Корел. Сказ о том, как донские казаки в Москву ходили

Иные московиты, имея запасы года на три или на четыре, желали продления голода, чтобы выручить больше денег, не помышляя о том, что их тоже может постичь голод. Даже сам патриарх, глава духовенства, на которого смотрели в Москве как на вместилище святости, имея большой запас хлеба, объявил, что не хочет продавать зерно, за которое должны будут дать еще больше денег; и у этого человека не было ни жены, ни детей, ни родственников, никого, кому он бы мог оставить свое состояние, и так он был скуп, хотя дрожал от старости и одной ногой стоял в могиле. Столь удивительно было наказание божие; это наказание было столь велико и удивительно, что ни один человек, как бы ни был он хитроумен, не мог бы описать его. Ибо запасов хлеба в стране было больше, чем могли бы его съесть все жители в четыре года, и они были прожорливее, чем в сытые времена, и ели, если у них было, много более, чем обыкновенно; постоянно страшась недостачи, они беспрестанно ели и никогда не могли насытиться; у знатных господ, а также во всех монастырях и у многих богатых людей амбары были полны хлеба, часть его уже погнила от долголетнего лежания, и они не хотели продавать его; и по воле божией царь был так ослеплен, невзирая на то что он мог приказать все, что хотел, он не повелел самым строжайшим образом, чтобы каждый продавал свой хлеб. Хотя он сам каждый день раздавал милостыню из своей казны, но это не помогало.

Многие богатые крестьяне, у которых были большие запасы хлеба, зарыли его в ямы и не осмеливались его продавать; другие же, продававшие и получавшие большие деньги, из страха что их или задушат, или обкрадут, повесились от такой заботы в своих собственных домах.

Царь Борис от доброго усердия повелевал раздавать милостыню во многих местах города Москвы, но это не помогало, а стало еще хуже, чем до того, когда ничего не раздавали: ибо для того, чтобы получить малую толику денег, все крестьяне и поселяне вместе с женами и детьми устремились в Москву из всех мест на сто пятьдесят миль вокруг, усугубляя нужду в городе и погибая, как погибают мухи в холодные дни.

Смертиь в дороге. Художник С. В. Иванов

Оставляя свою землю невозделанною, они не помышляли о том, что она не может принести никакого плода; сверх того, приказные, назначенные для раздачи милостыни, были воры, каковыми все они по большей части бывают в этой стране; и сверх того, они посылали своих племянников, племянниц и других родственников в те дома, где раздавали милостыню, в разодранных платьях, словно они были нищи и наги, и раздавали им деньги, а также своим потаскухам, плутам и лизоблюдам, которые также приходили, как нищие, ничего не имеющие, а всех истинно бедствующих, страждущих и нищих давили в толпе или прогоняли дубинами и палками от дверей; и все эти бедные, калеки, слепые, которые не могли ни ходить, ни слышать, ни видеть, умирали, как скот, на улицах; если же кому-нибудь удавалось получить милостыню, то ее крали негодяи стражники, которые были приставлены смотреть за этим. И я сам видел богатых дьяков, приходивших за милостынею в нищенской одежде.

Всякий может себе представить, как шли дела. Хлеб, который в этой стране пекли, не обращая внимания на вес, было приказано выпекать определенного веса по определенной цене; тогда пекари для увеличения тяжести пекли его так, что в нем было наполовину воды, от чего стало хуже прежнего, и хотя некоторых наказали смертью, это не помогало. Голод, бедствия и ожесточение людей были слишком велики.

Также рассказывали о необыкновенных кражах, совершавшихся с диковинною ловкостью на рынках, о том, что на рынках и в толпе уводили лошадей, даже у тех, которые вели их за узду, и много подобных историй. На дорогах было множество разбойников и убийц, а где их не было, там голодные волки разрывали на части людей; также повсюду тяжелые болезни и моровое поветрие. Одним словом, бедствия были несказанно велики, и божия кара была так удивительна, что ее никто надлежащим образом не мог постичь. Однако люди становились чем дальше, тем хуже, вдавались в разбой и грабежи все более, ожесточились и впали в такое коснение, какого еще никогда не было на свете; и такая дороговизна хлеба продолжалась четыре года, почти до 1605 г».

