Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований. Книга X

Для создания видимости объективности и непредвзятости «допрашивающих» в состав группы [«комиссии», как они называли сами себя!] не должны были входить коммунисты и троцкисты. И Сюзанна Ла Фоллетто согласилась участвовать в «допросах» Тоцкого. В качестве кого? В качестве объективной феминистки и всеми уважаемой активистки левого движения!

Пятеро авторитетных деятелей левого движения должны были предоставить возможность Троцкому ответить на обвинения Сталина и тем самым оправдаться в глазах «передовой» международной общественности. На этой иллюстрации представлен анонс непредвзятого допроса Льва Троцкого, и в числе членов группы допрашивающих можно видеть Сюзанну Ла Фоллетто – она единственная женщина в ряду довольно непрезентабельных мужчин. Но если вы, несмотря на эту подсказку, не увидели среди них непрезентабельную женщину, то сразу сообщим верный ответ – она третья слева.

Простите автору его издевательский тон, просто, будучи человеком, хорошо знающим историю, я не могу отзываться уважительно о том мерзком болоте, каковым являлось пресловутое «международное левое движение» в 1930-х годах.

Впрочем, будем держаться ближе конкретно к Ла Фоллетто.

Троцкий легко и уверенно парировал обвинения Сталина, что легко объяснимо, если помнить, что первый являлся бессовестным демагогом, а второй – тоже бессовестным демагогом, но только косноязычным. Троцкий хоть и был евреем, но, по крайней мере, владел русским языком. Сталин евреем не был, поэтому с русским языком у него всё было намного хуже. Ответы Троцкого на вопросы комиссии, членом которой являлась Сюзанна Ла Фоллетто, произвели на Кривицкого большое впечатление, поэтому генерал сначала установил контакт с этой женщиной, а через неё – уже с самим Троцким.

По-видимому, Сюзанне очень льстила близость к беглому генералу советской разведки, который в представлении тогдашних американцев являлся эдаким жителем Луны, внезапно свалившимся на Землю и рассказывающим совершенно невероятные истории как о жизни на другом небесном теле, так и о тайных проделках этих самых жителей Луны на родной им планете.

Едва только информация о смерти Кривицкого попала в печать, Сюзанна связалась с полицией Вашингтона и заявила о себе. Она ответила на все вопросы о своих контактах с погибшим советским перебежчиком, согласилась с тем, что одна из записок адресована ей и, разумеется, дала необходимые разъяснения относительно заявления Пауля Воля о якобы увиденном им на нью-йоркском перекрёстке Гансе Брюссе. Сюзанна подтвердила то, что 7 января Воль звонил ей с рассказом об убийце, присланном советской разведкой для расправы над Кривицким. По словам женщины, в тот же день она передала это сообщение Вальтеру. Его реакцию она описать не смогла, поскольку тот остался невозмутим и ни единым словом или жестом не выразил своего отношения к услышанному.

Итак, в течение нескольких часов содержание всех 3-х записок, составленных умершим [или убийцами от его имени], стало правоохранительным органам более или менее понятно. Но как обстояли дела с таинственными «Добертами» или «Добертовыми»? И кому, и почему должен был помочь адвокат Уолдмен? [вот обращённая к нему фраза: «Если у моих друзей будут неприятности, помогите им, пожалуйста.»]

Полиция не смогла отыскать таинственных «Добертов». То ли не захотела, то ли попросту не успела… Журналисты нашли их быстрее полиции.

И это не шутка и не авторское преувеличение!

Уже в середине дня 11 февраля информационные агентства передали сообщение с пометкой «молния!», то есть такое, которое надлежало транслировать далее по сети вне очереди. Из него следовало, что таинственные «Доберты» идентифицированы как Эйтель Вольф Доберт (Eitel Wolf Dobert), его жена Маргарита (Marguerite Dobert) и 5-летний сын Стефен (Stephen). Семья проживала на ферме площадью 65 гектаров в 25 км севернее города Шарлоттсвиль (Charlottesville), штат Вирджиния. Город этот находится примерно в 160 км юго-западнее Вашингтона, столицы США, а ферма Доберта, соответственно, приблизительно в 150 км. Семья приехала в Соединённые Штаты, спасаясь от преследования нацистского режима. Дело заключалось в том, что Эйтель начинал свою журналистскую карьеру в качестве активного нациста, но когда в конце 1934 года дело дошло до плебисцита в Саарской области, неожиданно для товарищей по партии выступил резко против планов Гитлера по присоединению Саарского угольного бассейна. Он написал довольно убедительную книгу, в которой сделал прогнозы относительно экспансионистской политики Третьего Рейха, и призвал противостоять ей. Понятно, что после подобной публикации Доберт оставаться в Германии не мог – там при Гитлере убивали за меньшее! Эйтель вместе с женой перешёл на нелегальное положение, попутешествовал по Европе, путая следы, и в конечном итоге возник в виргинских грязях, всеми забытый и никому не нужный.

