Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований. Книга X

В 1928 году Вальтер был награждён именным оружием [револьвером], а в январе 1931 года – орденом Красного Знамени. Всё в его жизни складывалось хорошо – он пользовался полным доверием руководства, его берегли, ценили, о нём заботились.

В 1933 году Кривицкий был возвращён в Советский Союз и назначен директором Института военной промышленности. Тогда же он получил звание комбрига, которое в европейско-американской шкале воинских званий соответствовало младшему генеральскому званию [в советской же системе воинских званий с 1924 года это была 10-я из 14-ти командно-строевых категорий, и относилась она к категории высшего командного и начальствующего состава]. Именно по этой причине в США его называли «генералом», хотя в РККА формально тогда генеральских званий не существовало.

Подобное назначение для Кривицкого не являлось понижением, и его не следует расценивать как свидетельство недоверия руководства разведки – нет! – перед нами признак священного для всех спецслужб принципа ротации кадров, призванного систематически проверять сотрудника и направлением к новому месту службы разрывать возможно существующие коррупционные или шпионские связи. Кривицкий много и успешно поработал в Европе на ниве промышленного шпионажа, и по новому месту службы его знания были весьма полезны.

На должности директора института Кривицкий пробыл немногим более полутора лет, и в конце 1934 года было решено возвратить его на оперативную работу «за кордон».

Он выехал в Гаагу – теперь уже с женой и маленьким сыном – где открыл антикварный магазин, специализировавшийся на торговле старыми книгами и письменными раритетами. Истинная же цель пребывания заключалась в том, чтобы восстановить прежние агентурные связи в Западной Европе и обзавестись новыми. Прикрытие было великолепным – Кривицкий получил возможность ездить по всей Европе вплоть до Балкан, и наличие солидного бизнеса с большими оборотами прекрасно объясняло его появление в разных странах и встречи с большим количеством людей.

В ходе этой командировки, затянувшейся почти на 3 года, Вальтер сумел найти выходы на одного из самых влиятельных и информированных агентов советской разведки – французского политика левых взглядов Пьера Кота – и завербовать его. Кот сделал прекрасную карьеру и занимал министерские посты в нескольких правительствах Французской республики.

Пьер Кот, министр авиации в нескольких французских правительствах. Агент советской военной разведки, завербованный Кривицким и им же разоблачённый после бегства.

И, в общем-то, всё в жизни и работе Кривицкого складывалось весьма и весьма неплохо до 1937 года, когда в центральном аппарате Наркомата обороны началась чистка, призванная удалить из ведомства троцкистов или сочувствующих им. Кривицкий был отозван и некоторое время пробыл в Москве в «подвешенном» состоянии. Проверку он, впрочем, прошёл без сучка без задоринки, и летом того же года его вернули на работу в Гаагу.

Тем не менее увиденное и услышанное в Москве его очень напугало. Он осознал, что неприкасаемых в партии большевиков больше нет и прежние заслуги не являются гарантией от преследования в будущем.

Его тягостные размышления полностью разделял старый товарищ по разведывательной работе Игнатий Рейсс, с которым Кривицкий несколько раз встречался после возвращения из Москвы. В какой-то момент Рейсс принял решение стать «невозвращенцем», то есть сбежать со службы, и предложил Кривицкому сделать это вместе. Вальтер отказался. Рейсс же не просто сбежал, а написал «открытое письмо Сталину», один экземпляр которого передал в Москву по линии разведки, а другой – европейским троцкистам, которые предали его гласности, опубликовав в своём журнале.

Как несложно догадаться, реакция Москвы оказалась быстрой и предельно жёсткой.

Руководство военной разведки передало Кривицкому приказ ликвидировать Рейсса.

Кривицкий, зная, как можно отыскать Рейсса, направил тому письмо, в котором предупредил о развернувшейся охоте за его головой. В начале октября, приехав во Францию по делам, никак не связанным с Рейссом, Вальтер встретился с одним из агентов. Тот огорошил его, показав письмо, которое Кривицкий направил Рейссу. Агент вернул письмо Кривицкому и пообещал никому не говорить о его неудачной попытке предупредить предателя, но Вальтер понял, что теперь ему осталось недолго работать за границей. Члены его сети обязательно передадут в Москву информацию об утрате доверия руководителю – для таких сообщений предусмотрены специальные запасные каналы связи, которые резидент неспособен перекрыть – а значит, отзыв в Советский Союз и казнь – это всего лишь вопрос времени.