Голод в Москве. Старинная гравюра 18 века..Неизвестный художник.

Мартин Бер лютеранин вспоминает: «люди валялись на улицах, летом щипали траву и ели, зимою ели сено, ели так же навоз, голодные люди ели детей, хозяева убивали гостей, мясо человеческое мелко рубленное продавалось на рынках за говяжье, в пирогах».

Яков Маржерет, француз, телохранитель Годунова пишет в воспоминаниях: «я сам видел ужасное дело,4 женщины, мои соседки, быв оставлены мужьями, решились на следующий поступок: одна пошла на рынок и сторговала воз дров, зазвала крестьянина на свой двор, обещая дать ему деньги: но лишь только он сложил дрова и явился в избу для получения платы, женщины удавили его и спрятали тело в погреб, что бы не повредилось; сперва хотели съесть лошадь убитого, а потом приняться за труп. Когда же преступление обнаружилось, они признались, что умерщвлённый крестьянин был уже третьей жертвой».

Борис велел отворить Царские неприкосновенные запасы в Москве и других городах, убедил Духовенство и Вельмож продавать свои хлебные запасы по малой цене. Царь так же распечатал государственную казну, в специальных загородках лежали кучи серебряных монет для бедных. Днём выдавали народу две морковки, деньгу или копейку. Прознав такое народ со всех окрестностей пошёл в столицу, земледельцы шли с жёнами и детьми, умножая число нищих. Казна раздавала в день несколько тысяч рублей, но голод усиливался и достиг крайности. Везде шатались полумёртвые, падали, умирали на площадях.

На верхней гравюре видим, что не царь, не бояре, не стрельцы не могли уменьшить этот хаос. Царь за счёт казны хоронил умерших людей. Приставы ездили по городу собирали умерших, обмывали, заворачивали в белый материал, обували в красные башмаки и вывозили за город в три скудельницы. Пишут, что в одной Москве умерло до полумиллиона человек. Царь скупал в дальних местах страны хлеб за счёт казны и раздавал в бедственных регионах. Обозы шли по стране под охраной стрельцов. опасаясь нападения голодных. И только в 1603 году снова явилось обилие.

За период голода очень сократилось численность населения. Оскудела казна, но перед послами иноземными Годунову приходилось устраивать театр, показывать, что в стране всё хорошо и полно достатка.

Борис начал строить каменный Кремль и множество церквей. Воздвиг колокольню Ивана Великого, построил две каменные палаты Грановитую и Золотую.

Царь Борис Федорович Годунов. Художник Б. А. Зеленский. из труда А.В.Висковатова «Историческое описание одежды и вооружения российских войск».

Летописцы так говорят о Борисе: «Изливая на бедных щедроты он в золотой чаше подавал им кровь невинных, да пиют во здравие; питал их милостынею богопротивною. расхитив имение Вельмож честных, и древние сокровища Царские осквернив добычею грабежа».

На дорогах страны образовались шайки людей, которые начали грабить более богатых людей. Не боялись сыскных дружин воинских. смело бросались с ними в бой имея атамана Хлопка. Основу таких сообществ составляли холопы, сбежавшие из усадеб по причине страшного голода и ярма. Хлопок Косолап сумел сформировать крупную дружину, что она стала основой вооруженного восстания крестьян. Основные силы повстанцев направлялись к Москве, но были разбиты 9 сентября 1603 года царским войском под начальством воеводы И. Ф. Басманова, который в этом бою был убит. Сам Хлопко был тяжело ранен, взят в плен и впоследствии повешен. Часть повстанцев бежала на Сечу, часть на Дон.

