Формула

Впервые с начала разговора Роман Ильич по-настоящему задумался.

– А …платформа?

Я широко развёл руками.

– Как у всех, разумеется, – тотальная и бескомпромиссная борьба за вселенскую справедливость. Какое-то соответствующее название. Да хоть та же «Справедливость», например. «Справедливая Россия», вроде уже есть, или я путаю? Тогда, скажем «Сопричастность». Длинновато и не совсем произносимо, зато застревает в памяти. В общем, пока неважно – будут же у вас какие-нибудь политтехнологи. С работы придётся уйти. Вы в ней разочаровались, бла-бла-бла. Откроете свой бизнес – разумеется, успешный. Найдёте и завербуете не слишком замаранных коллег – нужны же нам прозрачные источники финансирования. И – вперёд, тимуровцы. Никаких портретов на заборе, никаких речей с банкетами. Содержим детские дома вперемежку с домами престарелых, опекаем пенсионеров, покупаем оборудование для больниц, починяем школы и примусы. Одним словом – простые, понятные и всем приятные малые дела. Никакого PR – сами пронюхают и прибегут: кто это тут занимается такой хреновиной и с какой такой тайной целью? А тайной цели нет. Есть клуб небедных людей, которые жить не могут без восстановления этой самой справедливости. То есть, сопричастны. Самым что ни на есть широким недополучающим от жизни массам. Что касается изобличения всякой властной сволочи, которая ворует и дела не делает… Тут вам видней, но я бы её не трогал. Избито. Оставим прокуратуре, прессе и желающим баллотироваться.

Самсонов вспомнил про свою тлеющую в пепельнице сигарету и торопливо затянулся.

– До думских выборов почти два года. …Вы считаете, мы успеем зарегистрироваться и набрать достаточный разгон, чтобы пройти?

Всё-таки, не совсем Роман Ильич догоняет мои светлые мысли. Или с мыслями что-то не так? Да нет, мысли нормальные. Не для жизни, разумеется. Для такой необычной ситуации, как у нас.

– Собственно говоря, на черта вам эта регистрация и, особенно, эти выборы? Заполучить табуретку спикера? Вы же хотите быть отцом народа – хотя бы, этого …для разминки. Потому занимайтесь себе – в конце концов вас будут умолять зарегистрировать партию и идти на выборы.

– Или грохнут…. Кстати, каким образом я привлеку ваших миллионеров в этот так называемый клуб и заставлю их раскошелиться на второй социальный бюджет?

Я сделал удивлённое лицо. Самсонов замолчал и досадливо махнул рукой.

– Чёрт… понимаю. Совсем забыл.

Я всегда восхищался Борманом. Практически с первой встречи – впрочем, то, каким он представлялся мне раньше, нисколько впечатлению от этой встречи не противоречило.

Много знать. Иметь почти неограниченные возможности. И, при этом, оставаться в тени. Что тут скажешь – мой стиль поведения.

Разумеется, разница в масштабе. И значительная.

Проектов «Великого исхода» было множество. Кто только ими не занимался – спецслужб у нас хватало. Большинство из них потерпели позорный крах. Сплошь и рядом мы выглядели полными идиотами, которые не соблюдают элементарных норм конспирации и …да что там, просто бегут без оглядки. Чего стоит вся эта история с рейсфюрером. Я никогда не был его поклонником, но согласитесь – есть что-то унизительное в том, что шеф СС, второй или третий человек рейха, так мечется из стороны в сторону в поисках спасения, так бежит и так умирает.

Целые горы сокровищ и сотни людей были потеряны за считанные дни. Другие оставили столько следов, что их нашли в ближайшие месяцы – или годы. Сейчас, по прошествии всего этого времени, я могу сказать одно: мне неизвестно, почему это произошло. Возможно, не такие уж это были сокровища. Возможно, потерять этих людей было просто необходимо. Можно предположить, что исполнители никуда не годились. Эти парни из гестапо были слишком просты. До определённого момента, впрочем, их простота шла с положительным знаком. Который перешёл на отрицательный, когда речь зашла о действительно серьёзных вещах. Себе самим они всегда казались очень умными, настоящим профессионалами – и, в конце концов, свыклись с тем, что так оно и есть. Возможно, …рейхсляйтер всё знал и подбирал наиболее подходящих. Для того, чтобы ими пожертвовать. При этом он жертвовал и частью сокровищ рейха – но, видимо, очень незначительной.

Мы отбыли в начале весны сорок пятого, на двух подводных лодках. Ими командовали командоры… впрочем, называть эти имена было бы неосторожно. Насколько я понимаю, семьи адмиралов всё ещё живут в одной из Германий.

Небольшое отступление. Не удивляйтесь моей осведомленности о событиях последних десятилетий. В конце концов, это всего-навсего дневники очень старого человека, единственное развлечение которого – радиоприёмник и это замечательное новое изобретение – телевизор. Я собираюсь умереть… Я давно собираюсь умереть. Но не раньше, чем исполню свой долг перед теми, кого похоронил во льдах пять лет назад. …Или восемь? …Возможно, все пятнадцать.

…Не думайте, что мой рассудок помутился. Скорее, он прояснился. В эти странные дни я вижу, как наша идея распространяется – причём без усилий доктора Геббельса и без танковых ударов. Распространяется сама собой – то, о чём мы и мечтать не могли. Под другими названиями. В самых неожиданных местах.