Возвратившись в Гаагу, Кривицкий собрал все деньги и ценности, какие смог, и вместе с женой и сыном исчез 7 октября 1937 года.

Он приехал на Лазурный берег, где его надёжнейший агент Пауль Воль (Paul Wohl), арендовал для него виллу. Воль также выправил беглому разведчику и его жене новые документы. При этом Воль понимал, что сильно рискует, помогая «невозвращенцу», и если только его содействие станет известно, то жизнь его не будет стоить и ломаного гроша. Он решил также перейти на нелегальное положение. Уволившись из министерства транспорта Франции, где он работал аналитиком, Воль устроился внештатным корреспондентом в редакцию чешской газеты и заявил о готовности отправиться в США за свой счёт. Получив от редакции командировочные документы, Пауль прибыл в Соединённые Штаты и занялся подготовкой базы для приёма Кривицкого и его семьи. К концу осени 1938 года всё вроде бы было готово, и 5 ноября 1938 года Кривицкий с членами семьи поднялся на борт лайнера «Нормандия», который и доставил их в гавань Нью-Йорка.

Однако по прибытии выяснилось, что ситуация развивается в нежелательном для беглецов русле. Иммиграционная служба поместила семью Кривицких в «карантинный отстойник» на острове Эллис и не разрешила пройти таможенный досмотр. Дело явно грозило принудительным выдворением, но Воль сумел заинтересовать влиятельных американских журналистов «особо информированным источником» из Советского Союза. Один из известнейших нью-йоркских журналистов Дэвид Шуб сумел добиться разрешения выпустить Кривицкого с острова Эллис, дабы тот мог некоторое время пожить в Нью-Йорке и написать 2 статьи о европейской политике и обстановке в СССР.

При этом жена и сын Вальтера продолжали оставаться в «карантинном центре».

Кривицкий и Воль поселились в небольшой квартире в доме №600 по Западной 140-й стрит (West 140-th Street). Там они написали 2 объёмные статьи, посвящённые обзору обстановки в Советском Союзе, и передали их Шубу. Тот до такой степени впечатлился материалом, что сообщил по своим каналам конгрессмену Мартину Дайсу-младшему (Martin Dies, Jr.) о появлении в США совершенно уникального источника информации о Советском Союзе и международном коммунистическом движении. Дайс, возглавлявший Комитет Палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности (Un-American Activities) чрезвычайно заинтересовался услышанным. Он вмешался в судьбу Кривицкого, в результате чего его жена и сын получили возможность покинуть остров Эллис и остаться на жительство в Нью-Йорке.

Мартин Дайс, конгрессмен от Техаса, оставил заметный след в истории США. Во главе парламентского комитета, получившего название «Комиссия Дайса», он активно расследовал подрывную деятельность коммунистов, троцкистов, нацистов и анархистов на территории США. Попутно не забывал о феминизме и нудизме – да-да, упоминание нудизма – это не шутка! Он приветствовал депортации этнических японцев из американских городов и считал репрессии в их отношении недостаточными. Агентов Коминтерна, Советского Союза и фашистской Германии он находил везде, где только начинал искать. В середине 1950-х годов Дайс открыто призвал власти Техаса не подчиняться решениям федерального Верховного суда, требовавшим безусловной десегрегации американского общества. Это был очень своеобразный человек, и просто удивительно, что в России хорошо знают о Маккарти и «маккартизме», а вот о Мартине Дайсе абсолютное большинство эрудированных людей даже понятия не имеет.

Получив вид на жительство в США, Вальтер Кривицкий продолжил свои занятия журналистикой. Он подготовил несколько статей, содержавших не только описание политической истории Советского Союза, но и ряд внешнеполитических прогнозов. В частности, он указал на возможность в ближайшем будущем советско-немецкого альянса и предупредил о возможных мероприятиях по развалу троцкистского движения, которое представляло эффективную альтернативу сталинской внешней политике.

Кроме того, Кривицкий написал книгу «Я был агентом Сталина». Автор не считает нужным давать этой книге какую-либо характеристику, поскольку она доступна сейчас в Сети и любой желающий может углубиться в её изучение самостоятельно.