Зато живой и с американским паспортом!

Сейчас мы понимаем, что Эйтель Доберт в качестве агента советской военной разведки являлся своеобразной «закладкой», внедрённой в аппарат нацистской пропаганды. Нам сейчас даже и не важно, вербовал ли Доберта лично Кривицкий или кто-то другой, важно другое – Кривицкий сохранил доверительные связи с этим сотрудником, и в начале февраля 1941 года бывший шеф нелегальной разведывательной сети возник на пороге дома бывшего агента. Эйтель чувствовал себя обязанным Вальтеру спасением самого себя и своих близких, и потому отказать ему в приёме он не мог. Кроме того, Кривицкий был как всегда солиден, при деньгах, с интересными планами на будущее… впрочем, как и всегда!… разве можно такого человека не пустить в дом и не выслушать?! Так сказать, преломить хлеб…

При появлении журналистов Эйтель и Маргарита Доберт не стали уклоняться от общения и рассказали, что после покупки фермы отчаянно нуждались в деньгах. У них не было в Вирджинии знакомых, и никто не мог их поддержать. В первый год они зарабатывали не более 50$ в месяц – этого едва хватало на самые необходимые нужды для весьма большого хозяйства. Однако постепенно они встали на ноги, и к 1941 году их материальное положение стало вполне сносным.

По их словам, Вальтер Кривицкий появился 6 февраля. Он просил помочь с приобретением огнестрельного оружия – он не являлся гражданином США и, соответственно, 2-я поправка Конституции США [о праве граждан хранить и носить оружие] на него не распространялась. На ферме Добертов он пробыл 3 дня, в течение которых много общался с владельцами и вместе с Эйтелем упражнялся в стрельбе из различного «огнестрела», имевшегося в распоряжении хозяина фермы. Наконец, утром 9 февраля Вальтер вместе с Маргаритой отправился в Шарлоттсвиль, ближайший более или менее крупный город, где Маргарита приобрела для Вальтера подержанный «Colt M1900» и 150 патронов калибром 9 мм к нему. Забрав покупку с собой, Кривицкий в автомашине Маргариты возвратился на ферму, где произвёл несколько выстрелов из купленного оружия. Убедившись в том, что пистолет исправен, он снарядил полную обойму, спрятал оружие в сумки с вещами и попросил Маргариту отвезти её на ближайшую железнодорожную станцию, сообщив, что направляется в Вашингтон. Женщина выполнила его просьбу, и на том они расстались.

Супруги Доберт – Эйтель и Маргарита – были найдены журналистами прежде, чем до них добрались полицейские. По-видимому, отыскать их было не очень сложно, но коли так, то обоснованно задаться вопросом: а действительно ли правоохранительные органы желали видеть этих свидетелей?

11 февраля оказался днём, богатым на разнообразные новости, причём по большей части неожиданные.

Прежде всего, окружной прокурор Эдвард Карран, столь деятельно занимавшийся расследованием инцидента в отеле «Беллвью» ещё накануне, неожиданно самоустранился от этого дела и заявил журналистам, что они должны адресовать все вопросы службе коронера. При этом оставалось непонятным: если случившееся относится к ведомству коронера [а формально так оно и было], то почему вчера прокурор выступал затычкой во всех бочках и комментировал то, что к нему не имело отношения? Примечательно и то, что столичный коронер Мэгрудер МакДональд (A. Magruder MacDonald) просидел 10 и 11 февраля буквально как мышь под веником и внимания к себе постарался не привлекать.

