И пошла писать губерния…

И пошла писать губерния…
Алексей Владимирович Куйкин

Интересные рассказы из жизни обывателей Смоленской губернии в 19 веке.

Алексей Куйкин

И пошла писать губерния…

Прокурорский надзор

Дела прокурорского надзора Смоленского окружного суда. Песочного цвета бумажные папки с вычурным печатным шрифтом на конец 19 века, и тёмно-зелёные, подписанные от руки, в начале века 20-го. Сколько же всего разного-интересного кроется в их бумажном чреве. Тут уж, как говориться, каждой твари по паре. И тебе воры с мошенниками, и грабители с убийцами, и политические в наличии.

Помощник акцизного надзирателя 2-го округа Смоленской губернии Василевский получил сведения, что в сельце Тестове Красноболотовской волости Дорогобужского уезда в доме мещан Милеевых устроена тайная винокурня. Нагрянув 19 марта 1874 года в Тестово с полицейскими, Василевский действительно обнаружил целый винокуренный завод, устроенных братьями Василием, Владимиром и Фёдором Милеевыми в огромном подвале под сараем на дворе их жилого дома. Выдала преступное предприятие высокая дымовая труба, шедшая прямо от земли у одной из стен оного сарая и заведённая через стену жилого дома в трубу русской печи на кухне. В том же сарае обнаружена 20-ти вёдерная бочка с бардой. Неподалёку от неё находился скрытый вход в подземелье. В том подвале с бревенчатыми стенами, потолком и земляным полом был обнаружен полицейскими винокуренный завод со всем необходимым для производства вина оборудованием.

На допросе в окружном суде помощник акцизного надзирателя Василевский заявил, что с полицейскими они застали винокурню в работе. «Затор только что был отворён, даже сусла ещё были не совсем разработаны, паровик и печь горячие. Два квасильных чана с бражкой в последовательном брожении суточной и двухсуточной спелости. Перегонный аппарат, правда, был в бездействии». Также Василевский добавил, что у отца Милеевых в Ельне был в недалёком прошлом свой винокуренный завод.

Пётр Степанов, также выступивший свидетелем на суде, показал, что Василий Милеев не раз закупал у него большие объёмы ржаной муки (до 32 пудов), отговариваясь, якобы мука нужна для пропитания работавших на него плотников. По показаниям других свидетелей полугар у Милеевых постоянно покупали мещанка деревни Михайловки Дорогобужского уезда Анна Салелкина и Евдокия Филипповна Тетерина. Однако их вину суд доказать так и не смог. К штрафу был осуждён принявший на себя всю ответственность Василий Андреевич Милеев. Чтобы понимать объёмы производимого на подпольном заводе вина, скажем, что штраф был выставлен Милееву в сумме по тем временам астрономической: семнадцать тысяч восемьсот девяносто три рубля 50 копеек, из которых 35 рублей 10 копеек – тройная цена патента, 5 674 рубля 50 копеек стоимость акциза и 11 049 рублей собственно штраф в двойном размере акциза на выкуренное и реализованное хлебное вино.

У Владимира Семеновича Высоцкого есть замечательная «Песенка ни про что или что случилось в Африке». Но вот что касаемо тезиса «что в лоб ему, что по лбу, всё едино» тут бы с ним вряд ли согласился бельский мещанин Иван Петрович Каптелов. По лбу это больно и даже где-то обидно. Ну да обо всём по порядку.

Во второй половине марта 1882 года на пристани города Белый Смоленской губернии загружались для похода в Ригу барки местного купца Синягина. Караван он собрал немаленький, поэтому разные барки грузили разные артели. В одной из них были бельские мещане Иван Петрович Каптелов, Захар Тихонович Заренбин, Андрей Николаевич Здонский, Иван Петрович Шевельков и Василий Михайлович Шевельков. А вот вторая артель состояла полностью из крестьян Бельского уезда, и руководима была крестьянином деревни Крылово Алексеем Осиповым. Мещане таскали хлеб на барку по широкой доске, кою после работы оставляли на пристани. А вот 17 марта доску они на месте не нашли. Каптелов углядел знакомую доску у артели Осипова, и без слов попытался её забрать. После чего незамедлительно получил по лбу берёзовым колом, взыграла в оппонентах вечная нелюбовь деревенских к городским.

На следующий день полицейский надзиратель 2-й части города Белого составил протокол об избиении крестьянами артели Осипова Ивана Каптелова. По словам свидетелей, упавшего от удара колом по голове Иван Петровича ещё долго пинали и били дрекольем артельщики Алексея Осипова. Спрошенный Осипов не желая выдавать виновного, показал полицейскому, что драка действительно началась из-за доски, а вот кто приголубил Каптелова колом по голове, он, Осипов, не видел. Уездный врач Максимилиан Дейч, обследовав Ивана Каптелова в присутствии понятых безземельного крестьянина Будинской волости Василия Семёнова и крестьянина Егорьевской волости деревни Толстяков Нила Егорова, выдал заключение о лёгком вреде здоровью потерпевшего. Рана находится на палец выше переносья, S-образной формы с неровными краями, высотой около ? вершка и шириною не более 1/8 вершка. Проникает же оная рана, по словам уездного врача, вглубь до лобной кости.

