаять, пришлось почесать ему за ушком, чтобы немного успокоить. Может, поблеснить напоследок, иногда под дождём неплохо клюёт, подумал Юра, снимая из чехла блестящую карбоновую удочку, напоминающую спиннинг, и стал старательно выбирать блесну. В небольшой пластиковой коробочке были ровно уложены на губке воблер, попер, белая и тёмная с крапинками блесна и пара колебалок. Завязав конец лески на переливающуюся всеми цветами радуги изогнутую блесну, он закинул её с одного маху чуть ли не на середину озера и стал её потихоньку тянуть, имитируя раненую рыбку. Блесна тут же зацепилась за корягу и не стала идти. Что за день такой проклятый, подумал Юра. Сняв штаны, он залез по пояс в воду и стал тянуть руками леску, чтобы не сломать удилище. Продрогший, злой после получаса бесплодных усилий и потеряв безвозвратно блесну, он вышел из воды и решил закурить, но и здесь его ждала неудача, спички промокли и не зажигались. Набивая рюкзак сырой одеждой, собираясь уже уходить, он вдруг вспомнил, что Макс как-то ему давал попробовать попер, раскрашенный под стрекозу, который остался в глубине рюкзака, куда он бросил его впопыхах, побежав помогать другу тащить крупного карася килограмма на три. Сняв блесну и полюбовавшись некоторое время её окраской, он недолго думая, чтобы не передумать, привязал попера леской и закинул, стараясь попасть как можно дальше, ближе к камышам. Буквально в считанные секунды леска натянулась и загудела, изогнув удочку дугой. Вот день невезучий, подумал Юра и стал отпускать удочку, чтобы второй раз залезть в воду, но тут тонкий конец спиннинга нервно затрепыхался, и он понял, что что-то попалось, и кажется, довольно крупное.

Esox lucius, латинское название щуки, размеры этой рыбы достигают в основном от тридцати до ста десяти сантиметров, при весе от двух до десяти килограммов. Бывали редкие случаи, когда щука достигала ста тридцати сантиметров и весила тридцать килограммов. В некоторых странах её называют утиный клюв, за своеобразную пасть, утыканную многочисленными мелкими зубами. Родилась наша щука в самый ранний нерест и была активной хищницей с первых же дней своего рождения, носилась по озеру с ватагой таких же озорных мальков, как и она сама. Вечно голодные, они искали повсюду что-нибудь сожрать, при этом стараясь самим не превратиться в чей-то обед. Пару раз она еле успела увернуться от огромного судака, за ней гнались окунь и пара злобных щук, как она сама, да и она не теряла времени даром, чуть повзрослев, поедала мальков других рыб, головастиков и икринки. Чтобы выжить в этих жёстких условиях, нужно было как можно скорее набрать вес и размеры, тогда не нужно будет скрываться, прятаться и бояться быть съеденной другими рыбами. Найдя укромное место между камней и зарослями водорослей, она, маленькая, пряталась от всех, но пришёл день, и она превратилась в красивую взрослую щуку, сильную самку, быструю юркую, способную заглотить любого молодого зазевавшегося карася. У неё сразу появились четыре ухажёра, пришло время продолжить род щучий. Она метала икру, а они крутились вокруг, пришлось съесть одного из них, не потому что он плохо ухаживал, а просто была голодная, уставшая после нереста, пришлось ей пойти на этот шаг, чтобы не погибнуть самой.

В тот день, после многочисленных уговоров Татьяна, всё-таки пошла на концерт классической музыки с подругой детства Ольгой и её супругом, с ними был также её новый ухажер Никифор, друг Олиного мужа, с которым познакомилась она у них. Его самодовольный вид и неприкрытые ухаживания раздражали, но и в то же время льстили её самолюбию разведённой женщины. После развода с Юрой она поменяла цвет помады, причёску, заменила кое-какую одежду на более новую, модную и даже похорошела. Мужчина ей нужен был исключительно для любви, на более серьёзные отношения она не рассчитывала, с ужасом вспоминая мужские носки, трусы, приготовить обед, ужин, помыть полы и всё остальное, что делает в семье любая женщина, втайне мечтая когда-нибудь избавиться от всего этого и уехать на необитаемый остров с кокосовыми пальмами к смуглому мулату с железными бицепсами. Теперь, когда она стала много читать, вспомнила, что в молодости писала стихи, нашла свои девичьи дневники, тетрадки, исписанные рифмами, попыталась сочинить что-то в модном стиле хайку, четверостишия сильно отдавали духом феминизма, разочаровавшись, она бросила это занятие и занялась кулинарией. Теперь в доме пахло ванилью и выпечкой.