К середине дня стало известно заявление для прессы, сделанное Антониной Порфильевой, вдовой Кривицкого. Женщина сообщила, что для неё факт убийства мужа представляется очевидным и единственно достоверным объяснением произошедшего в отеле. По её словам, у Вальтера вообще не было ни малейших оснований для самоубийства – он не испытывал депрессии или тревоги, их дела в материальном отношении были очень хороши. Вальтер получал большие гонорары за свои литературные труды, готовились переводы его книги на разные языки мира. Обсуждался проект выхода художественного фильма по мотивам книги Кривицкого и реальных фактов его биографии, Вальтер даже получил аванс за соответствующие консультации. Семья не испытывала проблем с деньгами, в повестке дня стоял вопрос о покупке хорошей фермы. Они подали документы на натурализацию и получили утвердительный ответ, а сие означало, что в течение ближайших месяцев они стали бы гражданами США. Что было особенно важно – американские документы оформлялись на новую фамилию, что позволило бы им затеряться на территории огромной страны.

Говоря о материальном положении семьи Кривицкого, следует понимать, что её достаток определялся вовсе не литературным творчеством Вальтера, а тем, что перед совершением побега с должности резидента разведывательной сети он прихватил с собой значительную сумму денег, имевшихся в его распоряжении для решения оперативных задач. Кроме того, он забрал наиболее ценные вещи из принадлежавшего ему антикварного магазина. То есть Кривицкий готовился к побегу и покинул свой пост с очень значительной суммой денег и материальных ценностей. Насколько большой, сказать невозможно, но ясно, что это должны были быть десятки тысяч долларов США, а возможно – и более сотни тысяч. То есть утверждениям Антонины о том, что материальных затруднений они не испытывали, верить можно – деньги у Кривицких действительно имелись.

Отвечая на вопросы журналистов, женщина сказала, что Вальтер являлся ответственным отцом и очень любил сына. Она не может поверить в то, что он добровольно ушёл бы из жизни в тот период взросления, когда ребёнку будет особенно нужна поддержка отца.

Когда Антонину спросили о Добертах, она ответила, что эта фамилия ничего ей не говорит. От мужа она её точно не слышала.

Также женщине были заданы вопросы о возможной осведомлённости супругов о преследовании разведкой Советского Союза и о появлении в Нью-Йорке таинственного советского киллера по кличке «Ганс». Как несложно догадаться, речь шла о Гансе Брюссе, упомянутом чуть выше. Антонина выразила уверенность в том, что руководство советской разведки постаралось бы их уничтожить, но никаких конкретных фактов, связанных с их возможным преследованием, она не знает. Что же касается появления в Нью-Йорке таинственного убийцы по кличке «Ганс», то ей об этом ничего не известно – с Вальтером она никогда данную информацию не обсуждала.

Дальше стало интереснее. 11 февраля газеты распространили заявление уполномоченного на то представителя ФБР. Текст его удивлял необычной лаконичностью: «Представители ФБР заявили, что генерал Кривицкий не был связан с их агентами в каком-либо расследовании и что им ничего не известно о его деятельности в Соединённых Штатах. ФБР не будет иметь юрисдикции по этому делу, даже если полиция решит, что имело место убийство.» («Spokesmen for the Bureau said Gen. Krivitsky was not associated with their agents in any investigation, and that they knew nothing of his activities in the United States. The FBI will have no jurisdiction in the case even if police decide it was murder.»)

Вот и всё! Буквально 2 фразы!

Адвокат Луис Уолдмен, прибывший к тому времени в Вашингтон из Нью-Йорка, заявил журналистам, что крайне удивлён занятой ФБР позицией. По его мнению, Вальтер Кривицкий был убит, и Бюро должно проявить интерес к подоплёке случившегося. Адвокат заявил журналистам, что во второй половине дня отправляется на уже согласованную встречу с Альбертом Розеном (A1 Rosen), руководителем подразделения ФБР в Вашингтоне.

Адвокат Луис Уолдмен (вторая половина 1940-х гг.).

12 февраля лейтенант Джордж Дарнелл (George Darnall), начальник Отдела расследований убийств столичного Департамента полиции, выехал в Шарлоттсвиль для проведения там необходимых следственных действий. Каких? Он провёл 2 допроса – клерка из магазина, продававшего оружие Маргарите Доберт и Кривицкому, и семьи Доберт. Причём во время второго допроса вопросы задавались всем – самому Эйтелю, главе семьи, его супруге Маргарите и 5-летнему сыну Стефену.

