Второй патрон

– Что ж, разрешите поздравить вас, Пал Андреич.

Полковая забава выгодно уживалась со всевозможными проверками. Обычно в таежную даль присылался инспектор из «маменьких сынков». А все потому, как прошедшие тайгу крепко помнили о гнусе, пронизывающей влажности, невыносимой духоте и отсутствии условий. Отослать этих «зубров» в глухомань стоило трудов. А на «маменького сыночка» рыкнул – тот и поехал себе молча осваивать глубинку. Проверяющего, как правило,  располагали в одноэтажной гостинице на окраине городка и, зная о неприспособленности приезжего, приставляли ему проводника. Проводник, из бедовых и вдобавок сущий прохиндей, знакомил инспектора с боевыми порядками части, жилым сектором, казармами, складами. Отчаянно спаивал ссыльного беднягу и, ссылаясь на скуку, совращал на игру. Когда созревший «клиент», утомленный бесцельным посещением боевых постов, свинарника, котельной, автопарка и помоек, садился за стол, а на это требовалось дня три-четыре, ему давали выиграть незначительную сумму. В другой раз придумывали ему скромный проигрыш. И, наконец, позволяли снять кон в полжалованья капитана или даже майора. Далее, пока новоявленный игрок испытывал эйфорию, ему, довольно подогретому алкоголем, предлагалось тут же отправиться с компанией на охоту или рыбалку. Захватывающая идея преподносилась под соусом, что у зверя начался невиданный переход или несметными косяками пошла на нерест красная рыба.  Полномочный гость сначала вяло отнекивался, но проснувшийся в нем гусар быстро разделывался с его волей и вертолет увозил несчастного в непролазную глушь. Высадив «десант» у скособоченного зимовья, вертолет улетучивался, и столичный путешественник и еще три пропитые рожи оставались один на один с непроходимой тайгой,  месячным запасом спирта и без всякой связи с цивилизацией. Далее следовала неделя пьяного угара, бестолковой пальбы из автоматов с утра и до вечера, купание в водах Татарского пролива, неугасаемое кострище, шурпа из рябчика с дымком, вареная белка, изматывающая диарея от вонючих моллюсков и обжорства икрой, изучение свежего отпечатка медвежьей лапы с накладыванием на него фуражки, и прочие веселости препровождения времени в лесном плену.

По прошествии декады, в кровь искусанного мошкой, заросшего, изможденного внезапно свалившимся отдыхом инспектора переправляли в часть. В гостиничном номере его ожидали неподъемные баулы с копченой корюшкой, кетовыми балыками и тешей, стопка пластиковых судков, наполненных зернистой икрой и ближе к вечеру отменная баня с прощальным возлиянием до полуобморочного состояния. Наутро ошеломленный изобилием даров проверяющий охотно подмахивал акты, где в графе итоговая отметка значилось «хорошо», потому как оценку «отлично» ставить нельзя во избежание повторной проверки. И уже на следующий день по заре он, довольный приемом, перекошенный непосильною ношей, с таким выхлопом, что стоя рядом обязательно пробудится желание откушать соленого огурца, отбывал в аэропорт краевого центра. Как только часть освобождалась от присутствия инспектирующего, с лица командира «счастливого полка» сходила дурашливая улыбка…

Конфликты между офицерами не новость. Не отмени вовремя дуэли, понятие русский офицер наверняка бы давно стало историей.

Перепалка разгорелась в 18.00 пятницы и, как водится, из-за сущего пустяка. Снеговской принимал дежурство по полку. Закончив смену помощником дежурного по части, пост сдавал Слизунов. Особисты в наряды ходят очень редко. От этого независимость эти люди примеряют на себя гипертрофированно, а понятие о чувстве собственного достоинства у этих деятелей поставлено с ног на голову. По этой причине ими очень болезненно переносятся всякого рода указания, которые подразумевает служебная иерархия. Любому командиру стоит больших усилий загнать на дежурство сотрудника тайной канцелярии. Тем не менее, каким-то образом старшего лейтенанта смогли привлечь к этой скучной повинности.