Только бы не лопнула леска, переживал Юра, с ужасом вспоминая, что она у него стараяд. Чтобы она не подвела, он пошёл на старую уловку, хорошо знакомую опытным рыбакам, – это обессилить рыбу, выматывая её до изнеможения. Для начала ты натягиваешь леску и как только чувствуешь сопротивление на другом конце, то отпускаешь, и так несколько раз, метод хороший, но изнуряющий не только рыбу, но и самого рыбака. Джим сидел на задних лапах и безмолвно наблюдал за происходящим, в его умных собачьих глазах стояло недоумение, время от времени он поглядывал на удочку и тихонько рычал. Пот градом лился по Юриному телу, он затекал в глаза, тёк тоненькими ручейками по спине. Изнуряющая борьба с рыбой достигала своей кульминации, леска звенела как натянутая струна, теперь он её тащил изо всех сил, позабыв все предосторожности, рыба начала уставать, но продолжала сопротивляться из последних сил. Леска просто звенела от напряжения, наконец появилась зелёная в крапинку щучья спинка, которая тут же ушла вглубь, оставляя за собой круги на воде и пару пузырей с воздухом. Джим привстал и залаял в сторону озера, махая хвостом. Теперь Юра тянул её из последних сил, его лицо стало суровым и сосредоточенным, ослабнув вконец, щука медленно подплывала, слегка сопротивляясь, к берегу, словно смирившись с судьбой, она почти не сопротивлялась. Ловко подставив сачок, он вытащил её на берег, сбросил на траву и только сейчас обратил внимание на размеры, она была просто огромная. Светло-зелёного цвета с жёлтыми крапинками по всему мускулистому телу и зубастой пастью, которая беспрерывно открывалась, словно ей не хватало воздуха, щука, злобно нахмурившись, смотрела золотистыми бусинками глаз на Юру, словно спрашивала: что тебе надо от меня? Джим скакал вокруг неё как молодой козлик, то приближался, то отскакивал, а потом лёг на брюхо и стал лаять, было видно по нему, что он сам перевозбудился не меньше Юры. Пришлось прикрикнуть на него, чтоб он заткнулся. Осторожно, чтобы не причинить вреда рыбе, он аккуратно снял блесну, полюбовавшись пару мгновений, придерживая левой рукой за шею, сразу почувствовал, как задвигались её упругие мышцы, посмотрев на неё последний раз, как бы прощаясь и поднёс слизистое тело к воде. Замерев на минуту, щука мотнула хвостом и нырнула вглубь, оставляя на поверхности воды маленькие пузырьки воздуха, которого она наглоталась.

После концерта все вместе пошли в небольшой ресторанчик, чтобы поужинать. Дамы смеялись, мужчины много острили, пропуская одну за другой рюмочки водки под холодные закуски. Теперь уже раздобревшие, говорящие лишь ухо ласкающие слова, они даже не заметили, что ресторан начинал закрываться. Расплатившись за ужин, не забыв оставить на чай, друзья, разбившись на пары, побрели домой через парк. Так они вместе шли некоторое время по аллеям, освещённым лунным светом, у перекрёстка стали прощаться. Пожелав спокойной ночи на прощание, они разошлись. Никифор, или просто Ника, вызвался провожать Татьяну до дома. Нетвёрдой походкой он шёл рядом с ней, неся разную чушь под парами спиртного, не заметил, как подошли к многоэтажке, где жила Таня. Ночь, город почти спал, лишь изредка тишину разрывал звук сирены скорой помощи или крики каких-то буйных молодых людей, пьющих на скамеечке перед домом.

– Вот мы и пришли, Ника, спасибо вам за приятный вечер, – сказала Таня, улыбаясь своими блестящими от ночных фонарей губами.

– Может, поднимемся к вам, пропустим последний стаканчик перед сном.

– Уже поздно, Никифор, пора спать, идите домой, – с деланой строгостью произнесла Таня. Развернувшись своим грузным телом, чтобы идти, он внезапно повернулся, неуклюже обнял её, успев при этом довольно-таки проворно поцеловать в губы.