К 25-му марта, исполняющий должность судебного следователя 14 участка Смоленского окружного суда Краевский уже имел полное представление о случившемся. В протоколы были занесены показания самого Каптелова (бельский мещанин, 48 лет, малограмотный, православный, не судимый, проживает во 2-й части Белого в собственном доме), его коллег по артели грузчиков Василия Михайловича Шевелькова (50 лет, православный, малограмотный, не судим, проживает во 2-й части Белого в собственном доме), Ивана Петровича Шевелькова (24 года, православный, малограмотный, не судим, проживает во 2-й части Белого в собственномдоме) и Андрея Николаевича Здонского (22-х лет, православный, неграмотный, не судим, проживает во 2-й части Белого в собственном доме). Все они в один голос утверждали, что Каптелов был прав в своём требовании вернуть широкую доску, ибо без неё работа артели по загрузке очередной барки Синягина встала бы. Но вот виновного в нанесении раны Ивану Петровичу бельские мещане назвать не могли. Кто их там лапотных разберёт.

Имя вредителя назвала, к большому удивлению следователя Краевского, жена Ивана Каптелова Татьяна Петровна (46-ти лет, неграмотная, не судима, православная). Вот уж действительно, язык до Киева доведёт. В доме бельской мещанки Марфы Ильиничны Колесниковой проживает Василиса Гаврилова, которая рассказала Татьяне об избиении её мужа. В тот день она, как и всегда, просила милостыню на пристани, и видела, как Иван Каптелов получил колом по голове. А вечером того же дня ей назвал имя преступника её зять Ефим Лукьянов. Ударил колом по голове Каптелова якобы крестьянин Покровской волости Бельского уезда Павел Фокин. Ефим на допросе эту информацию следователю не подтвердил, сказав, что не был в тот момент на пристани и не видел, кто ударил Каптелова. На запрос следователя Краевского Покровское волостное правление в лице волостного старшины Тихона Борисова и писаря А. Болдина донесло окружному суду, что Павел Фокин получил паспорт для проживания в городе Риге и ушел вместе с караваном купца Синягина.

Собрав все показания, следователь Краевский направил дело в Смоленский окружной суд, написав в заключении, что просит закрыть дело о нанесении лёгких телесных повреждений Ивану Петровичу Каптелову за недостаточностью улик. Однако прокурор окружного суда вернул дело на доследование, указав следователю, что по букве закона при невозможности определить лицо нанесшее ранение, ответственности подлежат все участники драки. Краевский снова взялся за Алексея Осипова. Тот же «на голубом глазу» врал, что не знает большую часть своих артельщиков, ибо набирал их уже на пристани Белого. Вытянуть из артельщик Осипова Краевский смог, помимо Павла Фокина, имя только одного грузчика крестьянина Покровской волости Бельского уезда Андрея Евдокимова. Этот двадцатичетырёхлетний мужик в недавнем прошлом был судим за кражу в городе Риге. Но и он, как оказалось, уплыл с караваном Синягина. Дело зашло в тупик. Через пару лет вялотекущего следствия прокурорский надзор закрыл-таки дело за недостаточностью улик.

10 мая 1892 года в местечко Починок Смоленской губернии прибыл неизвестный человек. Явившись к приставу 1-го стана Ельнинского уезда Прокоповичу, он представился коллежским советником Павлом Александровичем Козловским. В удостоверение своей личности предъявил билет, выданный Брянским уездным полицейским управлением 20 ноября 1891 года сроком на 1 год за номером 139. Прожив в Починке три дня, назвавшийся Козловским выехал, а 27 мая явился в губернском городе Смоленске к приставу Подлуцкому, предъявив те же документы. И затерялся в большом городе. Полицейским расследованием было установлено, что под именем коллежского советника Козловского скрывается персидский подданный Николай Иванович Керимов, состоящий под гласным надзором Брянского полицейского управления. Вскоре Керимов был обнаружен проживающим в Смоленске на Верхне-Донской улице в доме Иванова. Персидский подданный Николай Иванович Керимов, 43-х лет, привлечён к суду постановлением прокурора Смоленского окружного суда согласно статье 977 Уложения о наказаниях за проживание в Ельненском уезде и городе Смоленске по чужим документам.