Артур Станиславович не мог и предположить, что обыденное замечание устранить пару недостатков в дежурном помещении вызовет неуправляемый гнев особиста.

– Самим трудно убрать? Ночь длинная и времени у вас будет море – буркнул обиженный Слизунов.

– Это так, дорогой коллега, но с какой стати я должен принимать неубранное помещение? Ваша обязанность перед сдачей смены навести порядок в служебном помещении, – спокойно парировал Артур Станиславович, и сам будучи не особенно в духе.

– А вы, что надорветесь рыкнуть на солдат? Бойцам все равно нечего делать. Небось не переломятся ваши подопечные, если лишний раз веником помашут.

– При чем тут надорвусь или нет, и переломятся ли бойцы, елозя метлой. Есть обязанности – выполняйте, товарищ старший лейтенант.

– Вы мне ещё будете указывать? Скажите спасибо, что я вообще дежурю.

– Спасибо я вам говорить не собираюсь. Устав гласит, что наряды по части между офицерами распределяются равномерно. Более того, прошу принять к сведению, что я некоторым образом выше вас в звании.

– Ну, и ничего. Не умрёте от небольшого беспорядка. Ещё раз повторяю, меня все устраивает. Если вам не нравится, прибирайтесь на свой вкус. Времени на это у вас предостаточно. Полагаю, Ниночка не станет вас отвлекать от этого удовольствия, – зло и с сарказмом прошипел Слизунов.

– Ах, паскудник, – про себя воскликнул капитан, – все же пронюхал. Вот же гадость. Пиявка! И ещё вздумал сыграть на этом. Дудки тебе! Мне наплевать вылезет связь с Ниночкой наружу или нет. С меня взятки гладки. Отчего это не подобрать того, что валяется под ногами? Идиот, да разве не понятно, что в любом случае от подобной огласки худо будет себя чувствовать этот неотесанный рогоносец – замполит полка. А Ниночка разве заслуживает такого? Огласка унизительна. Нет, не хватит у тебя духу опорочить светлое создание. Врешь, сволочь, кишка тонка у тебя, растрезвонить о Ниночке.

– Контора пишет, – вслух сьязвил Снеговской,– в общем так, старший лейтенант, наряд я не приму до тех пор, пока не будет наведен порядок. Чтобы не смущать вас и более не терзать вашу изнеженность я удалюсь. Как все сделаете, найдёте меня в казармах.

Слизунов хотел было возразить, но за Снеговским уже захлопнулась дверь, противно загудев пружиною.

Уступи, смири гордыню. Всего-то пятнадцать минут. Но нет. Слизунов упёрся. Артур Станиславович тоже оставался несгибаем в своём решении. Зайдя в тупик, неловкая ситуация густым туманом повисла в помещении. К отбою в конфликт вынужденно ввязалось руководство полка. Общими усилиями компромисс кое-как соизволили найти. Дежурка была вылизана. В полночь в журнале, наконец, появилась запись – наряд сдан-принят, и Слизунова отпустили отдыхать. Но глупая ссора оставила офицеров в контрах и по разным берегам правды от затаенной обиды. Офицеры молча обменялись многозначительными взглядами и расстались негласными врагами.

– Прошу прощения, но осмелюсь задать вопрос, который в некоторой степени меня волнует. Скажите, Павел Андреевич, что именно вас смутило во всей этой истории с самострелом?

– Как вам сказать, Артур Станиславович, многое смутило. Я вам уже говорил, что неплохо знал майора. Нет, другом он мне не был. Сами понимаете, старшего лейтенанта мало который из майоров определит в друзья. Майор вообще был нелюдимым человеком. Похоже, ему хватало самого себя. В отличие от многих назвать его компанейским нельзя. Но нам часто по долгу службы приходилось быть рядом, а человек я наблюдательный.

– Отчего вы так уверены в своей наблюдательности? – задал вопрос хозяин.

