Боярщина

– Кто вам сказал это, граф?

– Мои собственные наблюдения, милая Анна Павловна. Будьте со мною откровенны, признайтесь мне, как бы вы признались вашему отцу, который, помните, любил меня когда-то. Скажите мне, счастливы ли вы?

Анна Павловна начала колебаться: ей казалось, что граф говорил искренне, и слезы невольно навернулись на ее глазах.

– Я вижу, вы не любите мужа, и он вас не любит, – продолжал граф, едва скрывая внутреннее удовольствие.

Анна Павловна не могла долее воздержаться и зарыдала.

– Бедная моя, – говорил граф, – не плачьте, ради бога, не плачьте! Я не могу видеть ваших слез; чем бесполезно грустить, лучше обратиться к вашим друзьям. Хотите ли, я разорву ваш брак? Выхлопочу вам развод, обеспечу ваше состояние, если только вы нуждаетесь в этом.

– Граф, – возразила молодая женщина, – я должна и буду принадлежать моему мужу всегда.

Сапега увидел, что он слишком далеко зашел.

– По крайней мере позвольте мне участвовать в вашей судьбе, облегчать ваше горе, и за все это прошу у вас ласки, не больше ласки: позвольте целовать мне вашу ручку. Не правда ли, вы будете меня любить? Ах, если бы вы в сотую долю любили меня, как я вас! Дайте мне вашу ручку. – И он почти силой взял ее руку и начал целовать.

Внутреннее волнение графа было слишком явно: глаза его горели, лицо покрывалось красными пятнами, руки и ноги дрожали.

Анна Павловна заметила это, и неудовольствие промелькнуло по ее лицу. Она встала с дивана и села на кресло.

– О, не убегайте меня! – говорил растерявшийся старик, протягивая к ней руки. – Ласки… одной ничтожной ласки прошу у вас. Позвольте мне любить вас, говорить вам о любви моей: я за это сделаюсь вашим рабом; ваша малейшая прихоть будет для меня законом. Хотите, я выведу вашего мужа в почести, в славу… я выставлю вас на первый план петербургского общества: только позвольте мне любить вас.

Негодование и горесть изобразились на кротком лице Анны Павловны.

– Умоляю вас, граф, не унижайте меня; я несчастлива и без того! – сказала она, заливаясь слезами, и столько глубоких страданий, жалоб и моления, столько чистоты и непорочности сердца послышалось в этих словах, что Сапега, несмотря на свое увлечение, как бы невольно остановился.

В первый почти раз женщина не гневом и презрением, а слезами просила его прекратить свои искания, или, лучше сказать, в первый еще раз женщина отвергнула его, богатого и знатного человека. Он решился притвориться и ожидать до времени. «Ее надобно приучить к мысли любить другого, а не мужа, – подумал он, – а я ей не противен, это видно».

– Простите моему невольному увлечению и останемтесь друзьями, – сказал он, подходя к Анне Павловне и подавая ей руку.

Во весь остальной день граф не возобновлял первого разговора. Он просил Анну Павловну играть на фортепиано, с восторгом хвалил ее игру, показывал ей альбомы с рисунками, водил в свою картинную галерею, отбирал ей книги из библиотеки. Узнавши, что она любит цветы, он сам повел ее в оранжереи, сам вязал для нее из лучших цветов букеты, одним словом, сделался внимательным родственником и больше ничего.

Часу в шестом вечера Анна Павловна начала собираться домой. При прощании граф, как бы не могший выдержать своей роли, долго и долго целовал ее руку, а потом почти умоляющим голосом просил дать ему прощальный поцелуй.

На этот раз Анна Павловна исполнила его желание почти с неудовольствием. Провожая ее до крыльца, граф взял с нее честное слово приехать к нему через неделю и обещался сам у них быть после первого визита Задор-Мановского.

Анна Павловна уехала.

Граф остался один: наружное спокойствие, которое он умел выдержать в присутствии Мановской, пропало.

«Что это значит, – думал он, – она не любит мужа – это видно, почему же она отвергает и даже оскорбляется моими исканиями? Я ей не противен, никакого чувства отвращения я не заметил в ней… напротив! Если я круто повернул и если только это детская мораль, ребяческое предубеждение, то оно должно пройти со временем. Да и что же может быть другое? Уж не любит ли она кого-нибудь?»

На этой мысли граф остановился.

«Отчего я не узнал, – подумал он с досадой, – она начинала быть так откровенна. Но узнать ее любовь к другому от нее самой – значит потерять ее навсегда. Но от кого же узнать? Соседи… их неловко спрашивать». Граф вспомнил об Иване Александрыче и позвонил в колокольчик.

– Позвать Ивана Александрыча, – сказал он вошедшему лакею.

Не прошло секунды, Иван Александрыч был уже в гостиной. Он давно стоял у дверей и боялся только войти.

– Пойдем, Иван, в кабинет, – сказал граф, уходя из гостиной. Оба родственника вошли в знакомый уже нам кабинет. Граф сел на диван. Иван Александрыч стал перед ним, вытянувшись.

– Говори что-нибудь, Иван, – произнес граф.

– Что прикажете, ваше сиятельство?

– Например, сплетни здешние.

– Сплетни, ваше сиятельство?

– Да, сплетни, например, что здесь говорят про эту даму, которая у меня была здесь сейчас?

– Что говорят, ваше сиятельство, да мало ли что говорят! Хвалят-с, – отвечал Иван Александрыч, который, видя внимание, оказанное графом Мановской, счел за лучшее хвалить ее.

– За что же хвалят?

– За красоту, ваше сиятельство, – отвечал племянник, припоминая, что граф называл ее красавицей.

– А каково она живет с мужем?

– Дела семейные трудно судить, ваше сиятельство, кажется, что не очень согласно; впрочем, он-то…

– Он боров!

– Именно боров, ваше сиятельство, – отвечал Иван Александрыч и засмеялся, чтоб угодить графу.

– Так, стало быть, она не любит мужа?

– Не любит, ваше сиятельство, будьте спокойны, не любит.

– А другого кого-нибудь не любит ли?

– Другого-с?

– Да, нет ли слухов?

– Слухов-то нет, ваше сиятельство! – начал Иван Александрыч и остановился. Он вспомнил угрозы Эльчанинова.

– Ну, так что же, если слухов нет? – повторил граф.

– Слухов нет-с, а я кой-что знаю, – ответил Иван Александрыч. Он решительно не в состоянии был скрыть от графа узнанной им про Анну Павловну тайны, которой тот, как казалось ему, интересовался.

– Что же такое ты знаешь? – спросил Сапега с беспокойным любопытством.

– А знаю, ваше сиятельство… только, бога ради, не говорите, что от меня слышали.

– Не торгуйся, – сказал нетерпеливо граф.