2 января 1893 года отставной бомбардир Гаврила Иванов, церковный сторож села Городец Юхновского уезда ушел после обеда из дому, сказав жене, что отправляется в деревню Малое Виселёво (Хохловку) в гости. Вернулся он ещё засветло, пребывая в испуганном и встревоженном состоянии. Жене своей Федосье Семёновой Гаврила поведал, что в гостях у отставного рядового Андрея Иванова при большом скоплении народа он поссорился с жителем Малого Виселёво Спиридоном Ивановым, который в непотребно пьяном виде взялся выгонять его из избы. Когда Гаврила выходил, подскочивший сзади Спиридон ударил его кулаком в затылок, от чего отставной бомбардир упал и сильно ударился боком о притолоку двери. Через несколько дней, а именно в пятницу Гаврила отправился в Юхнов для получения пенсии и подачи жалобы мировому судье на Спиридона Иванова. Вернувшись из города на следующий день, он пожаловался жене, что очень устал и «ноги у него подламываются». Испивши колодезной воды, Гаврила улегся на лавку, на которой и пролежал пару дней, ничего не ев и жалуясь на боль в груди и особенно в правом боку. 14 января отставной бомбардир Гаврила Иванов умер.

На следующий день в Городец явился Аксиньинский волостной старшина Емельян Егоров. С крестьянами деревни Костюков Сергеем Дмитриевым, Иваном Никифоровым и Григорием Григорьевым они застали над телом умершего церковного сторожа рядом с безутешной вдовой ещё и бьющегося в истерике Спиридона Иванова. Тот крестясь бил поклоны в сторону красного угла и, вытирая сопли, голосил, мол Гаврила Иваныч, друг любезный прости меня грешного, помнить тебя буду как родного отца. Узнав от вдовы о новогодней стычке в Хохловке, волостной старшина долго не думал. И тело умершего Гаврилы и плачущего Спиридона отвезли в Юхнов.

Только 8 февраля 1893 года, собрав повестками в селе Климове всех свидетелей, судебный следователь 19 участка Смоленского окружного суда начал расследование. Федосья Семёнова утверждала, что муж её умер именно от травм, полученных при падении от удара в затылок от Спиридона Иванова. Мол, Гаврила человек был порядочный, не буйный, водки не пил, отличался завидным здоровьем. Во всём виноват чёртов Спиридон. Показания крестьянки Варвары Козьминой из села Городец о том, что пьяный Гаврила простудился, возвращаясь из Костюково, где оставил лошадь, одолженную для поездки в Юхнов, она опровергала. Ничего подобного я ей не говорила, уверяла вдова. День был морозный, ну дак и муж мой, Гаврила свет Иваныч одет был как надо. Полушубок, тулуп, валяные сапоги. Варька-злодейка на Гаврилу моего наговаривает, потому что сын её на дочке Спиридона Иванова женат.

30-летний запасной рядовой Андрей Иванов крестьянин деревни Малое Виселёво Рупосовской волости Юхновского уезда подтвердил следователю, что в его избе на второй день Нового года собралась большая компания. Играли на гармошке, пели и танцевали. После обеда пришёл церковный сторож села Городец Гаврила Иванов, присел на лавку и закурил трубку, наблюдая за весельем. Он был частым гостем у Андрея, любил выпить, но в этот раз был трезв. А вот явившийся вскоре после него Спиридон Иванов, пьян был до изумления. Что там в его затуманенной голове перемкнул «зелёный змий» неизвестно, но Спиридон взялся гнать Гаврилу из избы, мол, портит оный Гаврила всё веселье. Хозяин усадил дебошира на лавку, а Гаврила встал и пошёл к выходу. Он уже был у самых дверей, когда Спиридон прыгучим барсом рванул с лавки и ударил церковного сторожа кулаком в затылок. Гаврила упал и сильно, аж треск по избе пошёл, ударился о притолоку. Спиридона тут же вытолкали за дверь, а Гаврила Иваныч, посидев немного на лавке, ушёл домой.

Хотя крестьянство и почитало Спиридона Иванова виновным в гибели церковного сторожа села Городец, оформивши все показания, судебный следовать 24 февраля 1893 года написал заключение, в котором снимал со Спиридона обвинение в нанесении смертельных побоев. К делу прилагалось заключение судебно-медицинского вскрытия, по которому Гаврила Иванов умер от болезни легких, которая, видимо, дано уже прогрессировала. Тем и объяснялись его жалобы на боль в груди. Прокурор Смоленского окружного суда статский советник Эдмонд Юльевич Вейцлер постановление судебного следователя 19 участка утвердил.

12 августа того же 1893 года во второй части города Белого в трактире бельского мещанина Ивана Григорьевича Татарского, что во 2-й части города Белый, крестьянин Бельского уезда Пётр Иванович Иванов он же Тевиленков позволил себе в пьяном виде площадную брань в адрес Государя Императора. За что был трактирными служителями доставлен к частному приставу. Тот составил рапорт о происшествии и отправил его для разбирательства в Смоленский окружной суд. Дело как особо важное сразу попало под прокурорский надзор.