– Что вы делаете, да вы с ума сошли! – воскликнула она, пытаясь вырваться из его шаловливых рук, отталкиваясь сложенными локтями от его груди. Удерживая одной рукой её за талию, другой он распахнул её кофточку, скользнув рукой под лифчик. Замахнувшись, Татьяна влепила ему звонкую пощёчину, отчего его сладострастное выражение физиономии скривилось в злобный оскал. Он сильнее прижал её к себе, стараясь сорвать ещё один поцелуй. Вдруг его лицо исказилось от боли, тело обмякло, руки упали, и он взвыл от боли и ужаса, обернувшись назад, отшатываясь в сторону. Вцепившись клыками в толстый зад Никифора, Джим злобно рычал, мотая головой, словно хотел урвать кусок мяса из общей массы вялого тела Никифора. Татьяна схватила Джима за ошейник и оттянула его от визжащего как резаный поросёнок Ники, который тут же вприпрыжку пустился бежать наутёк, матерясь как сапожник.

Возвращаясь с рыбалки, чтобы сократить дорогу, Юра зашёл в деревню на этот раз с северной стороны. Проходя мимо поросших бурьяном огородов, полей, он очутился около дома местной доярки Насти. Загорелую, крепкую оператора машинного доения знала вся деревня, за её злой язык и властный характер. У неё были притягательные пухлые губы, маленький носик и пышущие здоровьем розовые щёчки. Её муж, сельский плотник, уехал в город на заработки и не возвращался домой уже больше года. Ходили слухи, что он обзавёлся новой семьёй, живёт с какой-то женщиной, которая уже беременна. Доярка сидела на лавочке рядом с новым свежепокрашенным забором и страстно грызла семечки, выплёвывая шелуху прямо перед собой, отчего трава покрылась серо-белой сединой. Увидев рыбака, она привстала, поправила сползавшую косынку на плечах и, растягивая слова, спросила:

– Ой, здравствуйте, надолго вы к нам, отпуск взяли, наверное?

– И вам здравия желаю, может, надолго, а может нет, не знаю, природа красивая, люди добрые, еда вкусная, что ещё нужно для полного счастья здоровому человеку.

– Согласна, у нас хорошо, – стряхивая семечки с фартука, приблизилась она. – Никак поймали чего? – смотря на снасти.

– Щуку большую.

– Где она, можно посмотреть?

– Отпустил я её, пусть живёт.

– Ой, чудной вы какой, ей-богу, всё шутите да шутите, – поправляя волосы на голове.

– Серьёзно отпустил, жалко стало.

– Как можно щуку жалеть, она мальков ест, прочую рыбу, хищница, одним словом.

– Вот пожалел, природа же всё-таки.

– Может, зайдёте, я вас молочком угощу, только утром надоила, – странно посмотрев на Юру, прошептала она.

Тусклый свет раннего утра настырно пробивался через разбитые ставни, освещая заляпанную скатерть с ромашками по бортам, на которой валялся недогрызенный огурец, перевёрнутый стакан, шпроты и колбасная кожура. Рядом лежала на животе Настя, откинув одеяло, и глухо похрапывала. У неё оказались довольно дряблые ляжки с апельсиновой кожей, большой зад и округлые плечи. Юра захотел прикрыть её, но она откинула одеяло и легла на спину, широко раскинув ноги. От её тела шёл жар, несло перегаром. Забормотав что-то невнятное в своём сонном мире о некормленых курах, она негромко, но протяжно пукнула и погрузилась в свой очередной счастливый храп, поменяв тональность, теперь уже с лёгким посвистыванием. Резво соскочив с кровати, быстро одеваясь, Юра выскочил во двор, глубоко вздохнув свежего воздуха в глубину самых удалённых частей своих лёгких, как из дома раздался вопрошающий голос доярки:

– К обеду ждать?

– Нет. – А когда возвратишься?