– В свое время грезилась судьба разведчика. Я много читал про этих людей. Потому и тренировал наблюдательность и память. Но жизнь уготовила мне иное – службу на локаторах. И я удовлетворен таким поворотом. Мне моя работа нравится. Техника не совершенна, питание ни к черту. Неполадок завались. А я люблю, понимаете, поползать по схемам, покопаться в диодиках, резисторах, конденсаторчиках и прочей электронной дряни.

– Мне вот также работа с техникой ближе, чем воспитание личного состава. В ней я хоть смыслю. А вот людей разбираю мало. Кстати, по части бродит слушок, будто за майором водилась чертовщина.

– И вы тоже слышали? Вот люди! Ничего не укроешь, а что и приметят, так разукрасят до неузнаваемости. Из скуки что-ли городят? – воскликнул Павел Андреевич

– Определенно не могу сказать отчего, но слухи ходят, –  ответил Снеговской.

– И что вам известно, если не секрет? – полюбопытствовал Павел Андреевич.

– Да собственно только одно. Говорят, вроде как майор имел дар предугадывать события.

– Вы имеете в виду, что он мог узнавать который патрон даст осечку? – задал вопрос Ракитин.

– Да, именно об этом и ходит упорный слух, – с нескрываемым волнением ответил Артур Станиславович и очередной раз наполнил рюмки.

– Увы, дорогой мой капитан, вам не повезло. Это факт. Именно об этом свойстве я знаю ровно столько, сколько и вы. Да, слух ходит, будто бы майор из кучи мог выбрать патрон, который непременно даст осечку. Но более этого мне ничего не известно. И пусть это так, я думаю, что смогу вам помочь. Майор был заядлый охотник. Знал тайгу, добывал зверя. Так вот, на промысел один не пойдешь. Тайга дело серьезное. Мало ли что может случиться в дебрях. А напарник у него был. Имени я не знаю, он из гражданских, но примерные координаты вам любезно предоставлю. Полагаю, вы скоро найдете этого человека.

Со слов Ракитина Артур Станиславович записал, где можно отыскать нужного человека. Затем беседа приняла знакомое направление, будто кроме службы на свете ничего не существует, а когда осушили поллитровку, ужин сочли законченным. Снеговской любезно проводил гостя к гостинице. Там они попрощались. Тем суббота и закончилась.

Кряжистый мужичок лет 46, которого звали Валентин и считали другом погибшего, нашелся в городе. Нельзя сказать, что Снеговской не прилагал усилий в поиске. Помогло везение. Артур Станиславович не стал надоедать расспросами жителям предполагаемых городских домов, где мог проживать охотник. Он сразу обратился в охотобщество, чем и «попал в яблочко». Валентина там очень хорошо знали и дали его точный адрес и домашний телефон.

Уже через пару дней состоялась так необходимая капитану встреча. Валентин оказался человеком открытым, гостеприимным и охотно разговорился. Более часу Артур Станиславович выслушивал повествование собеседника о своём погибшем друге. Из слов охотника выходило, что Юрий, так звали погибшего, действительно имел некий дар. А началось все давным-давно. Сызмальства. Еще будучи пацаном застрелившийся заимел страсть к оружию. Его отец охотником в полном смысле этого слова не был. Но снаряжение дома держал. Видавшая виды «горизонталка» тульского завода, патронташ, гильзы, дробь в мешочке, порох в баночке – все это покоилось в кладовке, и мальчишка имел ко всему этому условно свободный доступ. В то время специализированные магазины не изобиловали товарами. Охотник был предоставлен самому себе. Потому Юркин отец патроны заряжал сам. Выбьет шилом красноватый капсюль с вмятиной от бойка, затем запрессует новый. После в латунную гильзу насыплет мерку пороха. Утрамбует его войлочным пыжом. Другой меркой дробью наполнит патрон. И снова пыж, который зальет расплавленным парафином, чтобы патрон не отсырел. Часами, затаив дыхание, Юрка наблюдал за этой процедурой.  И очень любил сортировать заряженные патроны. Какие пойдут на утку, какие на рябчика, а какие и с картечью. Все расставит, пометит особым знаком, чтобы не перепутать. А как проделает эту работу, набьет ими патронташ. До определённой поры отец радовался за сыновнее усердие и интерес к охоте. Но однажды ребёнок вытащил из только-только образовавшейся кучи один патрон и сказал отцу: – Па, это не стрельнет. На что отец рассмеялся, потрепал сыну вихор и сказал: – Куда он денется, пальнет как миленький.