Из статистического листка прокурора Смоленского окружного суда:

Петр Иванович Иванов (он же Тевиленков), 50 лет, место рождения: деревня Аксёнино Бельского уезда; постоянное место жительства: деревня Потеряловка Городковской волости Бельского уезда; рождение: законное; звание: крестьянин; русский, православный; женат на крестьянке Марии Афонасьевой, имеется пятеро сыновей, из которых четверо живут при нём, и двое замужних дочерей; занятие или ремесло: хлебопашество; степень имущественного обеспечения: два надела и пять десятин собственной земли в деревне Потеряловке; неграмотный; за границей не был; обвиняется по статье 246 уложения о наказаниях в оскорблении Его Величества; преступление совершено в городе Белом Смоленской губернии единолично; находится по месту проживания под надзором полиции.

Больше месяца в окружном суде думали-рядили, чтобы вынести пьянице и буяну такой приговор: арест на семь дней при волостном правлении.

Не давало скучать господину прокурору окружного суда и Смоленское уездное по воинской повинности присутствие, периодически подкидывая для разбирательства дела уклонистов от воинской службы. Вот, например. 3 апреля 1900 года Смоленская городская управа препроводила в Смоленское уездное по воинской повинности присутствие список ратников ополчения 2-го разряда, подлежащих по смене семейного положения причислению в 1-й разряд. Среди прочих был показан смоленский мещанин Александр Яковлевич Курков 1897 года призыва. Основанием для его причисления в 1-й разряд ратников ополчения было указано рождение в его семействе двух братьев: Николая, подлежавшего призыву в 1900 году и Якова 1882 года рождения. На запрос присутствия городская управа показала, что Николай и Яков Курковы внесены в посемейные списки по сообщения от 1899 года, сделанному Управлением смоленского мещанского старосты. Ранее же, как указывали члены городской управы, она не имела сведений о рождении младших Курковых.

Из призывного списка 1897 года видно, что Александр Яковлевич Курков показан в нём единственным сыном в семье, и на этом основании воспользовался льготой по призыву и по вытянутому жребию зачислен в ратники ополчения. Хотя по своему семейному положению должен был быть отправлен в войска. Так как по законам Российской Империи зачисление в военную службу лиц, ранее освобождённых от службы, а также их наказание за уклонение от воинской повинности согласно Уложению о воинской повинности, может последовать только по решению судебной инстанции, то рапорт уездного по воинской повинности присутствия о возбуждении дела согласно статье 389 Устава о воинской повинности в отношении Александра Яковлевича Куркова был направлен в Смоленский окружной суд.

Политика, ох и неблагодарное дело. А делать нечего, дела против государства курирует прокурор окружного суда. Кого только не затянуло в водовороты революционной борьбы. Не избежали этого даже ученики флёновского сельскохозяйственного училища, что открыла княгиня Мария Клавдиевна Тенишева. Дело было в деревне Раздорово Смоленского уезда. Сотский Новиков (один из низших чинов полиции на селе. Свои обязанности исполнял, как правило, безвозмездно, в порядке натуральной мирской повинности.) явился в Раздорово к десятскому (выборное должностное лицо из крестьян для выполнения полицейских и различных общественных функций. Обычно избирался на 10 дворов) переговорить об исправлении дорог. Нежданно-негаданно, можно сказать, прям откуда ни возьмись, в разговор должностных лиц влез сынок десятского Михаил Емельянов, ученик флёновского сельхозучилища. Сей распропагандированный балбес заявил бате и его гостю, что инструкция о содержании в порядке сельских дорог давно устарела. Да и вообще, вещал молодец, полиция, духовенство и чиновничество живет только трудом крестьян. На глазах впавшего в ступор отца и уже роющего землю копытом сотского, почуявшего политическое дело, Мишка вынул из сундука написанную от руки прокламацию и вручил её Новикову для ознакомления. При этом пытался растолковать старшему товарищу, что освобождение крестьян от крепостной зависимости было, якобы, достигнуто бунтом. Вот и сейчас тем самым бунтом крестьяне смогут отобрать у помещиков землю и, поделив её промеж собою, зажить счастливо. Новиков поинтересовался, мол, «…это где же ты, злодей, набралси таких идей? …» счастливый Мишка сказал, что в его училище много ходит таких прокламаций.

