Если до этого тов. Рублев всюду кричал, что врачи – злодеи и т. д., то в данном случае он поступил как человек, слепо выполняющий указания. Я лично думаю, что он и тов. Панкратов могли выполнить, не задумываясь, любое указание Берия, поскольку при всех начальниках они приспосабливались и оставались на своих местах.
В тот же день тов. Рублев нам, следователям, сказал, что это «поворот в карательной политике», «мы не можем держать в тюрьмах интеллигенцию», что «освобождение врачей – дело большой политики» и т. д. При этом он ссылался на слова Берия.
Мы, маленькие рядовые работники, были растеряны. Некоторые эти указания выполняли добросовестно, а многие сомневались в них, но и не решались пойти жаловаться на неправильность этих действий, частью боясь за себя, а частью считали, что пойти не к кому, поскольку Берия считался «вторым человеком в правительстве» и был членом Президиума ЦК.
14 марта мы выехали в тюрьмы «допрашивать арестованных», и только некоторые из них, сообразив, в чем дело, отказались от своих показаний, а большинство по-прежнему подтверждало.
На второй день т[ак] называемая] комиссия в составе Влодзимирского, Козлова, Захарова и Ливанова потребовала от нас справки по делам, какие материалы конкретно имеются на каждого из арестованных для доклада руководству министерства. Мы эти справки добросовестно составили. Однако наш труд пропал даром, так как составленные нами документы никуда не пошли. С этого же дня нам запретили допрос арестованных, которых без участия следователей стали вызывать названные члены комиссии. Как их допрашивали, может свидетельствовать следующий факт.
Полковники тов. Козлов и Захаров вызвали жену арестованного Вовси, которая полностью подтверждала свои показания. Они предложили ей «пойти продумать».
Но и на втором допросе она говорила по-прежнему. Это, очевидно, не удовлетворяло тов. Козлова и Захарова. Вызвав ее в третий раз, они решили сделать ей свидание с мужем, который убедил жену отказаться от своих показаний.
Более того, арестованная Вовси В. из тюрьмы передала записку на имя тов. Захарова, в которой писала ему, что она старалась, по возможности, выполнить его задание. Если же что-либо ему не понравится в ее собственноручных показаниях, то по его указанию она перепишет их в нужном для него направлении.
Примерно так же вызывали и других арестованных по нескольку раз, причем беседа с ними нигде не протоколировалась, чем грубо нарушались нормы УПК и решения ЦК КПСС.
В результате нашего возмущения такими действиями со стороны комиссии, чинившей беззаконие, занявшей дискриминационную позицию по отношению к следователям, по совету ряда товарищей следователь тов. Серегин, ведший дело Вовси В., пошел на прием к Кобулову и высказал общее мнение по этому вопросу. Кобулов не стал разговаривать с ним, а послал тов. Серегина к Влодзимирскому, который обещал разобраться. В результате этого ограничения были отменены и следователей допустили к участию в допросе арестованных комиссией. Однако запрет о самостоятельном вызове арестованных все же оставался до их освобождения.
Как допрашивала комиссия в присутствии следователей, свидетельствует следующий факт.
Арестованную Жарковскую Т. С. вызвали к себе на допрос Захаров и Ливанов. Я при этом присутствовал даже без права совещательного голоса. Они начали с того, что она «оговорила профессора Когана», «в ее практической работе были ошибки, а не вражеская работа» и т. д. Увидев, что Жарковская продолжает настаивать и говорить о своем преступном лечении тов. Подвойского и Семашко, а также враждебных выпадах Когана против тов. Маленкова, Захаров, прервав ее, заявил: «Вас били?», на что изумленная арестованная задала ему вопрос: «А разве в органах МВД бьют?». Так повторял он свой, я бы сказал, явно провокационный вопрос трижды. В результате ему удалось убедить Жарковскую в ошибках, но о вражеских высказываниях Когана она продолжала подтверждать до самого своего освобождения.
В ходе следствия, до прихода в МВД Берия, наряду с допросами арестованных для подтверждения их вражеской деятельности проводились экспертизы, в состав комиссий которых назначались заслуженные деятели медицины – профессора Удинцев, Булатов, Готовский и др. Им давались для объективности фотокопии историй болезни без указания фамилии пациента (имелись в виду Димитров, Подвойский и др.). Тщательно анализируя их, эксперты без всякого воздействия со стороны следствия, поскольку занимались этим другие люди, подтверждали преступное лечение со стороны врачей ответственных государственных деятелей.
Для того чтобы разбить доказательства виновности врачей, комиссия занялась обработкой экспертов, которых вызывали и вдалбливали им, что будто бы они дали ошибочное заключение. Эксперты долгое время не соглашались, но, наконец, не выдержали и согласились с комиссией, изменив своему назначению – полнейшее беспристрастие и объективность в выводах.
