– Чтой-то батюшка, куда это? – спросила та его.
– Матушка не так здорова.
– А! – произнесла старушка, как видно, совершенно приняв в уважение подобную причину.
Александр сел в коляску.
Кучер Фома и гайдук Петр были мрачны.
Они никак не ожидали, что барин так скоро уедет с праздника, а потому не успели еще обойти деревню и закатить хорошенько.
– Когда ж на поседки-то? – крикнул александру с балкона Иона Мокеич.
– После как-нибудь, – отвечал тот и велей скорей ехать.
«Что ж это такое?» – рассуждал он сам с собою, проезжая довольно темным лесом.
Он очень хорошо понимал, что был в самом аристократическом деревенском кругу.
«Или они глупы, или я!» – решал он мысленно.
Они! – позволяем мы себе успокоить молодого человека.
11. Иона Мокеич дома.
Александр, не зная, чем себя занять, начал беспрестанно думать о красивой женщине, виденной им на базаре в Дубнах. Раз, после обеда, он вдруг надел на себя полный охотничьий костюм, велел оседлать себе лошадь и поехл к Ионе Мокеичу.
Циник жил от них верстах в десяти.
Въехав в перелесок и подъезжая к одному из овражков, Александр стал попридерживать своего довольно сердитого коня. Тот от этого еще больше и красивее стал раскидывать свои передние ноги. Когда надобно было подниматься из оврага, Александр вдруг опустил поводья, нагнулся над седлом и, крикнув, выхваил свой охотничьий нож и понесся марш-марш! Потом вдруг опять останавливал лошадь сразу и снова несся. В эти минуты он воображал себя черкесом – доказательство, что еще был молод душою.
Дмитровка – жилище Ионы Мокеича – находилось в сельце, состоящем из нескольких домов бедных дворян. Его же собственно усадьба отделялась от прочих высоким тыном и отличалась довольно большим садом, в котором прятался хоть и низенький, но довольно широкий дом, и оттого несколько таинственною наружностью как бы говорил, что он заключает в себе хоть и старого, но великого грешника.
Иона Мокеич увидал Александра еще из окна.
– А, солнышко, красное! – сказал он, отворяя ему двери.
Сам он был одет в каких-то турецких шароварах, в туфлях и ермолке.
Александр был в первый еще раз у него в доме.
– Это вот моя гостиная, а это моя пустынническая спальня, – говорил Иона, вводя гостя в свое довольно уютное помещение. – А там, – продолжал он совершенно тем же тоном, показывая на заднюю половину дома: – там мой сераль.
– Сколько же жен у вас? – спросил Александр.
– Три всего… по состоянию, братец!.. Что делать, больше не могу, – отвечал Иона, пожимая плечами.
– Это что такое! – продолжал Александр, останавливаясь перед довольно большою, масляными красками написанною картиной, изображающей нагую женщину.
– Подарение твоего отца! – отвечал Иона Мокеич. – Этакого, говорит, сраму нигде, как у Ионы, в комнатах и держать нельзя! Но это, брат, что! А вот где штука-то! – прибавил он и, взяв Александра за руку, ввел в спальню и там показал ему уже закрытую занавеской картину.
Александр сейчас же отвернулся.
– Что за мерзость! – произнес он: – хоть бы вы рисовать-то велели получше, покрасивее, а то чудовища какие-то!
– По состоянию! – отвечал и на это Иона: – но что тут, друг сердечный, рисованье! – продолжал он: – одно только напоминание, а там уж, как это по-вашему, по-ученому сказать, добавлять надо своими фантазериями!
– А что ж мы на поседки едем? – спросил Александр.
– Непременно. Марфуша! – крикнул Иона Мокеич, приотворив маленькую дверь в соседнюю комнату: – дай-ка нам наливочки!
– Что! к чему это? после обеда!
– Наливки-то? Да ведь ее всегда можно; это не водка, – успокоил его Иона Мокеич.
Марфа, лет двадцати девка, с толстыми губами и грудями, принесла на подносе бутылку наливки и две рюмки, и все это поставила на стол.
– Честь имею рекомендовать; это главная моя султанша! – объяснил о ней Иона Мокеич.
Марфа при этом хоть бы бровью повела. Она, видно, совершенно привыкла к подобной рекомендации и с таким же лицом, с каким пришла, с таким и ушла.
– Какая женщина, у! – дополнил о ней еще Иона Мокеич.
– Вероятно! – подтвердил Александр.
– У!.. – повторил Иона и заставил Александра выпить рюмку наливки.
Тот выпил и чуть не выплюнул назад, говоря:
– Она совсем не подслащена!
– Совершенно! – подтвердил и Иона. – Сахар ведь искусственная вещь… букету уж при нем такого нет, а тут сама натура, как есть.
– Какой тут, чорт, букет.
– Нет, ты попробуй, выпей-ка еще одну, так и увидишь, что так надо.
Александр отнекивался было.
– Да полно, чтой-то, выпей!.. – произнес Иона, как бы несколько обидевшись.
Александр выпил и, в самом деле, не с таким отвращением.
– А что, мы скоро поедем на поседки? – сказал он.
В голове у него начинало пошумливать.
– Все надо, друг милый, по порядку, чинно, не торопясь, – отвечал Иона Мокеич; сам он пил уже четвертую рюмку. – Гаврюха, Гаврюха! – подкликнул он, стуча в окно, проходившего мимо высокго мужика.