Надо ли говорить, что в самом скором времени Михаил Евдокимов оказался в камере судебного следователя, а рядом за столом товарищ прокурора окружного суда уже оформлял дело прокурорского надзора. Шмыгая носом, Михаил объяснил судебным чинам, что переписал прокламацию с подлинника, взятого у его одноклассника Дмитрия Зыкова. Вызвали на допрос Зыкова. Тот рассказал, что печатную прокламацию нашёл на Риго-Орловской железной дороге, когда заменял на дежурстве мать свою – барьерную сторожиху. Перечислил он и фамилии учеников, которым давал прокламацию читать – Сафонов, Давыдов и Алексеев. Антипка же Киселёв взял прокламацию и цельную неделю у себя держал. Из Киселёва вытрясли ещё несколько фамилий. Прокламацию читал ученик Аникеев, а также Антип показывал листовку ученицам Селивёрствовой и Дороновой. Михаил Емельянов, Дмитрий Зыков и Антип Киселёв привлечены к ответственности в качестве обвиняемых по 2-й части 251 статьи Уложения о наказаниях. Копия с дела направлена Министру юстиции.

А дальше закружило-понесло… «Вихри враждебные веют над нами…» Злые завихрения Русско-японской войны и первой русской революции так всё перепутали в судьбах смолян, так закрутили некоторых из них, что смешали всех и вся. А иногда из этих вихрей вылетала и шальная пуля, бьющая точно в цель.

С середины марта 1903 года крестьянин деревни Гороховка Хохловской волости Смоленского уезда Василий Егорович Егоров стал работать на катушечной фабрике Гернгарди в Смоленске. Двадцатисемилетний крестьянин быстро попал под влияние социалистов-революционеров, организовавших среди рабочих фабрики свою ячейку. В первых числах апреля Егоров был задержан полицией за хранение и распространение запрещённой литературы.

Из статистического листка прокурора Смоленского окружного суда:

Василий Егорович Егоров, 27 лет, место рождения: д. Гороховка Хохловской волости Смоленского уезда; рождение: законное; проживает: д. Гороховка, на катушечной фабрике Гернгарди с марта 1903 года; крестьянин, великоросс, православный; женат, имеет двух малолетних детей, жена и дети живут в деревне; степень имущественного обеспечения: у отца его три надела пахотной земли в д. Гороховка; грамотный, закончил в 1891 году двухклассное министерское училище в имении Вонлярово; задержан за распространение и хранение запрещённой литературы в г. Смоленске; задержан под своим именем.

После дачи показаний следователю Егоров продолжал жить и работать на фабрике под особым надзором полиции. А прокурор окружного суда статский советник Дмитрий Петрович Стремоухов тем временем запрашивал Министерство внутренних дел, а что собственно делать с этим олухом. К злостным революционерам его отнести нельзя. Из Министерства внутренних дел ответили, что по всеподданнейшему докладу господина Министра юстиции Государь Император Высочайшим повелением назначил наказание Василию Егорову в три месяца тюремного заключения и год под гласным надзором полиции в Гороховке. Посадили Егорова в тюрьму в декабре, а уже к окончанию своего трёхмесячного заключения он сдал прокурору окружного суда тех, кто на фабрике Гернгарди его распропагандировал. Под арестом оказались работник фабрики Константин Станиславович Шупорис, который и ввёл Егорова в антиправительственное сообщество. Раза три Егоров ходил с Шупорисом на сходки на которых присутствовали другие рабочие фабрики Гернгарди и некоторые рабочие с завода купца Будникова.

Оказавшийся в тюрьме 26 апреля 1905 года Шупорис, поначалу себя виновным не признал. Однако к 4 мая вызвал товарища прокурора надворного советника Николая Николаевича Чебышева на разговор. В беседе Шупорис рассказал, что ещё в 1901 году познакомился с бывшим студентом Василием Клестовым, который стал давать ему разную литературу, в том числе и нелегальную. Однако вскоре отец его, Шупориса, найдя у сына запрещённые книжки, наказал его и общение с Клестовым прекратилось. Весной 1903 года рабочий фабрики Гернгарди Василий Константинович Леонов познакомил Константина Шупориса с сыном смоленского банкира Максимилианом Эдуардовичем Швейцером, который просил называть его «Павел Иванович». Именно Швейцер, познакомившись через Шупориса с Василием Егоровым, стал снабжать последнего нелегальной литературой и деньгами. Через Егорова назначались сходки, которые Швейцер проводил на Московском шоссе близ Смоленска. В начале июня 1903 года Швейцером был организован «Солдатский праздник», проведённый неподалёку от летних полковых лагерей 1-й пехотной дивизии. На «Солдатском празднике» присутствовали кроме Швейцера и Шупориса рабочий Тимофей Гаврилович Суслов, Рахиль Цигельман, известная в революционных кругах под псевдонимом «Анна Ивановна». Рабочий Андрей Андреев привёл на сходку около десятка своих коллег. Также присутствовало около сотни солдат разных полков. Для них была приготовлена закуска, которой распоряжался солдат Невского полка Нисель Дайновский. Все речи на «Солдатском празднике» носили антиправительственный характер.