– Не стрельнет, – упёрся малый.

Отец внимательно посмотрел на сына, затем осмотрел патрон и попытался успокоить мальчишку: – Как же не стрельнет. Капсюль новехонький, порох по норме и не отсыревший. Всё чин по чину слажено. Не переживай, малыш.

Но Юрка оставался непреклонен: – Нельзя такой патрон в лес брать. Он не стрельнет.

Отец ещё раз взял патрон, покрутил его. Метка, поставленная Валькой, указывала что патрон с картечью.

-Вот что, сынок, давай-ка на сегодня завяжем с этим делом. Что-то устал я.

-Ладно, папа, – произнёс Юрка, – только я крестик на этом патрон нацарапаю и ты убедиться, что он не стрельнет.

-Царапай, – вздохнул отец.

А дождавшись, когда малец оцарапает бронзу, прибрал все со стола и отнёс в кладовку.

Подошло время выбраться на охоту. Так получилось, что в тот раз взрослые из опасений Юрку с собой не взяли. Бригадой собрались на кабана. Там-то Юркин отец и убедился в правоте сынишки. Отец стоял третьим номером, и кабан вышел именно на него. От неожиданности два первых выстрела только ранили зверя. От боли кабан понёсся на обидчика. Охотник едва успел перезарядить стволы, но в горячке в правый ствол сунул помеченный крестиком патрон. Благо, что выстрел из левого был первым и оказался роковым для зверя. А не то быть бы беде. После выстрела зверь завалился на бок и начал сучить ногами. Тут и случись передряге, и хоть все обошлось, осадок на душе охотника остался.

Решивши, что нужно избавить смертельно раненого кабана от страданий, Юркин отец вскинул ружье и нажал на курок. Звонкий щелчок и тишина. Какое-то мгновение отец стоял в недоумении. Затем спохватился, снова взвел курок. Щелк, а выстрела нет. Охотник заметно разнервничался, но привычным движением переломил ствол и осмотрел патроны. На обоих капсюлях были глубокие ровные по краям вмятины, что говорило об исправности спускового механизма . Он слегка повернул в патроннике гильзу давшую осечку, чтобы боек ударил по капсюлю несколько по-иному. И снова попробовал выстрелить. Ничего. Тогда он извлёк стреляную гильзу и на её место переставил бракованный патрон. Но две последующие попытки не дали нужного результата. Патрон так и не отозвался на работу курка.

А тут подоспели другие номера. Два громких ружейных хлопка известили о конце охоты.

Уже дома Юркин отец обнаружил, что не выстрелил помеченный сынишкой патрон…

Когда постреленок подрос, то сам научился снаряжать гильзы. Отец стал брать мальчишку на охоту чаще. Приучил к трудностям походной жизни, доброму отношению к лесу, осторожности. А со временем мальчишка научился метко стрелять. Но вот какая закавыка. Соберутся порой охотники  у костра подготовиться выходу на зорьку. А Юрка молчит себе, но внимательно смотрит за каждым. Бывает, за вечер ни слова не проронит. Так немтырем и завалится спать. А иной раз ни с того ни с сего брякнет:– Дядь Саш, вы вот этот патрон оставьте, он не стрельнет.

– Ну, скажешь тоже! – недоуменно воскликнет тот. Ты разве телепат у нас?

Но тут вмешается Юркин отец.

– Ты, Саш, не закипай. Юрка правду говорит.

– А чего он. Тоже мне пан Пшеписдиский выискался. Чипуздик еще, а туда же.

– Не барагозь зазря, – не отступался отец, – что с малым тягаться. А ребёнок правду тебе говорит.