Незадолго перед освобождением у Кобулова собрались руководящие работники следствия, которым он, по словам тов. Рублева, заявил, что некоторых врачей в другое время мы бы и не освободили, а теперь нужно освободить. Следовало бы сейчас спросить Кобулова, на какое время он намекал.
В постановлении об освобождении врачей комиссия явно с преувеличением составила сам текст этого документа и написала то, чего в действительности не было.
После освобождения врачей в передовой статье газеты «Правда» было указано, что Михоэлс был оклеветан. На самом деле это не так. На него имелись серьезные агентурные и следственные материалы, свидетельствующие о его вражеской деятельности против Советского государства.
Я лично намеревался пойти к тов. Маленкову или тов. Ворошилову, с тем чтобы рассказать им о том, что я не верил в правильность освобождения ряда врачей.
Более того, я говорил следователям Пыренкову, Зотову, Смирницкому и другим, что этот факт освобождения интуитивно вызывает у меня недоверие к Берия. Это мое убеждение основывалось еще и на том, что в 1938 году, с приходом Берия, освобождали арестованных поголовно. В результате выпустили ряд врагов, и потребовалось вмешательство в декабре 1938 года товарища Сталина, чтобы приостановить эти безобразия и подходить к разбору следственных дел со всей объективностью.
Однако я виноват в том, что своих сомнений не довел до сведения ЦК. Но это объяснялось тем, что я лично боялся, как бы мое заявление не расценили как намерение в покушении на единство среди руководителей КПСС, поскольку Берия на похоронах товарища Сталина фарисейски говорил об этом, а предвидеть события я был не в состоянии. Но до сих пор я глубоко убежден, что некоторые из освобожденных врачей являются врагами.
Может быть, арест их сейчас нецелесообразен, но за ними нужно осуществлять повседневный контроль, и всех их взять в самую активную агентурную разработку.
Заканчивая свое мнение по делу врачей, считаю, что Прокуратура Союза знала обо всех недостатках и нарушениях законов в органах МГБ, но должным образом не реагировала на это и своевременно не сигнализировала в ЦК КПСС.
II. Дело Шварцмана
По указанию ЦК КПСС в июле 1951 года был арестован бывший заместитель] начальника следчасти Шварцман, который на допросах в прокуратуре в своих собственноручных показаниях говорил, что он входил в заговор против русского народа, возглавляемый Берия. При этом называл в числе участников ряд сотрудников МГБ.
Однако его показаниям никто значения не придавал, и они не докладывались в ЦК, а принимались все меры к тому, чтобы Шварцмана сделать сумасшедшим. В этих целях его шесть раз посылали на экспертизу в Научно-исследовательский институт судебной психиатрии имени профессора] Сербского, но в каждом случае он признается вменяемым и полностью подтверждает свои показания. Вместо того чтобы развернуть эти показания, Шварцмана всячески заставляли отказаться от них.
Лиц, арестованных после Шварцмана (я имею в виду Белкина, Райхмана, Иткина и др.), связанных с ним по вражеской деятельности, не допрашивали об этом, а ограничивались националистическими взглядами. С приходом Берия их всех освободили и устроили на руководящие посты в МВД. В то время как их нельзя было допускать до работы в органах на пушечный выстрел.
Так, например, двоюродная сестра Райхмана работала в американском посольстве и ведала там картотекой на советских генералов.
Я бы мог привести и другие факты, когда Берия и его, очевидно, единомышленники неправильно освобождали арестованных, являвшихся врагами нашего государства. По моему глубокому убеждению, все это делалось неспроста. На мой взгляд, надо пересмотреть дела на освобожденных Белкина, Иткина, Свердлова и других, следствие по которым велось в следчасти.
Мне известно лишь, что их освобождение вызывало и вызывает возмущение следователей, проводивших расследование по их делам, но почему-то, хотя бы теперь, сообщить об этом не решаются или боятся за себя. Можно вызвать и спросить тов. Самарина, Мотав кина, Пичугина, Ожерельева и др.
III. Подбор и расстановка кадров
В период, когда был министром тов. Игнатьев, для укрепления аппарата МГБ СССР ЦК КПСС прислал на работу многих партийных работников, которые с приходом Берия были изгнаны из центрального аппарата МВД. На их место Берия стал тащить своих, довольно сомнительных людей, часть из которых была арестована и освобождена им из-под стражи.
Так, например, арестовывавшийся Шлюгер за провокационные методы работы, в результате чего было допущено на деньги органов и по их заданию кощунство над памятью товарища Сталина, был освобожден и назначен на должность помощника начальника инспекции при министре. Начальником же в этой инспекции являлся упомянутый выше Райхман, которому полностью была передоверена подборка кадров в инспекцию. Надо думать, что он подобрал себе кадры.