В виду чистосердечного признания Константина Шупориса выпустили из тюрьмы под особый надзор полиции. В тюрьме же оказались рабочие Тимофей Суслов, Андрей Титов и рядовой Невского полка Нисель Дайновский. По розыску Максима Швейцера выяснилось, что он за границей. Рахиль Цигельман скрылась ещё в 1903 году, когда проходила обвиняемой по делу мещанина Берестянского и крестьянина Яночкина.

В начале 1905 года в вяземской тюрьме на свидании с братом Николаем был задержан полицейскими Анатолий Николаевич Медведков. Задержан был за передачу брату нелегальной литературы и пары стальных пилок. Николай пытался передать на волю через брата пару писем, которые Анатолий при задержании попытался съесть. Однако же один из городовых, прибывших по просьбе начальника тюрьмы вместе с частным приставом схватив Медведкова за горло, проглотить письма не дал. Вся нелегальная литература, а также найденные при обыске камеры Николая Медведкова записки были отправлены начальнику Смоленского губернского жандармского управления генерал-майору Громыко. Большой жандармский начальник, изучив бумаги, порешил, немного-нимало, что вскрыта нелегальная организация, целью которой была организация покушения на Государя Императора. Подозревать начальника жандармского управления в употреблении «палёного» коньяка было бы, наверное, глупо. Тут скорее всего вступает в игру литраж употреблённого генералом Громыко янтарного напитка.

Итак, помощник начальника губернского жандармского управления подполковник Гладышев получает приказ о начале охранного расследования в отношении братьев Николая и Анатолия Медведковых. Гладышев ничтоже сумняшеся приписывает к «организации» Медведковых двух их двоюродных братьев и проходившую по сводкам жандармов революционерку Ольгу Дмитриеву. Однако ж дело застопорилось. Сидевший в вяземской тюрьме за революционную деятельность Николай Медведков, выслушав Гладышева, выразился в том ключе, что, мол, вы мундиры голубые «совсем ухи объелись?» И отказался по новому делу с кем бы то ни было общаться. Братец его Анатолий, посаженный после памятного свидания в соседнюю камеру, признал свою вину только в хранении нелегальной литературы. И мило улыбаясь помощнику начальника жандармского управления, предлагал поискать улики о создании организованного преступного сообщества. Скрытое наблюдение за двоюродными братьями Медведковых не дало никаких результатом. Законопослушные обыватели и только.

Всё время расследования Гладышева Анатолий Медведков бомбардировал все губернские инстанции прошениями о переводе в тюрьму губернского города. Я, мол, там живу, почему же меня держат в Вязьме? И ведь добился перевода. А на второй день пребывания в тюрьме Смоленска написал начальнику тюрьмы прошение с просьбой собрать консилиум врачей для обследования состояния его здоровья. Вяземские, мол, доктора его не устраивали, а вот медикам из губернского города он полностью доверяет. И эскулапы признали здоровье Анатолия Николаевича Медведкова совершенно подорванным. По медицинским показаниям он не мог содержаться в тюрьме. Вскоре его и выпустили. А через месяц подполковник Гладышев направил дело Медведковых прокурору Смоленского окружного суда с просьбой о закрытии за недостаточностью улик.

25 июля 1905 года в местечке, называемом смолянами Новая Ямщина, неподалёку от летних лагерей 1-й пехотной дивизии в заросшем кустарником овраге обнаружен труп неизвестного с двумя огнестрельными ранениями. Следствие установило, что погибший – Хаим Иоселевич Адаскин, 17-ти лет, смоленский мещанин. По словам его брата Нисона, Хаим 24 июля около четырёх часов пополудни ушел из дома получить деньги с должников – лавочников в Новой Ямщине. Уездный врач Рутковский, производивший вскрытие, установил, что Хаим Адаскин погиб от сквозного пулевого ранения в районе крестца, в результате которого была разорвана левая подчревная артерия. Вторая рана оказалась касательной. Из-за характера ранений следствие не смогло определить из какого оружия был застрелен молодой еврей.