– Никогда, – сухо ответил Юра и быстрым шагом вышел в сад с цветущими вишнями. Смешно перепрыгивая через деревенские лужи и кочки, он шёл по разбитой улице, по неровной дороге с крашеными заборами, распахнутыми ставнями, откуда соседи следили за соседями, где собаки лаяли на прохожих, пахло навозом, опилками, цветущей яблоней и невесть ещё чем, что и создаёт тот незабываемый уют и благодать, присущие только деревне. Продолжая идти некоторое время по соседским садам и огородам, он вдруг вспомнил, что рядом нет Джима, куда запропастился этот чёртов пес, подумал он и стал звать посвистывая. Тщетнно, собака как сквозь землю провалилась. Сивушные пары, выветривающиеся из Юрыной головы от самогона местного разлива, начали отступать, уступая место здравому смыслу, который напомнил о прошедшей ночи, и ему стало тоскливо, гадко на душе, не потому что он проснулся неведомо где и с кем, а потому что жизнь его начинала терять смысл, никто его не ждал по вечерам, не с кем было поговорить о прошедшем дне, даже поругаться с Таней представлялось ему теперь как некая приятная забава. Теперь всякий раз после ужина, когда он наливал себе стакан-другой водки, прежде чем заснуть, его всё чаще тянуло на житейскую философию. Казалось бы, уже прошёл немалый срок как они расстались, но он стал скучать по Тане, вспоминал маленькие приятные эпизоды из супружеской жизни, смеялся, говорил сам с собой, жутко хотелось просто позвонить и спросить так просто: «Здравствуй, Таня, это я, как ты там без меня?», или, например: «Привет, Таня, ну как там у тебя дела, кран не протекает?», или «Квартплату внесла за этот месяц?».

Но гордость не позволяла ему, гордыня душила его, этот страшный порок человека, упомянутый ещё в Библии. Простить кого-то или попросить прощения, куда удобнее заняться самоедством, страдать, чем переступить через свою гордыню. Всякий раз, при малейшем сомнении, вспоминается обида, которую как аргумент мы вынимаем из самых глубин души, и после этого гордость не даст нам пойти дальше, сделать первый шаг в правильном направлении.

В последнее время Юра стал замечать, что Джим сутками пропадает неизвестно где, и что интересно, возвращался не задрипанным и замызганным, а чистым и аккуратно причёсанным. Наверное, нашёл себе где-то суку и сожительствует с ней, всё правильно, и собака имеет право на счастье, рассуждал он.

– Эх, Джим, дружище, кончится твой медовый месяц, и начнётся семейная жизнь, будешь бегать кости искать по дворам, сопливых щенков облизывать, на соседей лаять, а она всё недовольна, по вечерам рычать будет на тебя. Ну точно как я с Таней.

Джим внимательно смотрел на него своими умными вопрошающими глазами, при имени Тани он напрягся и разлаялся, потом лёг на пол и жалостно заскулил. Ага, к зазнобе своей небось потянуло, на сладкое, понимаю старина. Юра встал и, пошатываясь от последней рюмки, пошёл к двери, с силой открыл её, собака как пуля вылетела из дома и бросилась бежать. Эх, может позвонить Тане, я не гордый, может, она права, должен же кто-то сделать первый шаг, поговорю с ней, куплю цветов завтра, и всё станет на свои места, всё, звоню, решено.

Домашний телефон звенел уже третий раз подряд, рискуя свалиться вниз с резной тумбочки, но Таня не подходила к нему, ей уже несколько раз звонил Никифор-Ника, просил прощения, бесконечно извинялся, жаловался, что был пьян, интересовался собакой, чья она, грозился в суд подать на хозяина, но она сухо его перебила и попросила, чтобы он больше не звонил. После очередного, уже четвертого звонка она подняла трубку и сказала ледяным, но спокойным голосом: – Не звони сюда, забудь меня и номер телефона, – и не дожидаясь ответа бросила трубку, звонил на этот раз Юра. Алкоголь мигом вылетел из его головы, вот наивный я человек, думал, сейчас позвоню, поговорим, прощения попрошу, эх!

Чтобы как-то успокоить себя, она в день по пять раз делала уборку квартиры, трусила ковры, вытирала пыль, вот и сейчас из-за включённого пылесоса она не расслышала, как Джим царапал лапами дверь. Таня дала ему погрызть небольшую мозговую косточку, оставшуюся от вчерашнего обеда, и пока хрящи трещали у него под клыками, тихо беседовала с ним. -Смотри как обголодался, бедненький, чем ты там у Юры питаешься? Наверное, совсем не кормит, как он там, завёл, небось, кого-то, эх, Юра, Юра, наказание ты моё. – Услышав имя хозяина, Джим залаял, даже сел на задние лапы.

