Мещане

– Это даже наверное можно сказать! – подхватил тот с окончательно искаженным лицом. – Я на днях же переезжаю совсем туда!

– А вы? – обратился Тюменев к Меровой.

– Не знаю! – отвечала она.

– Конечно, переедет! Нельзя при таком положении дел жить на двух квартирах, – объяснил откровенно Янсутский и через несколько минут уехал вместе с Меровой.

Вслед за ним поднялся и доктор, получивший, по обыкновению, от Домны Осиповны десять рублей за визит, каковой платой он остался более чем когда-либо недоволен.

– Там банки лопаются, в которых теряешь последнее, а они платят все по десяти рублей! – проговорил он, садясь в карету и с досадою засовывая бумажку в карман.

Остаток вечера у Бегушева провели в разговорах о Хмурине.

– Его крах вас тоже, кажется, поразил? – спросил Тюменев графа Хвостикова.

– Очень!.. Я с ним большие дела имел! – отвечал тот, хотя в сущности он никаких с Хмуриным дел не имел, а получал от него иногда небольшие поручения, за которые и попадало ему рублей пятьдесят – сто.

Граф Хвостиков сидел после того около часа. Он все дожидался, не оставят ли его ужинать, но Бегушев не оставил, и граф, делать нечего, невесело простился и невесело побрел пешком на свою скудную квартиру.

По уходе его Домна Осиповна тоже начала собираться и сказала Бегушеву, что она забыла в его кабинете одну пещь. Бегушев понял ее и провел в свой кабинет. Там Домна Осиповна объявила ему, что ей целый вечер ужасно хотелось поцеловать его, что она и намерена исполнить, и действительно исполнила, начав целовать Бегушева в губы, щеки, глаза, лоб. Он никогда почти не видал ее такою страстною.

Домна Осиповна очень счастлива была, во-первых, тем, что муж уехал, а потом оттого, что она не попалась на хмуринских акциях.

Глава IV

Бегушев хоть и выздоровел совершенно, но сделался окончательно мрачен и угрюм характером: не говоря уже о постоянно и тайно питаемом презрении к самому себе, он стал к другим людям еще более подозрителен. Домна Осиповна в этом случае тоже не избегнула его взгляда, или, лучше сказать, этот взгляд Бегушев по преимуществу устремил на нее. Раз они ехали вместе в город. Проезжая мимо Иверской[38 - Иверская – часовня в старой Москве, в которой хранилась «чудотворная» Иверская икона божьей матери.], Бегушев сказал Домне Осиповне:

– Заедемте помолиться!

– Что за пустяки? – возразила она, будучи вполне убеждена, что Бегушев – совершеннейший богоотступник.

Тот посмотрел на нее сурово и вечером, когда Домна Осиповна приехала к нему, он ее спросил, почему она не хотела заехать помолиться.

– А разве ты желал этого?

– Желал.

– Для чего?

– Для того, что слез и горя там излито много, много горячих молитв вознесено к богу. В таких местах мне представляется, что самый воздух пропитан святыней и благочестием.

Домна Осиповна ничего не поняла из этих слов Бегушева.

– А в церковь вы иногда ходите? – выведывал он ее.

Домна Осиповна заметила это и сделалась осторожнее в ответах.

– Конечно, хожу! – отвечала она.

– Почему же вы церковь предпочитаете часовне?

– Ах, боже мой, в церкви нас венчают, причащают, крестят, отпевают…

Из такого мнения Домны Осиповны Бегушев заключил, что настоящего религиозного чувства в ней совсем не было и что она, не отдавая себе отчета, признавала религию только с формальной и утилитарной стороны, а это, по его мнению, было хуже даже, чем безверие нигилистов: те, по крайней мере, веруют в самый принцип безверия. Сам Бегушев, не признавая большой разницы в религиях, в сущности был пантеист, но вместе с тем в бога живого, вездесущего и даже в громах и славе царствующего любил верить. Представление это он вынес еще из детства: Бегушев вырос и воспитывался в благочестивом и нравственном семействе.

– А когда умирать придется, тут как? – вздумал он попугать Домну Осиповну.

– Умру, как и другие умирают, – отвечала она, даже рассмеявшись.

– А страх, что будет там, «в безвестной стороне, откуда нет возврата, нет пришлецов»?.. – прочитал ей Бегушев тираду из «Гамлета».

– Я никогда не думаю, что будет там, – объяснила с своей стороны Домна Осиповна, – скорее всего, что ничего! Я желаю одного: чтобы меня в жизни любили те люди, которых я люблю, и уважали бы в обществе.

«Идеал не высоконький!» – сказал сам себе Бегушев и в то же время решил в своих мыслях, что у Домны Осиповны ни на копейку не было фантазии и что она, по теории Бенеке[39 - Бенеке Фридрих Эдуард (1798–1854) – немецкий философ.], могла идти только до той черты, до которой способен достигать ум, а что за этой линией было, – для нее ничего не существовало.

Невдолге после этого разговора Домна Осиповна привезла Бегушеву довольно странную новость.

– Ты слышал, – начала она, едва успев усесться, – Янсутский бросил Мерову.

Бегушев первоначально выслушал это известие весьма равнодушно.

– Откуда ты это знаешь? – спросил он.

– Граф Хвостиков приезжал ко мне… Он в отчаянии и рассказывает про Янсутского такие вещи, что поверить трудно: конечно, Янсутский потерял много состояния в делах у Хмурина, но не разорился же совершенно, а между тем он до такой степени стал мало выдавать Лизе денег, что у нее каких-нибудь шести целковых не было, чтобы купить себе ботинки… Кормил ее бог знает какой дрянью… Она не выдержала наконец, переехала от него и будет существовать в номерах…

– Поделом! Не торгуй собой!.. – заметил Бегушев.

– Она не торговала собой… Янсутского Лиза любила, – это я наверное знаю!.. – возразила Домна Осиповна.

Бегушев молчал: ему казалось невозможным, чтобы какая-нибудь женщина могла любить Янсутского.

– Но тут интереснее всего то, – продолжала Домна Осиповна, – граф Хвостиков мне по секрету сказал, что Лизе теперь очень покровительствует Тюменев.

Бегушев встрепенулся.

– Как Тюменев? – воскликнул он. – С какой стати ему покровительствовать ей и в каком отношении?

– Деньгами, конечно, ей помогает!

– Но у него их вовсе не так много, чтобы он мог поддерживать постороннюю ему женщину!

– Может быть, она уж не совсем посторонняя ему женщина! Он давно влюблен в нее – с первой же встречи на обеде у Янсутского.

– Что вы такое говорите! Тюменев влюблен…

– По крайней мере, он здесь, в вашем доме, в маленькой гостиной, объяснялся Лизе в любви. Она перед отъездом в Петербург рассказала мне это.

Бегушев был окончательно сбит с толку.