Вы спросите, а почему это убийство попало в дела прокурорского надзора. Всё дело в событиях 24 июля 1905 года, состоявшихся неподалёку от воинских лагерей. Именно в тех местах Максимилиан Швейцер проводил «Солдатский праздник» от партии социалистов-революционеров. Вот и теперь эсэры собрались в том же месте и взялись вести агитацию среди нижних чинов. Но то ли не на тех напали, солдатики оказались верными присяге, то ли забыли главное, что было у Швейцера на «Солдатском празднике» – организовать закуску для нижних чинов. Ротные фельдшеры Нарвского пехотного полка Алексей Вихорев и Александр Барышников перед вечером доложили дежурному по полку капитану Дашкову, что в овраге за лагерями собралась сходка подозрительных людей. Оные молодые люди зазывают к себе солдат, читают им какие-то прокламации и склоняют к неповиновению начальству, уверяя, что если несколько человек взбунтуются, то полк на театр военных действий на Дальний Восток не пошлют. Капитан Дашков приказал поручику Беляеву и зауряд-прапорщику Мельникову взять по полуроте солдат, и на месте сходки задержать все принимавших в ней участие нижних чинов. Полуроты развернувшись в цепь, с двух сторон подошли к месту сходки, задерживая всех встреченных молодых людей и барышень на своём пути. Всего было задержано 24 человека, препровождённых после под конвоем в Смоленское губернское жандармское управление. Поручик Беляев и зауряд-прапорщик Мельников утверждали, что в сторону солдат некоторые убегавшие в овраг революционеры стреляли из револьверов. На это Беляев приказал троим нижним чинам из своей полуроты открыть ответный огонь. Произошло всё это около восьми часов вечера. А утором неподалёку в овраге был найден труп Адаскина. Поначалу военное начальство отказалось указать фамилии стрелявших солдат.

Ходивший из Новой Ямщины за своими лошадьми Шлёма Буркевич показал следователю, что видел, как нижние чины у оврага гонялись за каким-то молодым человеком, после чего раздалось несколько выстрелов. На вопрос Буркевича, что, мол, происходит, проходившие мимо солдаты отвечали, что кто-то из солдат то ли подстрелили, то ли убил еврея. Задержанные на сходке Татьяна Костюшко, Татьяна Жмуркина и Люба Фрадкина показали следователю на допросе, что пока они находились под охраной военных, какой-то солдат, краснорожий, полный, по-видимому выпивший, хвастался своим сослуживцам, что застрелил убегавшего еврея. Я, говорит, ему кричу, чтобы он стоял, а он всё бежит. Я выстрелил, он упал, даже через голову перекувыркнулся…». На запрос судебного следователя командир 3-го Нарвского пехотного полка ответил, что дознания среди нижних чинов кто стрелял произведено не было. Однако только рядовой Даниил Николенко предъявил дежурному по полку капитану Дашкову свою винтовку без двух патронов в обойме.

Судебный следователь по важнейшим делам по окончании следствия в своём заключении по делу просил прокурора окружного суда передать дело по подсудности в управление смоленского уездного воинского начальника для направления в органы военного суда. Но наказания для Николенко не последовало. Вместо этого в газете «Днепровский вестник» был опубликован приказ по Нарвскому полку, в котором командир полка объявлял нижним чинам за службу «спасибо» и награждал денежными премиями Вихорева, Барышникова и некоторых других солдат, отличившихся при разгоне сходки революционеров. Благодарности от командира полка получили капитан Дашков, поручик Беляев и зауряд-прапорщик Мельников.

А в губернском городе Смоленске всё неспокойней. И уже гремит над вокзалами железной дороги «Варшавянка» – объявили забастовку железнодорожные служащие. 13 октября 1905 года к рядовым 306 Ковровского пехотного полка Андрею Панькину и Михаилу Горохову обратился товарный кондуктор станции Смоленск Риго-Орловской железной дороги Иван Васильевич Татаринов. Сей муж попытался объяснить нижним чинам, присланным усилить силы полиции и станционных жандармов в борьбе с забастовщиками, что цель забастовки – улучшить положение крестьянства. Поэтому солдаты, как выходцы из того же сословия, должны не разгонять, а сплотиться с бастующими и поддержать требования революционных масс. Выслушав кондуктора, солдаты, плюнув, послали Татаринова по всем известному адресу, тому который все знают, но никто дойти не может. Иван Васильевич тоже туда идти не захотел, а стал выискивать себе нового собеседника. И обратился с тем же посылом к одному из проходивших по перрону унтер-офицеров Ковровского полка. На его беду унтер Петр Михайлович Абрамович оказался выходцем из дворян Воронежской губернии. Ухватив кондуктора за ворот форменной шинели, дворянин поволок пропагандиста к станционному жандарму. И вот уже подполковник Гладышев подшивает протоколы допросов в новое «охранное следствие». Однако 2 ноября 1905 года дело в отношении Татаринова было закрыто прокурором Смоленского окружного суда.

Жуткая всё ж таки штука эти революционные вихри. Крутят-мутят-вертят людьми, не взирая на сословную принадлежность, чины и вероисповедание. 20 октября 1905 года толпою демонстрантов была разгромлена тюрьма в Вязьме Смоленской губернии. Предводительствовали демонстрантами два артиллерийских офицера Кошкин и Кордымов. Толпой из тюрьмы выпущены двое политических арестантов и четверо следственных. По распоряжению воинского начальства офицеры были арестованы и содержались на смоленского гауптвахте. Следствие по этому делу было поручено исполняющему должности следователя по важнейшим делам Громову. Тот, однако, не спешил исполнять свои прямые служебные обязанности, и даже не перевёл Кошкина и Кордымова с гауптвахты в тюрьму. Смоленский губернатор обратился к прокурору Московской судебной палаты с просьбой повлиять через прокурора смоленского окружного суда на Громова.