– Да что ты так распереживался, ешь косточку свою, ишь ты какой заступник нашёлся – одному задницу порвал, другого защищаешь.

Родился Юра в Валево, в семье рабочих. Голубоглазый брюнет, с крупным носом, высокий, стройный, нет, он не был несчастлив в любви. Познать радость секса ему пришлось ещё в юном возрасте, от страстной связи с одной разведённой женщиной старше его на пятнадцать с лишним лет. Расстались они так же внезапно, как и встретились, она нашла старичка доктора и довольно-таки холодно попрощалась с ним. Юра сильно переживал, но длилось это недолго, вскоре он встретил красивую женщину по имени Милица и прожил с ней почти год, у неё были длинные обаятельные ноги и красный как леденец чуть припухлый рот, она тоже вскоре вышла замуж за офицера, они расстались. Последняя его любовь была молодая гимнастка, с которой он познакомился на вечеринке у друзей, спортсменка была очень похотливая и смелая в любви, с богатой фантазией на разные выдумки в постели. Юра расстался с ней сам, так как она постоянно исчезала на бесконечных соревнованиях. После всех этих краткосрочных романов у него было много мимолётных связей с другими женщинами, но они были короткими и ничего не значащими.

Через пару лет, когда ему представилась возможность учиться в Московском университете, он не раздумывая бросил всё и поехал. Познакомились они с Таней в одном из стройотрядов, в далёкой Сибири, точнее в Братске, где студентам было поручено расчищать небольшие туннели под одной из железнодорожных веток великой магистрали. Она, миловидная весёлая студентка, повариха в стройотряде, он высокий, красивый, они сразу понравились друг другу. По приезде домой Юра бросил учёбу и пошёл работать, а она продолжила учиться и только потом, по окончании вуза, они поженились. Все время, после женитьбы он сохранял журавлиную верность своей жене, ухаживал за ней, дарил цветы, следил, чтобы не простудилась, мыл посуду, одним словом старался быть безупречным мужем. Иногда, он конечно засматривался на красивых девиц, гуляющих по городу в нарочито коротеньких юбках, но дальше этого не шёл, отгоняя крамольные мысли.

Кофейный аппарат, который исправно работал в течение стольких лет, приказал долго жить. Как ни крутили его знатоки и умельцы, кто только ни пробовал починить, а работать он так и не соглашался. Пришлось небольшими группами всякий раз в перерыв идти в кофейню, что была прямо напротив страхового агентства, где работал Юра. Усевшись поудобнее в полукресла, попивая душистый кофе, молодые люди рассказывали обо всём и ни о чём, есть такой тип беседы между людьми, когда ничего нового не узнаёшь, да и старое не вспоминаешь. Смотря по сторонам скучающим взглядом, Юра заметил, что рядом с окном сидит необыкновенно привлекательная женщина и смотрит ему прямо в глаза. Он автоматически улыбнулся ей, но она отвела глаза и стала увлечённо читать женский глянцевый журнал, один из тех, которые всегда есть в сумочках молодых хорошеньких женщин. Юра продолжал украдкой наблюдать за ней и чем больше смотрел на неё, тем сильнее она ему нравилась. Её слегка выпуклый лоб, тонкие коромысла удивлённых бровей, прямой нос и большой выразительный рот с капризными губами. Через некоторое время когда незнакомка встала, оставив мелочь рядом с блюдцем от кофе, не забыв поблагодарить обслуживающую молодую официантку, она бросила последний взгляд на Юру и быстро вышла. Он провожал её любопытным взглядом до самой двери, а когда повернулся, то заметил, что она оставила на кресле вязаную жёлтую кофточку. Вскочив как ошпаренный, Юра схватил жакет со стула и под изумлённые взгляды коллег помчался за ней. Добежав почти до конца улицы, Юра окликнул её:

– Извините, пожалуйста, вы, кажется, забыли верхнюю часть вашей одежды, – любезно обратился он к ней, забыв от волнения слово «кофта».

– Ой, правда, я её уронила?

– Нет, что вы, хуже, вы её оставили на спинке стула, вот я и подумал…

– Очень правильно подумали. – улыбаясь ответила она

– Вот только с глазами что-то у меня.