Следует лишь отметить, что литературные экзерсисы бывшего резидента советской военной разведки не прошли незамеченными местными властями, и потому не следует удивляться тому интересу, который Кривицкий стал вызывать к себе после августа 1939 года. То есть после заключения «пакта Молотова-Риббентропа» и начала Второй Мировой войны. Во второй половине сентября и в начале октября 1939 года с Кривицким несколько раз встречался главный следователь «Комиссии Дайса» Джеймс Мэттьюс (J. B. Matthews), который согласовал с ним перечень вопросов, о которых Кривицкий мог бы и желал сообщить комиссии. Мэттьюс сошёлся с Кривицким, который в общении, по-видимому, был человеком очень приятным и деликатным – они вместе несколько раз ездили из Нью-Йорка в Вашингтон и обратно. Остаётся добавить, что Мэттьюс явился именно тем человеком, который первым идентифицировал тело Кривицкого в морге ещё до того, как в Вашингтон прибыли адвокат Уолдмен и вдова перебежчика.

11 октября 1939 года Вальтер появился перед членами «Комиссии Дайса» и своих показаниях, продолжавшихся более 6,5 часов, рассказал многое об антиамериканской деятельности Коминтерна и советской разведки, а также об оперативных приёмах и тактике советских спецслужб. В самом начале он признал, что не является экспертом по США, поскольку область его профессиональных интересов была сосредоточена на нелегальной работе в Западной Европе, а потому его информированность о работе в Соединённых Штатах имеет отрывочный характер. Тем не менее наговорил он немало, что легко объяснимо – Кривицкий был очень неглуп и, безусловно, хорошо информирован по самому широкому кругу вопросов.

Американские газеты не оставили без внимания появление перед Комиссией Палаты представителей по антиамериканской деятельности генерала советской военной разведки. Связанных с этим публикаций во второй декаде октября 1939 года было очень много. Разумеется, они были неполны, поскольку заседание проводилось в закрытом режиме, но даже свободный пересказ показаний Кривицкого произвёл на американских обывателей чрезвычайно сильное впечатление.

В частности, бывший резидент советской военной разведки рассказал о тайной операции по изготовлению фальшивых долларов и их обмене в различных частях мира – в Европе, на Кубе, в Бразилии. Полученные средства должны были использоваться для оперативной работы, а также закупок оборудования, необходимого для индустриализации.

Кривицкий сообщил членам комиссии о существовании в ближайшем окружении президента Рузвельта нелегального агента советской разведки, хотя и признался, что не в состоянии назвать его имя и должность. Также он рассказал, что советский посол в Вашингтоне Уманский в действительности является сотрудником разведки, действующим под дипломатической «крышей». По его словам, он свёл короткое знакомство с Уманским ещё в 1920-х годах, когда тот служил дипкурьером – они вместе проживали в московской гостинице «Люкс».

Значительную часть своего выступления перед членами Комитета Кривицкий посвятил ответам на вопросы, связанные со спецификой работы советских разведывательных и контрразведывательных органов, организацией слежки и противодействию ей, проверочными и обеспечительными мероприятиям при работе с агентурой, организацией системы явочных квартир, телефонов, почтовых ящиков и так далее и тому подобное.

Надо сказать, что рассказы такого рода «заходили» западным и американским обывателям на «ура!». В те годы советская разведка действительно могла считаться одной из лучших в мире, и абсолютное большинство простых людей не без оснований воспринимало слова Кривицкого как неслыханные, прямо-таки фантастические откровения. Вальтер в 1939 году написал и опубликовал книгу «Внутри сталинской спецслужбы», которая также издавалась под названием «Я был агентом Сталина». Книга вышла как в США, так и в европейских странах весьма неплохими тиражами, что сулило – по крайней мере потенциально! – решение материальных проблем автора.

И вот теперь Вальтер Кривицкий выстрелил в собственную голову в номере отеля «Беллвью»! Действительно ли это сделал именно он, и если да, то какова причина такого поступка?

Поздним вечером 10 февраля в Вашингтон прибыл адвокат Луис Уолдмен. Но не он один! В столице появился также Пауль Воль – тот самый агент Кривицкого, вернее, бывший агент, что помогал ему перебраться в США.

Эта интересная фотография, воспроизведённая многими американскими газетами, сделана поздним вечером 10 февраля 1941 года. Мужчина на первом плане, разговаривающий с журналистами – это адвокат Уолдмен, приехавший в Вашингтон из Нью-Йорка, а представительный джентльмен в очках на заднем плане – это Мэттьюс, главный следователь «Комиссии Дайса». Снимок сделан рядом с моргом, в котором находилось тело Кривицкого.