Пробным шаром от московских чиновников был телеграфный запрос к смоленскому прокурору Стремоухову о переводе в тюрьму задержанных офицеров. Тот отвечал, что не может добиться от начальника артиллерии Гренадерского корпуса разрешения на этот перевод. Прокурор Московской судебной палаты обратился к Министру юстиции с просьбой заменить следователя Громова, так как из Смоленска пришли сведения о том, что оный Громов по заступлении на свою нынешнюю должность имеет тесные сношения с людьми из революционных партий. Следователь по важнейшим делам открыто говорит, что разгром вяземской тюрьмы есть лишь один из актов освободительной борьбы и задержанные вожди сего погрома должны подлежать амнистии. По делу о попытке избиения евреев в Смоленске группой прогрессистов, руководство которой приписывают смоленскому купцу Рыжикову, следователь Громов во всеуслышание заявлял о своём мнении об аресте купца Рыжикова и содержания его в тюрьме до конца следствия.

Московский прокурор указывал и на бурную личную жизнь следователя Громова. Ещё на прежней своей должности в Нижегородской губернии Громов имел связь с крестьянкой, с которой вне брака прижил несколько детей. Эту женщину он перевёз с собой в Смоленск. Смоленский прокурор докладывал в Москву, что Громов часто пьянствует и в пьяном виде с револьвером гоняется за своей гражданской женой, угрожая убить её или отправить назад в Нижний Новгород по этапу. В отношении следователя по важнейшим делам Громова Министерство юстиции начало расследование, подключив к нему и жандармское управление.

17 марта 1906 года в половину четвёртого пополудни в Смоленске на Большой Вознесенской улице у Дворянского пансиона выстрелом из револьвера в спину был убит помощник начальника Смоленского губернского жандармского управления подполковник Михаил Кузьмич Гладышев. По словам очевидицы преступления смоленской мещанки Марфы Лаврентьевны Васильевой, убийца (молодой человек, русской наружности, среднего роста, в чёрном утеплённом пиджаке, чёрном же картузе и русских высоких сапогах) после выстрела бросил оружие на землю и убежал в сторону Малой Вознесенской. Раненый Гладышев смог пробежать несколько десятков шагов, преследуя убийцу и сделать по нему два выстрела из своего «Браунинга». После чего без сознания упал на крыльце Дворянского пансиона. Помощник воспитателя Дворянского пансиона Чернецкий вместе со сторожами Касьяновым и Николаевым занесли Гладышева в пансион, но через пару минут жандармский подполковник скончался. Немногочисленные свидетели (кучер Петра Петровича Рачинского крестьянин Дорофей Павлович Зуев, почтальон Антон Степанович Цыкота, курьер Смоленского окружного суда Василий Иванович Иванов) видели бежавшего по Малой Вознесенской и Николаевской улицам молодого человека. Марфа Васильева и отставной штабс-ротмистр Алексей Бонифатьевич Щуко описывали также убегавшего от места преступления мужчину лет тридцати, с короткой бородой, в коротком, коричневого цвета пальто. Но сообщник ли это преступника или просто испуганный свидетель, спешивший удалится подальше от места убийства, следствию установить не удалось.

Судебный следователь Захаревич, опросив под протокол свидетелей и обследовав место преступления, усердно взялся за поиски. Через пару дней в губернском городе появились печатные прокламации от партии социалистов-революционеров, в коих говорилось, что Гладышев был приговорён эсерами к смерти за репрессии в Рославльском уезде, которыми он руководил в конце 1905 года. Исполнил же приговор один из членов летучего отряда боевой дружины северо-западного областного комитета партии эсеров. Смоленское жандармское управление под руководством генерал-майора Громыко в ход следствия не вмешивалось, предпочитая вести какие-то свои тихие игры.

23 марта на Большой Благовещенской улице на окне кондитерской Ранфта была взорвана петарда. Прибежавший на место городовой Алексей Кондратьев задержал, показавшегося ему подозрительным, ученика 4-го класса гимназии Мечислава Аниховского. У него был изъят револьвер «Бульдог», заряженный тремя боевыми патронами. В полицейской части Аниховский повинился и назвал имена своих сообщников. По нескольким адресам в городе полицией были произведены обыски, изъята нелегальная литература, прокламации социалистов-революционеров и холодное оружие. Но привязать вскрытую ячейки эсеров к убийству Гладышева не получилось, у всех членов группы на момент совершения преступления было железное алиби. Захаревич показал свидетелям все имевшиеся у полиции фотографические карточки членов партии эсеров, но ни в ком не опознали убийцу.