Атаман Косолап. Художник В. Поляков.

В это же время главным воеводой в крепости Царёв-Борисов был назначен окольничий князь Андрей Хворостинин, а вторым воеводой князь Гагарин. Снабжение этого укреплённого района велось регулярно, он опекался московскими властями. Сюда регулярно приходили пополнения ратных людей и боеприпасы. Андрей Корела имел хорошие взаимоотношения с Андрей Ивановичем Хворостининым по прозвищу Старко.

Вот на этой картине Николая Дмитриева-Оренбургского хорошо виден момент, когда Старко разговаривает с ханским послом. Видно, как одеты московские воины и казаки, как работает писарь и толмач.

Князь Хворостин разговаривает с турецким послом. Художник К. Дмитриев-Оренбургский.

С князем Хворостининым у Андрея Корелы было много общего, они ещё в молодости воевали против поляков и шведов, было что вспомнить. Князья Хворостинины вели свою родословную ещё от Рюрика и который умер в городке Корелы, а так как два Андрея были тёзки и одногодки им было много о чём поговорить. На фоне этих дружелюбных отношений конечно хитрый Корела покупал у воеводы оружие и порох, пока «доброжелатели» не настучали в Москву. У Корелы были связи с Рязанским краем с Боярином Захаром Ляпуновым, он посылал на Дон «заповедные товары» т.е. оружие и вино.

Уже позже, когда Корела ушёл в Краков в феврале 1604 года по распоряжению Годунова в Царёве-Борисове происходило разбирательство, кто из воевод снабжает донских казаков товарами и оружием в обход государственной казны. Андрея Ивановича отозвали в столицу, где он от гонений и переживаний позже умер. Такому же расследованию подвергся и Ляпунов.

В Царёве-Борисове стояло около 500 дворовых столичных стрельцов, которые приняли участие в аресте «стукача» воеводы из-за которого убрали Старко. Эта крепость была в числе первых городов, отложившихся от Годунова в 1604 году, за ней отложились следующие окрестные крепости: Белгород, Оскол, Воронеж, Валуйки. Это Михаил Межаков на обратном пути из Кракова рассказывал им про выжившего царевича Дмитрия Ивановича, стрельцы первыми поддержали Корелу и Донских казаков и пошли на Путивль, вместе с атаманом Посником Лунёвым, где влились в армию Корелы и присягнули на верность Лжедмитрию.

Но вернёмся назад в Москву, в 1600 год ожидали великое посольство из Польши, чтобы на несколько лет заключить мир и начать жить в дружбе с новым царем Борисом, а также принести ему поздравления и подарки.

6 октября Великое посольство прибыло в Москву с большим великолепием и было встречено всеми дворянами, одетыми в самые драгоценные платья, а кони их были увешаны золотыми цепями. И посольство разместили в приготовленном для него дворе, отлично снабженном всем необходимым, и оно состояло из 903 человек, имевших 2000 отличных лошадей, как нельзя лучше убранных, и множество повозок.

16 ноября посол получил первую аудиенцию и передал царю подарки: четыре венгерских или турецких лошади, которых, невзирая на то, что ноги их были спутаны, было нелегко привести, и они были весьма богато убраны; кроме того, небольшая, весьма искусно сделанная карета на четырех серебряных колонках, много чаш, кубков и других вещей. Передав царю свою грамоту и подарки, посол сказал речь, но в тот день ничего не решили, приняли грамоту, подарки возвратили с благодарностью, затем посол остался у царя обедать.

Посла, верховного советника польской короны, звали Львом Сапегою, и он был у царя раз двадцать, и они расставались то друзьями, то врагами, и ежели расставались друзьями, то послу оказывали большой почет: довольствовали его со всей свитой и лошадьми; а когда расставались врагами, то строго следили за послом; Наконец был заключен мир или перемирие на 22 года между царем и королем польским; и это случилось 22 февраля в 1601 г. И в тот день все посольство с утра до поздней ночи пировало у царя на пиру, таком пышном, как только можно себе представить, даже невероятно, не стоит рассказывать.