Воль рассказал весьма интересные детали своих отношений с бывшим шефом, о которых тогда не знал никто, кроме него и покойного. Выяснилось, что, несмотря на по-настоящему дружеские отношения и нерушимую преданность друг другу, расстались они очень нехорошо. Дело заключалось в том, что за первые 2-е статьи, написанные в доме №600 по Западной 140-й стрит (West 140-th Street) Кривицкий получил 4750$ и… не дал товарищу ни цента. А за третью статью ему был выплачен гонорар в 2 тыс.$, и из этих денег Воль также не получил никаких выплат. И всё это вероломство имело место после того, как Кривицкий на протяжении почти 2-х лет клялся Волю в том, что они будут вместе вести дела и делить заработанные деньги пополам.

Каково?!

Во время разговора с прокурором Карраном бывший чиновник французского министерства транспорта едва не расплакался от обиды. Чтобы скрыть тремор, он сцепил руки и заявил прокурору: «В течение двух лет Кривицкий всегда говорил о наших планах, наших проектах. Это продолжалось ровно до того дня, когда он получил первый существенный чек от Исаака Дона Левина. Потом вдруг это были мои планы, мои проекты. Кривицкий делился со мной всем, пока у него ничего не было». («For two years Krivitsky always spoke of our plans, our projects. It lasted exactly until the day when he received the first substantial check from Isaac Don Levine. Then, suddenly, it was my plans, my projects. Krivitsky shared everything with me as long as he had nothing»)

Генерал советской разведки банально «кинул» своего ближайшего товарища и помощника. И свои действия он объяснил Паулю предельно просто: мол, жена запретила мне давать тебе деньги, поскольку ты жил за наш счёт во Франции, и потому морального права что-либо требовать от нас у тебя нет.

Нельзя не признать того, что суммы, полученные Кривицким за газетные публикации, были очень велики. Сугубо для правильной ориентации в ценах того времени можно сказать, что во второй половине 1930-х годов новенький «шевроле» в минимальной комплектации стоил от 440$, а в максимальной – до 780$. То есть генерал на свои гонорары мог купить небольшой таксопарк!

После довольно долгих уговоров в надежде решить миром проблему с разделом гонораров, Воль понял, что Кривицкий совершенно недоговороспособен и делиться не намерен. Тогда он пригрозил взыскать деньги по суду, и шансы на это, надо признать, он имел весьма неплохие, поскольку некоторые американские журналисты и редакторы были в курсе его договорённостей с Кривицким. Последний, услыхав об угрозе судебной тяжбы, постарался замять дело, для чего направил на переговоры с Волем своего адвоката Уолдмена.

Последний поставил перед Паулем Волем весьма неприятную дилемму – либо тот соглашается на мировую и получает 1,2 тыс.$ компенсации, либо Уолдмен возбудит гражданский процесс и добьётся аннулирования его деловой визы. Уолдмен имел серьёзные связи в политических кругах, и Воль не сомневался в том, что будучи евреем, числящимся внештатным корреспондентом некоей газеты из оккупированной Чехословакии, не сможет противостоять в суде такому человеку. После непродолжительных раздумий он подписал мировое соглашение и, получив обещанную сумму, вычеркнул Кривицкого из числа людей, которым при встрече мог бы подать руку.

Если бы показания Пауля Воля оказались этим исчерпаны, то следовало бы признать, что они ничего полезного расследованию смерти Кривицкого не дали. В конце концов, нечистоплотностью в финансовых делах в Америке удивить сложно. Однако самая интересная часть показаний Воля началась после того, как он закончил своё повествование о разрыве отношений с Вальтером Кривицким.

Воль сообщил, что 7 января 1941 года он увидел в Нью-Йорке некоего Ганса Брюсса – очень опасного человека, работавшего на советскую разведку и выполнявшего по её поручению заказные убийства. Или ликвидации, если угодно. Воль знал этого человека – именно поэтому он и сумел его опознать! Брюсса, голландского подданного, завербовал Кривицкий, который сделал его своим шофёром и порученцем. На протяжении нескольких лет Брюсс и его жена проживали по тому же адресу, что и семья Кривицкого.