Я хочу, чтобы они знали об этом. Возможно, в каком-нибудь ином мире…

Не считайте меня слишком упёртым идеалистом – да и большинство тех, кто дёргал за ниточки, отличались здоровым прагматизмом. Тем не менее, быть вне идеологии для человека невозможно – я бы даже сказал, разрушительно. Держась за какую-то систему представлений, мы подтверждаем факт своего существования. И чем проще эта система, тем, в сущности лучше.

Наша была проста до совершенства.

Тем не менее, здесь для поддержания огня её оказалось недостаточно.

Смешалось много факторов – горечь поражения, постепенно пришедшее понимание того, что возврата не будет, однообразность жизни, привычка к совсем другим масштабам, наконец.

Да, дисциплина осталась, – но мы всё больше превращались в кучку угрюмых и стареющих затворников.

Трогательные воспоминания – поначалу мы даже устраивали построения с подъёмом флага и произносили речи. Но …пар изо рта и непреодолимое желание скрыться под поверхностью – в то место, где опять будет тепло… нет, их зажигательности всё это совершенно не способствовало.

Пожалуй, в этом смысле, идея избавиться от доктора Геббельса была не самой лучшей, – в длинном ряду по-настоящему замечательных идей. До сих пор горжусь тем, что к ряду из них я приложил руку.

…Густав Веллер принял смерть с достоинством. Возможно, этому способствовали последние месяцы его жизни. …Страшно сказать – он управлял Империей. То, что она рушилась, не слишком важно. Он командовал армиями (хотя и сильно поредевшими). Он раздавал награды. Он посылал на бой юнцов из «Гитлерюгенд» – и они восторженно орали «Хайл!!!».

В последние дни случилось несколько досадных накладок – подвели исполнители, и возможно, это было связано с тем, что Мюллер поторопился отправить лучшие кадры в любимую своему сердцу Америку. Какие-то слухи о самолётах, которые взлетали в самом конце апреля ходили…

Ничего об этом не знаю. Не могу подтвердить, что эти взлётные полосы сохранялись неприятелем в целости, а их истребители прекращали вылеты по известному им графику. Под теорию заговоров можно подогнать всё, что угодно, но слишком часто события просто происходят по своей внутренней логике, – а наутро какие-то звенья выпадают, и всё начинает представляться совершенно необъяснимым.

Тем не менее, факт остаётся фактом – завершали операцию какие-то денщики и сержанты. Не то они перепутали свои инструкции, не то слишком торопились (а, скорее всего, и то и другое), но вышло как-то неубедительно. Впрочем, на тот момент все сделали вид, что поверили. До сих пор не могу понять, зачем им было убивать третьего двойника и – за неимением лучших кандидатур – какую-то безымянную тётку и наспех сжигать их тела. Не сомневаюсь, что Густав Веллер разрядил в себя пистолет калибра 15,9 мм. строго в назначенное время. Получилось как-то несправедливо – без малого два месяца он пробыл Фюрером, а умер и был опознан всего лишь в качестве себя самого. Инсценировка смерти Евы вообще не была нами предусмотрена – в конце концов, что такое она из себя представляла, и что ей могло грозить?

Почему-то мне верится, что Густав умер с чувством удовлетворения…

Мне известно кое-что из написанного о последних днях рейха. Я имею представление о том, как это могло происходить в действительности. Так что, могу восстановить картину достаточно точно. Не более чем для себя, разумеется.

В общем, они нашли всех, кого им хотелось найти. Некоторые были аутентичны. Рейфюрер и рейхсминистр, например. Рейхсмаршал ушёл другим путём…

В это время мы осваивались.

Крепость – Шангри-Ла.

Внешняя температура – минус 49 градусов по Цельсию.

Внутренняя температура – плюс 21 градус.

Гарнизон – триста двадцать восемь человек, в том числе двести пятьдесят пять мужчин, семьдесят три женщины и ни одного ребёнка. Первоначальные планы включали их появление, но дальнейшее развитие событий внесло коррективы.

Я не думаю, что этот дневник (или назовём его отчёт?) когда-либо будет прочтён.

Всё дело в том, что у меня становится всё больше свободного времени – а его надо как-то занять.

– Не кажется ли вам, тренер, что эти мои погружения становятся …

– … чересчур глубокими?

Тамсанарп покачал головой. Со своим обычным выражением – полное внимание и никакой аффектации. И то сказать – какие эмоции могут быть у сгустка энергии? Или всё-таки могут? Пару раз он таки показался мне слегка взволнованным. Возможно, сделал это специально – для пущей доходчивости. Так сказать, аффектировал. Чуть не забыл – я же теперь занимаюсь ещё и политикой.

– …И очень успешно, если позволите.

– Терпеть не могу, когда вы копаетесь в моих мозгах, Учитель. Особенно, зная, что вам это ничего не стоит.

Гномон изобразил на лице виноватое выражение.

– Издержки профессии, не побоюсь этого слова…. И потом – вреда в этом для вас нет. Напротив – сплошная польза. Кстати, насчёт вашего вопроса… Хотелось бы понять – что именно вас беспокоит?

… больной. Ни черта меня не беспокоит. Кроме перспективы однажды вернуться в свою реальность и обнаружить себя всё тем же наполеоновским лекарем, легатом шестого легиона, или того почище – штандартенфюрером на Южном полюсе. При первых экспериментах я как-то в большей степени оставался собой.

– Ваша степень идентификации с другой личностью повышается…