Результаты этой поездки, по-видимому, вызвали глубокое удовлетворение начальника «убойного» отдела. Дарнелл не отказал себе в удовольствии пообщаться с прессой во второй половине дня. Его рассказ несколько отличался от того, что Доберты рассказывали накануне газетчикам. Так, например, исчезло упоминание о 150 патронах, купленных Маргаритой по просьбе Кривицкого. Кстати сказать, 150 патронов для «кольта» Кривицкого впоследствии вообще исчезли из данного сюжета и никем никогда более не упоминались. О них рассказывали журналистам только Доберты и только 11 февраля [запомним эту деталь – она важна!]. Рассказ о поездке за оружием претерпел и другое важное изменение – по новой версии пистолет и патроны приобрёл сам Кривицкий, а Маргарита лишь довезла его до Шарлоттсвиля на автомашине. То, что Вальтер не мог приобрести оружие и патроны без лицензии и американского ID, лейтенанта ничуть не смутило – об этом пустяке он просто не стал упоминать.

Другая важная деталь, неожиданно появившаяся после общения Добертов с лейтенантом полиции – это упоминание о депрессии Кривицкого. Эйтель и Маргарита рассказали, будто Вальтер во время последней встречи был странно печален и задумчив – об этом пустяке супруги почему-то не посчитали нужным сказать журналистам накануне.

То есть появление капитана столичной полиции странным образом улучшило память супругов! Бывает же, да…

Начальник «убойного» отдела сообщил газетчикам, что пистолет, найденный в гостиничном номере подле трупа советского «генерала», был предъявлен продавцу из магазина оружия, и тот его опознал как проданный Кривицкому утром 9 февраля. Заканчивая своё выступление перед пишущей братией, полицейский начальник бодро заверил, что дело раскрыто и не может быть никаких сомнений в том, что Вальтер Кривицкий покончил жизнь самоубийством по причине депрессии.

Начальник Отдела расследований убийств столичного Департамента полиции лейтенант Джордж Дарнелл (George Darnall) лично допросил 12 февраля семью Доберт – Эйтеля, Маргариту и их малолетнего сына Стефена (Стивена) – для чего специально приехал из Вашингтона в Шарлоттсвиль. После окончания допроса главный столичный детектив сообщил журналистам, что «дело Кривицкого» закрыто. Расследовать, дескать, нечего – это однозначно суицид! В тот же день вечерние газеты сообщили читателям об этом немаловажном событии. На этой иллюстрации показана 1-я полоса номера «The evening star» от 12 февраля (вверху), а на нижней – фотография Дарнелла (он стоит) и семьи Доберт.

Вечером всё того же 12 февраля информагентство «Associated Press» распространило заявление вдовы Троцкого – Натальи Седовой, проживавшей тогда в Мексике – которая охарактеризовала смерть Кривицкого как «несомненно, ещё одно убийство ОГПУ».

На следующий день 13 февраля 1941 года Мэгрудер МакДональд, коронер округа Колумбия, огласил вердикт подчинённой ему службы, из которого следовало, что смерть Кривицкого явилась следствием самоубийства. В качестве оружия был использован автоматический пистолет большой мощности, мотивом суицида стала нараставшая депрессия, которую «генерал» советской разведки не смог преодолеть. На нараставшую депрессию явственно указывало как содержание предсмертных записок, так и тот факт, что они были написаны в разное время, по мере прохождения которого нервное напряжение писавшего возрастало. Усиление депрессии писавшего записки отметил эксперт-графолог Айра Галликсон. То, что записки написаны именно Кривицким и никем другим, также подтвердил Галликсон, сравнивший почерк автора записок с тем текстом, что оставил Кривицкий в гостевой книге при заселении в отеле «Беллвью».

Коронер округа Колумбия Мэгрудер МакДональд.

И это… Это всё! Конец истории…

В тот же день труп Кривицкого был выдан частной похоронной компании, где его подвергли бальзамированию, после чего тем же вечером отправили поездом в Нью-Йорк.