Последние занимали в Гааге 3-этажную квартиру, и чета Брюссов размещалась в 2-х комнатах на 1-м этаже. Ганс исполнял обязанности шофёра Кривицкого, его телохранителя в поездках и охранника дома, когда семья Кривицких проживала в Гааге, супруга Ганса ходила по магазинам, занималась приготовлением пищи, уборкой и выполняла разнообразные мелкие поручения. В общем, Брюссы были при Кривицких в положении домашней обслуги, но при этом Ганс активно участвовал в разведывательной работе и неоднократно убивал людей по приказу своего шефа.

Ганс Брюсс. В прошлом порученец Кривицкого, его особо доверенное лицо, шофёр, телохранитель и убийца. По мнению Пауля Воля, после бегства Кривицкого именно Брюсс должен был выследить и ликвидировать своего бывшего шефа.

Сообщение звучало интригующе, но рождало вполне оправданный встречный вопрос: не мог ли Пауль Воль ошибиться и принять за ужасного Ганса Брюсса другого человека? Воль категорически отвергал такую возможность. По его словам, Брюсс имел очень высокий рост – 194 см – и в реалиях того времени это можно было считать особой приметой. Кроме того, Воль хорошо рассмотрел предполагаемого Ганса, поскольку тот стоял на перекрёстке и дожидался переключения светофора. Пауль в деталях описал его пальто – оно имело рукава «реглан» и немного контрастные борта (ткань с внутренней стороны, но не подкладка) – а также брюки и обувь. В руках Брюсс держал тёмно-коричневый кожаный портфель и выглядел весьма элегантно, как настоящий бизнесмен.

Хотя Воль расстался с Кривицким совсем нехорошо, он испытал тревогу за его судьбу и посчитал необходимым сообщить генералу о тревожной встрече. Однако напрямую он этого сделать не мог, поскольку не знал, как отыскать Кривицкого. Поэтому Пауль Воль связался с Сюзанной Ла Фоллетто (Suzanne La Folletto) – той самой женщиной, которой была адресована 3-я из записок, найденных в вещах Вальтера.

Об этой женщине покуда ничего ещё не было сказано ни слова, что легко объясним: она в истории жизни и смерти Кривицкого – персонаж совершенно проходной. Сюзанна Клара Ла Фоллетто родилась 24 июня 1893 года в семье американского конгрессмена Уильяма Ла Фоллетто. Её дядей являлся Роберт Ла Фоллетто-старший, лидер Прогрессивной партии, которая пыталась разрушить политическую дихотомию США, заключавшуюся в том, что политику страны определяли всего 2 буржуазные партии очень схожей идеологической направленности – Демократическая и Республиканская.

Как мы знаем из истории США, ничего из подобных замыслов не вышло, и Прогрессивная партия быстро превратилась в маргинальное течение, вернее, туда её вытолкнули политические противники, но Сюзанна активно участвовала в феминистском движении и на протяжении нескольких десятилетий являлась довольно заметной политической фигурой.

Казалось бы, какая может быть связь между бывшим резидентом советской военной разведки и политиком-феминисткой, стоящей на позициях Прудона и негодяя Каутского?

Сюзанна Ла Фоллетто не являлась коммунисткой, но, безусловно, могла считаться политическим деятелем левой ориентации.

Связь между ними существовала непосредственная, и притом весьма доверительная. Сюзанна привлекла внимание Кривицкого своим участием в комиссии, «допрашивавшей» Льва Троцкого летом 1937 года. Это вообще неизвестная абсолютному большинству современных отечественных коммунистов история, которую надо бы рассказать, но это сильно уведёт настоящее повествование в сторону. Автор лишь скажет – максимально лаконично – о том, что в апреле 1937 года из-за поднявшейся в Советском Союзе волны репрессий и обвинений троцкистов во всех мыслимых и немыслимых грехах в международном левом движении оформилась идея «дать слово Троцкому». Автор умышленно взял это словосочетание в кавычки, поскольку перед нами эдакая самодостаточная метафора, которую нельзя понимать буквально и при этом нельзя разделять на части. Смысл инициативы заключался в том, что некие уважаемые международным левым движением авторитеты должны будут «допросить» Троцкого, дабы предоставить ему возможность ответить на обвинения, выдвинутые в его адрес Сталиным.

Полный бред, конечно же, но леваки по всему миру эдакую бредятину проглотили и попросили добавки, уж простите автору этот низкий слог!