Легенда о Джеке Дэвисе

Шанс один к трём.

А помирать не хочется.

…почему-то.

Передохнули. Успокоились. Попили водички.

"Придушить засранца? – думает Дэвис. – По-тихой… ночью. Или кишки выпустить? А потом рвануть назад, на север? Хорошо бы…"

Такой исход развязывал Дэвису руки.

"А с девчонкой как поступить?"

А никак. Куда её денешь? Остаётся терпеть черномазого и убеждать себя, что терпение – добродетель.

– Ты отдохнула, Агнесс? – спросил Дэвис.

Девочка кивнула.

– Тогда пошли!

Идут малой скоростью до заката. Ковыляют, пока есть силы.

Втроём.

Утро не было добрым. Негр не смог встать. Нога превратилась в тыкву, боль такая – света Белого не видно. Кровью налились глаза. Зовёт Дэвиса.

– Режь! – по щекам слёзы. – Режь, паскуда!

– Ладно, – смиренно согласился Джек.

Говорят, если профессиональный музыкант слышит во сне камертон – его пальцы невольно приходят в движение, нащупывают воображаемый инструмент. Наверное, это правильно. Профессионализм даёт о себе знать.

Когда Дэвис услышал "режь!" в его голове мелодично тенькнула струночка. Окружающее пространство поплыло в лёгком тумане, задрожало. Показалось, что Мир вокруг переменился. Краски леса стали ярче и звуки острее.

Впрочем, это скоро прошло. Чувства вернулись к норме.

Однако пока Джек готовил инструменты – прокаливал над огнём ножи и рвал тряпки на бинты, – непрерывно ощущал приятное покалывание в пальцах. А также трепет в сердце.

За этими ощущениями Дэвис чуть не забыл об Агнесс, к счастью, она попалась на глаза.

– Агнесс! – приказал сурово. – Ложись на плед. Укройся с головой и заткни уши. Лежи смирно, жди, пока я приду за тобой. Подслушивать не смей. Поняла?

Девочка, инстинктивно доверяя своё спасение Дэвису, повиновалась. Кивнула.

– Вот и умничка! – похвалил Джек.

Негра Дэвис готовил к операции более детально: посадил спиной к дереву, руки завёл за ствол и завязал. Между коленями встремил рогатку и тоже накрепко перевязал несколькими петлями. Теперь получалось, что сидя на одной ноге пациента, Дэвис фиксировал другую, при этом руки оставались свободными.

– Жаль не взяли алкоголя, – посетовал.

– Почему?

– Всё же анестезия… Какая-никакая.

В последнюю секунду больной сдрейфил, попытался отступить – было поздно. Он был привязан, Дэвис сидел на его коленях. Рядом лежали бинты-тряпки и стерильные "хирургические" инструменты.

Не стану пугать читателя описанием операции, скажу только, что негр трижды терял сознание, а в перерывах орал так, что Агнесс слышала его с закрытыми ушами. Однако девочка не боялась, она вообразила, что где-то поблизости трубит паровоз, и что они выбрались на опушку. Спаслись.

Дэвис оперировал не торопясь, смакуя. С хладнокровным упоением садиста, упивающегося чужой болью: перетянул ногу чуть повыше лодыжки, поплевал на ладони, разумея, что слюна стерильна, и далее, как столяр и швея в одном лице пилил, резал и зашивал. Кроил лоскуты кожи, отсекал лишнее куски, стараясь сделать красиво.

"Чего он так надрывается? – думалось между делом. – Здоровый мужик, а ведёт себя, как баба… как та баба… ну, которая у меня была… с гениталиями…"

На закрывающий лоскут Джек наложил последний шов. Наклонился, чтобы перекусить нитку, услышал запах крови. Отошел, разглядывая работу. Остался доволен. Культя напоминала добротно сформированный пакет.

"Жить будет, засранец, – подумал пространно. – Хотя крови вышло много".

Земля вокруг "операционного стола" пропиталась кровью. Хвоинки лоснились. Хотелось их лизнуть. Поблизости суетились муравьи.

Джек отвязал пациента, похлопал по щекам. Привёл в чувство. Дал глотнуть воды.

– Ты как?

– Кажется я умер…

– Ну и отлично.

Совсем завечерело. Джек обернул плечи негра одеялом и сам отправился спать. Впервые за последние дни он уснул мгновенно и очень крепко. Будто провалился в колодец.

По тайге болтались ещё неделю.

Продукты подошли к концу, по ночам стало прихватывать морозцем. Негр – хотя ему значительно полегчало, и он уже мог опираться на култышку – огрызался и предъявлял претензии. Говорил, что они напрасно ушли от самолёта. Утверждал, что там уже наверняка спасатели.

От этого нытья Джек нервничал. Опасался, что принял неверное решение. Хотя… какое в его условиях решение верное?

Тут ещё он стал замечать постороннее присутствие. Вроде кто-то крадётся следом. Призрак? Или покойник восстал? То звук какой-то гортанный донесётся, то ветка хрустнет, то птица застрекочет встревожено. По ночам стало боязно спать.

Джек оставил своих спутников, велел ждать. Вернулся к месту вчерашней ночевки. Обнаружил, что стоянка раскурочена неведомым зверем. Крупным зверем… на сосне остался след – зверь ударил лапой. Дэвис приложил ладонь к отметине – втрое больше.

"Эге, – подумал с холодком под ложечкой. – Медведь. Вот вам и ответы на все вопросы".

Часть 5. Косолапый друг

Бурый медведь в это время года (если он не кривой и не уродливый) к зимовке жир вполне набирает. На всё, что бегает и летает он внимания почти не обращает. Почему? Сложно догнать. Много расходуется энергии. Медведь ест падаль (если попадётся), ест ягоды, кору. От ягод жир медленней прибавляется, однако он устойчивей – до будущей весны продержится.

Эта осень на грибы-ягоды щедрая выдалась, и повода людоедствовать у медведя не было. Не было бы(!), если бы не самолёт.

У разбившегося самолёта медведь человечиной полакомился. Запал на неё. Однако в тайге с такими делами быстро: день – соболя набежали, ночью – рысь с куницей. Чуть погодя ещё один медведь забрёл – запах разнесло далеко-о по распадку.