Музыка дождя на твоем окне

Отец промолчал, что еще более насторожило Артема. Послышался трескучий громовый раскат. Ветер ударил в обзорное окно отцовского кабинета. Отсюда был в полный рост виден Казанский собор. Темный и прекрасный монолит.

Артем обвел взглядом дубовые панели застывшего в ожидании кабинета…

Сколько неприятных вещей пришлось выслушать здесь Артёму. По его левую руку стоял книжный шкаф, жутко старомодный.

С возрастом, вдруг подумал Артем, почти неминуемо это стремление к старине. Как к чему-то более весомому, тяжеловесному во времени.

– Ты ушел в вчера рано вечером, еще даже шести не было, – со стариковским брюзжанием сказал отец. – Хотя ты должен был проверить редактуру выпуска.

– Я знаю.

– И что ты хочешь сказать в свое оправдание?

Артем усмехнулся.

– А я что-то должен говорить в свое оправдание? – сказал он. – Что я вообще должен говорить? Ты и сам знаешь, как мне все надоело… Ты знаешь, как тяжело бывает усидеть на месте.

– Это твоя работа, сын мой, – ох уж опять эти библейские выражения (Артем закатил глаза). – Твоя должность очень ответственна, и… Сам знаешь, что по-другому ты никак в этом мире не заработаешь.

Артем только отмахнулся.

– У нас самое лучшее издание по всему Питеру, – сказал он. – Зачем мне думать о заработке?

– Ты только и думаешь о развлечениях. Не понимаешь, что хорошая жизнь может однажды закончиться. А как ты будешь искать смысл жизни, если ты такой бестолковый?

– Давай пожалуйста без этого, отец. И так уже тошнит.

Отец подошел к нему поближе, заглянул в глаза. Склеры у него были совсем желтые, очень больные. Отцовские руки тряслись, но это только раздражало Артема. Ему поскорее хотелось отвертеться от этих нравоучений и уйти.

– Как ты будешь зарабатывать на жизнь, если… Это же все мое. Издательство. Ты здесь всего лишь редактор. Хоть и мой сын.

– Найду, как заработать, – Артему вдруг стало страшно – разговор принимал очень неприятный оборот.

– Творчеством своим?

Отцовские глаза посмеивались. Морщинистые губы растянулись в ухмылке. Артем решил промолчать, чтобы не продолжать разговор, но, кажется, его отцу этого было мало, отец еще не закончил свою язвительную речь.

– Творчество. Творчество! Что за ерунда. Надо было еще в самом детстве вбить тебе в голову, что все это бред сивой кобылы… Творчество! Ты же знаешь, что все эти так называемые талантливые люди всегда умирают в нищете и одиночестве? Они же не могут без одиночества. Отталкивают всех, кто смеет к ним приблизиться. Родные разбегаются. А откуда еще брать поддержку? Правильно, что я не позволил тебе тогда связаться с этим безбожником. Как его? – Артем смолчал – вопрос отца риторический. – Да разве вспомнишь сейчас. Знаю только, что помер он, оставив миллионные долги. И зачем, тогда, скажи, все это нужно? Зачем, тогда, нужен этот талант, если все так заканчивается? Наш талант – талант журналиста, редактора, вот настоящий талант!

– Красиво складывать словечки, да чтобы ФСБ маски-шоу не устроило, – сказал Артем. – Грамотно подлизать кому нужно, хвалебную статейку написать… Да уж. Большой талант нужен. Тут не поспоришь.

– Не увиливай, – морщинистое лицо отца приобрело грозное выражение; он встал, прошелся по кабинету.

Отец становится старым, подумал Артем, становится щуплым, хриплым… Иногда кажется, что кожа настолько истончилась, что просвечивает. Тонкий пергамент.

Но отец все еще силен. Невероятно силен.

А как долог был его путь!

Всю жизнь он шел к этому успеху. И теперь достиг его.

Что ж.

Наверное, он прав.

Он достиг всего возможного для себя. Построил, наконец, собственную империю стеклянных слов.

Что у него сейчас в мыслях, интересно? Наверное, что-то обо мне: «как я могу ему передать свою блестящую империю? что будет, когда я уйду? сможет ли он продолжить мое дело?» – отец задумчиво покачал головой в звенящем молчании.

– Мне не нравится, как ты стал работать, – Артем очнулся от отцовского голоса, который вдруг показался ему слишком трескучим.

– Ну а что ты прикажешь мне делать? Ты же и сам понимаешь, что… Ты тут играешься с сотрудниками, статьями, депутатами, рекламодателями. Тебе интересно. А мне что остается? Работа с текстами…

– Но тебе же это нравится.

– Нравилось. В этом вся и проблема. Нравилось. Нравилось. Когда-то. Но не сегодня. И не вчера. И не позавчера. И не на прошлой неделе. И не в прошлом месяце. И я тебе об этом постоянно говорю. Ты соглашаешься, говоришь, что нужно найти мне новое направление. Но время идет, и ничего не меняется. Я работаю. Понимаешь, я не против работать, я как можно более трудолюбиво отношусь к своим обязанностям… Но я выгорел. Я выгорел, и я уже не чувствую себя человеком… Я устал. Я не могу. Я каждый день правлю эти чертовы статьи… Если первый год было хоть сколько-то интересно. Задерживаться, отдавать всего себя этой работе. Но ничего не поменялось с того времени. Я все силы трачу на это. Вот статья. Я ее редактирую. И еще одна. И снова, и снова. Неужели. Неужели мне придется всю жизнь этим заниматься? И я больше ничего другого не увижу?

Он вспомнил, какие у него были большие планы на будущее, когда он был подростком. Когда познал первые радости минимального признания – признания небольшой аудитории. Маленькие мальчишки и девчонки его же возраста. Крохотный литературный конкурс…

Хлопали ему.

Или, может, это все была лишь сладкая ложь? Как теперь понять? Просто никто никого не хотел обижать… Каждый хлопал другому, подбадривал…

Отец вдруг остановился. Повернулся к Артему, к своему сыну. Морщинистые руки отца лежали на его плечах, и он больше всего был похож на древнеегипетскую мумию, захороненную под громадными каменными переплетениями узких проходов пирамид.

– Ты мне нужен, – сказал отец как можно более мягким голосом. – Мне нужна твоя… Поддержка.

Артем вскочил с кресла.

– Ты опять меня не понимаешь. Или понимаешь, но делать ничего не хочешь. Хорошо тебе держать меня на коротком поводке, – короткое молчание. – А я хочу уйти.

Отец рассмеялся.

– Ты и сам понимаешь, насколько это глупо. Ты не выживешь. На своих вшивых историйках много не заработаешь.

Артем и сам все это прекрасно понимал. Отец перекроет кислород, если его сынок перестанет быть хорошим мальчиком. И тогда тут будет только один путь, вниз, на дно. На самое грязное дно. Но это жгучее понимание собственной зависимости, собственной ничтожности еще сильнее распаляло Артема.

– Не думай, что это навсегда, – сказал он своему отцу. – Я могу идти? А то уже не терпится идти помогать твоему помощнику.

– Да, – сказал отец. – Только прошу тебя, не закапывай себя окончательно.

– Что это значит?

– Ты сам все знаешь. Нужно повышать показатели.

– Ты прекрасно понимаешь, что это невозможно. Показатели нереальные. Никто их не может выполнить.

– Ты мой сын. Ты должен их выполнять. Иначе мне придется в тебе разочароваться.