Чтобы не тратить время на разного рода реверансы и блуждания вокруг да около, сразу внесём ясность – вердикт, озвученный Мэгрудером МакДональдом является полнейшей чепухой. Просто перечислим основные тезисы, убедительно свидетельствующие о ненадлежащем проведении расследования как полицией Вашингтона, так и службой окружного коронера.

1) Пуля, прошедшая через голову Кривицкого навылет и угодившая в кафельную плитку на стене, так и не была найдена. Известно, что пуля эта пробила плитку и тонкую цементную плиту за ней, ударилась о следующую стену [капитальную] и скользнула вниз. Никто из детективов и криминалистов стену не вскрывал и пулю не искал. Ввиду отсутствия пули нельзя считать доказанным, что выстрел был произведён именно из того пистолета, что был найден лежащим на кровати справа от трупа.

2) То, что ствол пистолета имел следы порохового нагара и от него исходил запах сгоревшего пороха, не может служить доказательством того, что именно этот пистолет использовался для выстрела в голову Кривицкому. Согласно первоначальному рассказу Маргариты Доберт, после покупки пистолета Вальтер возвратился вместе с ней на ферму и произвёл отстрел нескольких патронов. Это он сделал для того, чтобы убедиться в исправности оружия. Только после этого он забрал сумку со своими вещами и уехал, точнее, его повезла к поезду та же Маргарита на своей автомашине. Не лишним будет отметить то обстоятельство, что рассказ о возвращении Кривицкого на ферму и испытании только что купленного пистолета из последующих воспоминаний Маргариты исчез. Это изменение рассказа произошло после того, как с Добертами побеседовал лейтенант Дарнелл.

3) Никто не слышал выстрела из пистолета калибра 9 мм, не имевшего глушителя, что представляется совершенно фантастическим, принимая во внимание тот факт, что «Colt M1900» – это очень мощный пистолет, дульная энергия пули которого более чем на 100 Дж превышает дульную энергию хорошо известного пистолета Макарова [что объясняется разницей длин стволов – у «кольта» 150 мм, а у ПМ – 92 мм]. Сразу уточним, что в США патроны для «Colt M1900» в 1920-1940-х годах изготавливались различными компаниями, и навеска пороха у разных производителей колебалась в весьма заметных пределах. Но даже консервативная оценка дульной энергии в 450—460 Дж [а это далеко не максимум для этого пистолета!] убедительно свидетельствует о том, что данное оружие впору сравнивать с ружьями. Выстрел из такого оружия в помещении будет очень громким – это не лопнувшая за окном автомобильная покрышка, это намного громче! Такой грохот будет похож на взрыв – от него заложит уши у любого, находящегося сбоку от дульного среза или впереди него. Рядом с номером Кривицкого – справа, слева и напротив через коридор немного со сдвигом – проживали гостиничные постояльцы. Никто из них не слышал ничего подозрительного ни вечером 9 февраля, ни в ночь на 10 число.

4) Положение трупа на кровати, описанное видевшими его лицами – горничной и первыми полицейскими, прибывшими на вызов – представляется не совсем естественным. Напомним, что пистолет находился с правой стороны от тела [то есть с той стороны, откуда производился выстрел], а правая рука… лежала на груди поверх левой! Между тем после выстрела из такого мощного оружия правая рука не могла упасть на грудь – она должна была быть отброшена, и её кисть должна была располагаться рядом с рукоятью пистолета. Причём угол между рукой и торсом должен был быть весьма велик – гораздо больше 45°, точнее, близок к 90°.