Шляхта. Художник Ян Мотейко.

Царь Борис, терзаемый совестью за то, что совершил так много жестокостей и незаконным путем достиг престола, жил в непрестанном страхе и заботах, как бы где-нибудь не объявился соперник, а посему он никому не доверял и редко появлялся на людях, только по большим праздникам, но с ним случилось то, чего он страшился.

После появления слухов о «возвращении» царевича Дмитрия в Польше, Борис Годунов приказал привезти в Новодевичий монастырь Марию Нагую (инокиню Марфу). Мать погибшего царевича Борис допрашивал о том, жив ли ее сын, вместе с патриархом Иовом, а затем к ним присоединилась его жена. «На это инокиня Марфа будто бы отвечала, что она точно сама не знает; тогда царица Мария Григорьевна, как истая дочь Малюты Скуратова, схватила горящую свечу и захотела выжечь старице глаза».

Иссак Масса так описывает допрос Марии (Марфы):

«Сперва Марфа отвечала, что не знает, тогда жена Бориса возразила: „Говори, б..дь то, что ты хорошо знаешь!“ -и ткнула ей горящею свечою в глаза и выжгла бы их, когда бы царь не вступился, так жестокосерда была жена Бориса; после этого старая царица Марфа сказала, что сын ее еще жив, но что его тайно, без ее ведома, увезли из страны, но впоследствии она узнала о том от людей, которых уже нет в живых; так сказала она по попущению божьему, ибо сама достоверно знала, что сын ее умер и погребен.Борис велел увести ее, заточить в другую пустынь и стеречь еще строже, но когда бы могла ею распорядиться жена Бориса, то она бы давно велела умертвить ее, и хотя это было совершено втайне».

Борис Годунов и княгиня Мария. Художник Н. Н.Ге

Далее продолжаю и не буду тут много говорить, как Лжедмитрий появился на службе у князя Адама Вишневецкого, как потом «открылся» ему и как произошла встреча с Воеводой Сендормирским, как они потом донесли Сигизмунду и Папскому Нунцию Клавдио Рангони и решении Иезуитов о приобретении Польшей, Литвой и Римом покорного сторонника Латинской Церкви в виде правителя России.

Вместе с Сендормирским и Вишневецким, Гришка Отрепьев в марте 1603 года явился в Краков, где польский Нунций Рангони сразу же посетил его. Присутствующий при этой встречи Королевский Секретарь по фамилии Чилли писал позже: «Я сам был тому свидетелем и видел, как Нунций обнимал и ласкал Дмитрия, беседуя с ним о России и говоря, что ему должно торжественно объявить себя Католиком для успеха в своёмделе. Дмитрий с видом сердечного умиления клялся в непременном исполнении данного им обета и вторично подтвердил сию клятву в доме у Нунция, в присутствии многих Вельмож. Угостив Царевича пышным обедом, Рангони повёз его во дворец. Король Сигизмунд, обыкновенно важный и величавый, принял Дмитрия в кабинете, стоя и с ласковой улыбкой. Дмитрий поцеловал у него руку, рассказал ему всю свою историю».

Дмитрий Самозванец у Вишневецкого. Художник Николай Неврев 1876год.

Чиновник королевский дал знак Царевичу, чтоб он вышел в другую комнату. Король остался наедине с Нунцием Рангони и через несколько минут снова призвал Дмитрия. Король Польши Сигизмунд с весёлым видом, приподняв свою шляпу, сказал: «Да поможет вам Бог, Московский Князь Димитрий! А мы, выслушав и рассмотрев все ваши свидетельства, не сомнительно видим в вас Иоаннова сына, и в доказательство нашего искреннего благоволения определяем вам ежегодно 40 тысяч золотых на содержание и всякие издержки. Сверх того, вы, как истинный друг Республики, вольны сноситься с нашими Панами и пользоваться их усердным вспоможением».