На должность одного из начальников отдела 4-го управления был притащен некий Литкенс, который в прошлом в центральном аппарате сфальсифицировал агентурное дело на т[ак] называемую] «Молодежную организацию» до сотни человек.
Должность начальника следчасти занял личный дружок Кобулова Влодзимирский, на которого имелось дело-формуляр с различными агентурными данными.
Подобные факты можно было бы продолжить.
Вместо выдвижения молодых работников, действительно достойных сотрудников, Берия и его компания потащили своих людей по признаку землячества и старого знакомства, которые уже в течение ряда лет оторвались от агентурно-оперативной работы. Они за это время скомпрометировали себя.
Так, назначенный министром внутренних дел Украины Мешик еще в 1951 году проходил по показаниям Салиманова как совершенно разложившийся элемент. Министр Грузии Деканозов был уволен с работы из МИДа за морально-политическую неустойчивость.
Выдвигая своих единомышленников и подхалимов, в то же время бывшие руководители МВД приняли все меры к увольнению из органов рядового преданного партии состава работников под видом сокращения штатов. Если же вдуматься и проанализировать, на каких участках работы было произведено сокращение, то появляется ряд недоуменных вопросов.
Так, по указанию ЦК КПСС был создан отдел по обслуживанию медицины – он сокращен до отделения не более 10 человек на весь Советский Союз. Таким же путем был сокращен отдел по разработке еврейских буржуазных националистов. Да и вообще проводилась линия, будто бы евреи не ведут вражеской работы, и никто из них националистом не является.
Далее, до минимума сократили следственные отделы управлений, а Кобулов на одном из совещаний заявил, что будто бы скоро следственные отделы будут вообще упразднены, поскольку следствием станут заниматься сами оперативные работники, непосредственно проводившие агентурную разработку того или другого лица.
На мой взгляд, эта явно вражеская установка была осуждена решением ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17 ноября 1938 года. На самом деле, как может объективно вести оперработник следствие, если он сам разрабатывал и крайне заинтересован, коли посадил человека, всеми правдами и неправдами осудить его. Такие случаи уже имели место в работе органов МВД и ни к чему другому, как вредным последствиям, они не приводили.
Под видом сокращения штатов руководители следственных отделов постарались оставить в отделах своих приближенных, не считаясь с деловыми качествами работников. Выводили за штаты лиц, имеющих высшее юридическое образование.
Так, тов. Рублев оставил за штатами тов. Зотова, который всегда вел самые сложные и серьезные дела.
Были случаи приема сотрудников в нарушение финансовой дисциплины. Так, по звонку Кобулова Б. в 1-е Главное управление была принята Скобцова, ранее уволенная из органов и получившая выходное пособие 15 тысяч рублей, которые не сдала обратно только лишь потому, что ее муж – приятель Кобулова, совместно работавший с ним в ГУСИМЗе. Таких немало, а хороших работников увольняли или оставляли за штатами, говоря: находите себе место сами.
Так, довольно толковый работник Андреев Валентин, разоблачивший злодеев, предавших молодогвардейцев, вот уже два месяца за штатом, не получая денег. Много работников находятся не в лучшем положении.
Не лучше дело обстоит с материальным обеспечением сотрудников МВД. Все льготы, которыми они пользовались по сравнению с военнослужащими, отменены, а выполнять по важности работу приходится не меньше.
В течение только одного года сотрудников МВД лишили выплаты за звание, пайковых (при тов. Игнатьеве) и выплаты за секретность (при Берия). Все сотрудники только и живут мыслью, когда эти льготы возвратят обратно. Чтобы далеко не ходить за примером, приведу себя.
Я получаю на руки без вычетов 2000 рублей при наличии семьи в 8 человек (жена, мать и пятеро детей). Плачу за квартиру и услуги 200 рублей, 1500 – на питание (50 рублей на день, на человека по 6 рублей). Остается 300 рублей, которые расходуются для выплаты на лечение больной дочери. На обувь, одежду жены и детей, я не говорю о себе, ничего не остается. Не приходится думать о посещении театра, кино и т. д.
В таком положении немало работников, а руководители управлений и отделов получают большие ставки, и им о положении рядового состава думать нечего. К тому же поднять такие вопросы они не в состоянии.
До войны у нас была солидная выплата за выслугу лет – после 12 лет – 50 %. Почему не восстановить ее? Это в какой-то мере компенсировало бы сотрудников МВД, а для государства меньшие затраты. К тому же старые работники как-то выделялись бы, и не было бы существующей теперь уравниловки.