5) Парафиновый тест [снятие парафинового слепка с руки для выявления на коже микрочастиц пороха] не проводился. Формально это было объяснено тем, что правая рука, которой Кривицкий должен был сжимать пистолет была… сильно запачкана кровью. То есть, следуя логике коронера, кровь на руке Кривицкого помешала провести проверку на наличие следов пороха. Это очень-очень-очень странная отговорка, поскольку парафиновый тест является одним из важнейших при доказывании факта самоубийства, и кровь на руке самоубийцы не препятствует его проведению! Просто надо, чтобы кровь высохла до изготовления слепка, после чего делается парафиновый слепок кисти руки и пальцев, выбираются несколько его фрагментов, свободных от кровавых пятен, и их изучают под микроскопом. Кроме того, можно обойтись и без парафинового теста, для чего используются смывы с руки. При изготовлении метательных порохов используется вещество под названием дифениламин, чьё присутствие даже в незначительных количествах легко обнаруживается при реакции с концентрированной серной кислотой. В повседневном обиходе человеку очень сложно запачкать руки дифениламином, поэтому обнаружение этого вещества в смыве будет свидетельствовать о попадании на руку продуктов сгорания метательного порохового заряда. Почему криминалистам было очень важно обнаружить микроследы пороха на руке Кривицкого? Да потому, что разбрызгивание крови на руке очень легко имитировать – для этого достаточно взять небольшую ёмкость с жидкой человеческой кровью, обычную резиновую грушу с тонким носиком и, используя грушу, забрызгать руку. 50 граммов крови для подобной имитации хватит, что называется, за глаза! Причём картина, получившаяся в результате такой вот имитации, будет выглядеть весьма реалистично – абсолютное большинство людей, даже специалистов, ничего не заподозрит. Именно поэтому коронер при вынесении заключения должен был ориентироваться именно на результаты поиска микроследов пороха на руке, сжимавшей [или якобы сжимавшей] пистолет. Но Мэгрудер МакДональд решил не заниматься такими пустяками.

6) Для чего Кривицкий покупал 150 патронов [точнее, их купила Маргарита Доберт, но по его просьбе], если для самоубийства ему хватило бы всего одного?

7) Для чего бывший резидент советской разведки покупал бутылку газированной воды, используемой в те годы не для питья, а для разбавления крепких спиртных напитков и приготовления коктейлей? Кстати, в сообщении коронера об этой бутылке не говорилось ни слова, и мы даже не знаем, была ли эта бутылка найдена, в каком она находилась состоянии: был ли вскрыта, выпита полностью или же к ней никто не прикоснулся? Приобретение бутылки газированной воды наводит на мысль о том, что Кривицкий ждал гостя или гостей, с которыми предполагал распить крепкое спиртное вроде виски, бренди, рома или джина. Кстати, этого самого спиртного в номере не оказалось, о чём было сказано в начале очерка.

8) Нигде ни в каком виде ни в 1941 году, ни в последующие годы не публиковалась судебно-химическая экспертиза состава крови Вальтера Кривицкого. До получения результатов этого исследования коронерское расследование не могло быть закрыто, поскольку судебно-химическая экспертиза могла указать на оглушение умершего наркотиками или снотворным. Для расследований такого рода, то есть чреватых искусной инсценировкой, заключение судебно-химической экспертизы совершенно необходимо. Такая экспертиза в 1941 году никак не могла быть закончена в 72 часа просто по той причине, что она требовала проверок на присутствие в крови умершего более чем 20 различных веществ. Подобного рода исследования тогда растягивались примерно на 3 недели. То, что коронер Мэгрудер МакДональд закрыл своё расследование, не дождавшись результатов судебно-химической экспертизы, однозначно указывает на то, что он в действительности не пытался установить истинную причину смерти, а выполнял политический заказ.

Это, так сказать, фактологическая сторона проблемы, связанной с достоверностью, точнее, недостоверностью официальной версии тех событий. Но помимо фактов, есть ещё и такая тонкая материя, как психологическая достоверность, точнее, недостоверность предложенной американскими властями цепи событий. Причём автор считает необходимым сразу заметить, что доводы психологического порядка считает даже более весомыми, чем факты, изложенные выше.

О чём идёт речь?

Во-первых, совершенно недостоверно выглядят россказни о некоем стрессе, который Кривицкий якобы переживал в феврале 1941 года. Этот человек работал в режиме стресса практически всю свою жизнь. Ну, может быть, с отдельными перерывами во время отдыха в Советском Союзе в 1920-х годах. В 1937 году, когда в Советском Союзе начались массовые аресты бывших троцкистов и членов всевозможных «внутрипартийных оппозиций», Кривицкий находился в Москве, в эпицентре чисток! И не застрелился… Хотя стресс у него в те дни и недели был по-настоящему чудовищным. Почитайте-ка воспоминания Павла Судоплатова о событиях той поры, как он приходил в свой рабочий кабинет на Лубянке и целый день ничего не делал, ожидая ареста. И никто ему не звонил, и никто к нему не приходил, и даже в коридоре сослуживцы старались с ним не разговаривать, поскольку все знали – Судоплатов ждёт ареста, а потому об него лучше не мараться.