Царевич Дмитрий. Неизвестный польский художник 17 века.

Папский ставленник Нунций Клавдио Рангони так описывает Дмитрия: «Дмитрий, имеет вид хорошо воспитанного молодого человека; он смугл лицом, и очень большое пятно заметно у него на носу, вровень с правым глазом; его тонкие и белые руки указывают на благородство происхождения; его разговор смел; в его походке и манерах есть действительно нечто величественное. Дмитрию на вид около двадцати четырех лет. Он безбород, обладает чрезвычайно живым умом, очень красноречив; у него сдержанные манеры, он склонен к изучению литературы, необыкновенно скромен и скрытен».

Это мы сейчас всё знаем, а в те времена не было такой возможности получать достоверные сведения. В России только появились первые книги на Славянском языке – это «Геометрия, Арифметика и География».

Библия в основном была писана от руки и лишь некоторые напечатаны для общего пользования. Перевели с польского и напечатали первый «лечебник» по заказу лекарей.

Когда Лжедмитрий был в Кракове его стали тут же обрабатывать, епископ Краковский Мацейовский вручил «царевичу» книгу о соединении католической и христианской церквей и позже уже слушал поучения у бернардинцев и в других местах. Первый иезуит явился к «царевичу» 31 марта 1603 года. Это был отец Савицкий, знаменитый богослов, модный духовник, человек светский; в то время он был настоятелем монастыря св. Варвары. Несомненно, он явился, чтобы говорить о перемене веры; Дмитрий не мог не знать этого. Но оба чувствовали себя стесненными, и разговор ограничился простыми учтивостями. Но при приближающемся празднике Пасхи, выразил желание вкусить причастия по обряду католической церкви.

Дмитрий приступил к делу начал собирать армию, первое стояло привлечь на свою сторону казаков другими словами, выполнить тот план, который поддержали поляки. И вот в днепровские и донские степи полетели гонцы, чтобы вербовать там добровольцев. По слухам, дошедшим до Сигизмунда, сам Дмитрий тайно ездил к казачеству. Первые откликнулись запорожские казаки, благо до Польши рукой подать. Возбуждение, вызванное Дмитрием, приняло такие размеры, что обеспокоенный король счел нужным вмешаться в дело. 12 декабря 1603 года Сигизмунд издал суровые указы, запрещая казакам образовывать вооруженные отряды, а мирным гражданам -продавать этой опасной вольнице оружие и амуницию. Конечно, как и всегда, все эти распоряжения оказались совершенно бесплодными. Запорожские Казаки не обращали на них ни малейшего внимания.

Присяга Лжедмитрия I польскому королю. Художник Н. Неврев.

Дмитрий прибыл в Галицию, где близ Львова и Самбора в местностях Вельможи Юрия Мнишка начали собираться военные и казаки.

Борис Годунов послал от «имени Бояр», дядю Лжедмитрия боярина Смирного-Отрепьева к Сигизмундовым Вельможам, чтобы в их присутствии изобличить племянника.

Исаак Масса пишет:

«В этом месяце сентябре 1603года крепостные холопы, принадлежавшие различным московским боярам и господам, частию возмутились, соединились вместе и начали грабить путешественников, от них дороги в Польшу и Ливонию сделались весьма опасными, и они укрывались в пустынях и лесах близ дорог; против них царь послал отважного молодого человека, Ивана Федоровича Басманова, и с ним примерно сотню лучших стрельцов, чтобы захватить тех воров, но те воры скоро проведали о том и подстерегли его (Басманова со стрельцами) на узкой дороге посреди леса, окружили и перестреляли почти всех бывших с ним, и царя весьма опечалило, что так случилось с таким доблестным витязем, и он повелел проявить рачение, и тех разбойников изловить, а изловив, повесить всех на деревьях на тех же самых дорогах».

Донской Казак. Неизвестный художник 18 века.